– Готов к первому дню в школе?
Я подошел к раковине, чтобы сполоснуть кофейную кружку, которую использовал вчера. Может, сегодня будет тот день, когда я найду остальные чашки в какой-нибудь случайной коробке, потому что все коробки с надписью «кухня» я уже распаковал, и чашек там не оказалось. Переезд – это единственная ситуация, в которой моя уверенность в законах природы поколебалась, и я поверил во вмешательство потусторонних сил. Черная магия? Телепортация? Иначе как столько вещей могло затеряться? Кофейные кружки должны были быть в коробках с кухонной утварью. Я их сам туда положил. Но увы…
Я схватил кофейник и налил себе в чашку темно-коричневую жидкость. Мне не стоило варить столько кофе, потому что недавно я увидел новости о том, как плохо он влияет на здоровье, и пообещал себе, что в Нью-Джерси буду пить всего одну чашку в день. Я уже не мог вспомнить, на что именно влияет большое потребление кофе, но, скорее всего, оно ведет к раку и смерти. К чему, в общем-то, ведет и здоровый образ жизни. Я обернулся к Айже, поняв, что он не ответил на мой вопрос.
– Дружище?
Он аккуратно отмерил чашку рисовых хлопьев и высыпал их в миску, ровно столько, сколько он любит. Я знал, что теперь он отмерит себе ровно полчашки молока.
Когда он заканчил свои скрупулезные приготовления, взял ложку.
Я попробовал еще раз:
– Айжа?
Я услышал в своем голосе отчаяние, но это потому, что я и вправду отчаялся. Даже уехав от нее за четыре штата, я все еще слышал, как она говорила мне прямо в ухо:
– Ты даже не знаешь, как разговаривать со своим собственным гребаным ребенком.
И это еще цветочки из того, что Стефани наговорила мне после развода. Пока мы были женаты, она все время попрекала меня тем, что я не улавливаю намеки, или скрытые смыслы, или значения слов и действий. Может, она и была права, но почему люди не говорят то, что имеют в виду на самом деле? Но тем вечером я четко понял смысл ее слов.
– Из тебя не очень-то хороший отец.
И я не возразил. Сложно быть хорошим отцом, когда видишь дочь только по выходным, и все это время в ее уши воткнуты белые наушники, ее пальцы двигаются со скоростью света, набирая сообщения в телефоне, невесть кому и невесть о чем. Иногда я пытался заглянуть в экран через плечо, чтобы удостовериться, что она не пишет ничего эротического – я прочел как-то об этом статью в «Вашингтон пост». Может, она так и делала, но я бы даже этого и не понял, потому что я видел только кучу заглавных букв, не имеющих для меня смысла. Это было похоже на программный код, и я загордился, что в будущем она будет HTML-программистом в Силиконовой долине.
И все же, когда мы с Элли разругались четыре месяца назад, я прекрасно уловил другой, скрытый смысл. Хоть Стефани не сказала ни слова (мне очень хотелось этим перед ней похвастаться, она бы оценила мой прогресс): это была целиком и полностью моя вина.
Мне надо было приложить больше усилий. Мне надо было проводить с ней больше времени. Мне надо было каким-то образом заставить свою четырнадцатилетнюю дочь вытащить наушники и пообщаться, банально поговорить со мной. Не используя какой-то программный код.
Может, именно поэтому я так отчаянно хотел, чтобы Айжа отвечал на каждый из моих вопросов. Я официально был его отцом уже два года (два года? Динеша нет уже так долго?), но я знал, что отношения ребенок – родитель так хрупки, подобно мыльному пузырю, и разрушить их ничего не стоит.
– Эрик?
Взгляд Айжи сфокусировался на коробке с хлопьями.
– Да, дружище? – Меня бесило нетерпение в моем голосе.
– Ты уже нашел кресло-каталку?
Я очень долго смаковал кофе, не желая начинать этот разговор прямо с раннего утра. Не желая начинать его вообще. На прошлой неделе Айжа вбил себе в голову, что он хочет на День всех святых нарядиться Профессором из «Людей Икс». До праздника было еще два месяца, но Айжа любил все планировать заранее. Я, не подумав, согласился, не понимая, что для костюма нужно кресло-каталка. Я говорил Айже, что мне кажется неуместным изображать калеку, это будет обидно настоящим инвалидам. «Но у Профессора она есть», – заявил он тоном, не терпящим возражений. И я оставил все как есть, слишком озадаченный, чтобы спорить.
– Еще нет, – сказал я и, прежде чем он успел задать следующий вопрос, подошел и наклонился так, что наши лица оказались на одном уровне. Мы сосредоточенно посмотрели на коробку хлопьев.
– Как сегодня успехи? – спросил я.
И этот вопрос прямо противоречил указаниям терапевта, которые мне дали после смерти его родителей. «Не потакайте его иллюзиям», – сказала мне его врач противным, гнусавым голосом. Но мне показалось, что это уже чересчур. Или виной тому был препарат, который ему давали, из-за чего он был такой сонный, что спал по семнадцать часов в сутки и почти не ел, вот это было чересчур. Я перестал давать ему таблетки и больше к ним не возвращался. У Айжи было хорошее воображение. И что с того? Что в этом плохого?
Он покачал головой.
– Я не могу вызвать даже искру, не то что пламя.
– Пламя? – Я забеспокоился. – Я думал, ты просто хочешь ее сдвинуть с места взглядом.
– Нет, на этой неделе я работаю над более современными методиками, в частности, над пирокинетическим разрушением. – Он мельком посмотрел на меня. – Это значит взрывать вещи.
Ух. Я почесал щеку, выпрямился и оглядел нашу маленькую кухню. Мой взгляд упал на телефонную книгу, которая была на столике, когда мы въехали. Я тогда еще удивился, не думал, что еще существуют люди, которые используют телефонные книги. А потом стал вспоминать, куда же я записал номер того врача? Возможно, он затерялся вместе с кофейными кружками.
Пока Айжа чистил зубы и собирался в школу, я вернулся к Сквидбою. Теперь он плавал брюшком вверх. Я дал ему шанс передумать, ткнув его карандашом, но ничего не изменилось. Я вздохнул и начал чуть ли не молиться, чтобы Айжа не смотрел на аквариум до ухода. Тогда у меня было бы время сходить в зоомагазин, найти близнеца Сквидбоя и надеяться, что он не заметит подмены.
Мой мобильный завибрировал в кармане. Я оставил карандаш на полке рядом с аквариумом и вытащил телефон.
– Привет, Конни! – поздоровался я с сестрой.
Именно из-за нее я и переехал в этот тихий городок всего в восьми милях от небоскребов Манхэттена. Сам Нью-Йорк я даже не рассматривал из-за чудовищных цен на жилье и еще более жутких школ, но, скорее всего, если бы она не жила в Линкольне последние восемь лет, я бы выбрал более популярный Хобокен или Элизабет. Она говорила, что переезд сюда – это как перемещение во времени, тут тихий район с магазинчиками и отличным видом на реку. Кстати, школы и вправду хороши. Река меня не волновала, но вот со школами она меня подловила. Как и тот факт, что она была совсем близко и, если что, могла бы примчаться помочь с Айжей, если потребуется.
– Первый день в школе, – выпалила она, проигнорировав приветствие и перейдя прямо к сути, в своей адвокатской манере. Да, мои родители вырастили экономиста и юриста, и, хотя они и говорили на каждых семейных посиделках, что гордятся нами, я иногда думал, вдруг они разочарованы, какими скучными мы выросли.
– Он готов?
Я оглядел холл. Он все еще в ванной.
– Почти. Хотя, мне кажется, что у него новый потенциально опасный интерес к тому, чтобы взрывать вещи.
– А разве он есть не у всех мальчишек?
Я пытался припомнить, тянуло ли меня к взрывчатке в детстве.
– Думаю, что со мной было не так.
Она фыркнула.
– Нет уж, мне кажется, что ты как-то выбился из круга смельчаков.
– Правда? Кстати, раз уж мы об этом заговорили: как твой прыжок с парашютом в прошлые выходные? Как съездила на ферму с гремучими змеями? Многих приручила?
– Ха-ха. Очень смешно.
– Ну я просто сказал. Соринка в чужом глазу, бревно в своем – вот это вот все.
– Да, но мы говорили не обо мне.
– Нет. Мы вообще о тебе не говорим. – Я поискал свой кофе рядом с аквариумом Сквидбоя, но вспомнил, что оставил его на кухне.
– Но и не моя жизнь рухнула в тартарары.
– Ну, спасибо. Ты очень помогла.
– Ой, да не за что! А если серьезно: как ты держишься?
– Отлично, – ответил я, входя на кухню и ища взглядом чашку. Я в несколько глотков допил ее содержимое и потянулся к кофейнику за следующей порцией. Сегодня я выпью только две чашки кофе, лучше ведь бросать плохие привычки потихоньку, а не одним махом, так?
– Я вот не могу найти остальные кофейные кружки, – поделился я с Конни. И вдруг захохотал.
На мгновение мне показалось, будто исчезновение чашек было самой серьезной из проблем. Я уехал за шесть штатов от бывшей жены и дочери, которая со мной не разговаривает. Я перевез сына, который, очевидно, не очень справляется с переменами, – из единственного известного ему города, от единственных друзей, что у него были, из города, где, ради всего святого, похоронены его родители, и собрался отправить его в новую школу, где он никого не знал. А, и ему стало нравиться все взрывать!
