«У войны не женское лицо. Почти дети уходили на фронт и становились одновременно ее героями и заложниками, поджигали свои дома, чтобы в них сгорали чужие. Бывало, люди палили и собственные хаты. Из сегодняшнего далека можно пожалеть не только о сожженных пятистенках, но и о сгоревших лошадях. Но то было другое, жестокое время, которое нужно мерить его же собственной меркой».
Разве неверно сказано? О том же, хоть и по-своему, говорила мне в Петрищеве старая крестьянка Мария Ивановна Шилкина: «Да можно ли судить о военном времени с нашей нынешней колокольни? Надо в ту пору вникнуть…»
Нет, Жовтис внушает свое: «Заблуждался ли П. Лидов, обманутый смертельно запуганными жителями деревни, или сам создал выгодную сталинской пропаганде версию событий, но именно эта версия стала признанной и вошла в историю».
Об этике и совести
Однако и этим «работа» газеты, охотно пошедшей вслед за сенсационным автором, не кончилась. Многое из того, что специально отобрано для публикации откликов, я бы назвал уже полным беспределом.
Представьте себе, нашлись медики из ведущего научно-методического центра детской психиатрии, которые написали (а редакция опубликовала!) письмо со ссылкой на историю болезни 14-летней Зои. Замечу: на историю, которой в архиве больницы нет – якобы изъята после войны. Но, положим, она была. И о чем же это свидетельствует? Что Зоя Космодемьянская, признанный эрудит и школьная отличница до 10-го класса, из которого ушла воевать, – психически больной человек, шизофреник? Говорят, Жанне д’Арк порой слышались неземные голоса, но французам и в голову не придет объявлять свою национальную героиню сумасшедшей. Неужели не стыдно вам, врачи-соотечественники? И вам не стыдно, коллеги из «Аргументов и фактов»?
Владимир Успенский правильно поставил вопрос об этике писателя. Но есть еще и этика врачебная, этика журналистская. Есть и редакционный профессионализм, который не позволяет – при любой гласности и свободе слова – публиковать заведомую нелепость. А именно таковой я считаю заметку некоего В. Леонидова из Москвы, напечатанную в той же подборке писем.
Автору хочется доказать, что Зоя – это вообще не Зоя, а кто-то другой. И он ставит под сомнение опознание тела, проводившееся после освобождения Петрищева зимой 42-го года. Причем как это делает!
«Расскажу вам, что я слышал примерно в 1948 году от жителей д. Петрищево», – так начинает он. Опять «слышал»… Ну ладно. А что же слышал-то?
«Бои в Петрищеве не шли. Немцы ушли. Через некоторое время в деревню приехала комиссия и с ней 10 женщин. Выкопали Таню. Никто в трупе не определил своей дочери, ее снова закопали. В газетах тех времен появились фотографии издевательств над Таней. Наконец, за подвиг девушке посмертно присвоили звание Героя Советского Союза. Вскоре после этого указа приехала комиссия с другими женщинами. Вторично вытащили из могилы Таню. Началось чудо-представление. Каждая женщина в Тане опознавала свою дочь. Слезы, причитания по погибшей. А потом, на удивление всех жителей деревни, драка за право признать погибшую своей дочерью. Побоище было страшное. Всех разогнала длинная и худая женщина, впоследствии оказавшаяся Космодемьянской. Так Таня стала Зоей».
Ну почему Зоя назвалась Таней – давно и широко известно: по имени своей любимой героини Гражданской войны Татьяны Соломахи. Но вдумайтесь как следует в то, что вы прочитали. Я уж не говорю еще об одном грязном кощунстве, относящемся на сей раз к матери Зои. Однако оскорблена-то, по сути, не только она, потерявшая на войне дочь и сына, поседевшая и оглохшая от нервного потрясения при опознании дочери. Оскорблены и многие неназванные матери, тоже приезжавшие к могиле в надежде найти свое пропавшее без вести дитя. Но вы вдумайтесь: того, что описано, просто не могло быть по элементарной логике!
Получается: при первом приезде комиссии и матерей Зою не опознали. И тем не менее вскоре ей присвоили звание Героя Советского Союза. Но кому же присвоили? Бесфамильной Тане? Такого, естественно, не было и не могло быть. Бесфамильным, неизвестным званий и наград не выдавали. Звание Героя Советского Союза было присвоено Зое Анатольевне Космодемьянской (именно ей!) Указом Президиума Верховного Совета СССР от 16 февраля 1942 года. Акт опознания, который я держал в своих руках, будучи в архиве, подписан 4 февраля. Значит, не было уже надобности после этого вторично вскрывать могилу и свозить матерей. Невозможен был никакой спор, а тем более драка, побоище (!) за право стать матерью Героя Советского Союза. Мать уже была установлена. Где же она, логика? Как же можно было не заметить явной нелепости? Нет, скорее всего сознательно «не заметили», потому что нелепость-то выгодная…
Раз уж речь зашла об опознании, скажу немного, как это было на самом деле. Жителям Петрищева, близко видавшим Зою (а таких оказалось немало), показали фотографии нескольких девушек из разведывательно-диверсионной части 9903 под командованием майора Спрогиса, – девушек, пропавших за последнее время без вести. Мария Ивановна Седова и две ее дочери сказали мне: принесли целую стопу комсомольских билетов с фотографиями. И среди них все смотревшие – каждый сам по себе – признали Зою.
Это первое. Второе: на опознание, кроме Любови Тимофеевны, знавшей некоторые интимные приметы дочери, приехала также ближайшая подруга Зои по отряду – Клава Милорадова. Незадолго они вместе были в бане, и какие-то приметы запомнились. Нашлись и характерные предметы одежды.
Но и это еще не все. В 1943 году под Смоленском у убитого немецкого офицера были обнаружены фотографии казни Зои (о том, что ее казнь гитлеровцы фотографировали, писал еще в своем первом очерке Лидов). Так вот, на этих фотографиях, сделанных в разных ракурсах, Зоя узнается совершенно четко и, думается, безошибочно.
Какие мы сегодня
Кстати, свидетелем неожиданного продолжения той истории я стал, приехав в Петрищево. Здесь, в музее, мне показали недавнее письмо из Воронежа от юриста Игоря Юрьевича Дубинкина. К нему от умершего отца, работавшего в саратовской областной газете, попала фотография (не репродукция – подлинник!), на которой воспроизведен еще один, ранее неизвестный ракурс Зоиной казни. Игорь Юрьевич поспешил послать этот уникальный снимок в петрищевский музей, сопроводив искренним, прочувствованным письмом.
О, благодарная человеческая память! Не все мы, к счастью, утратили ее, не все окончательно озверели в эти смутные годы. Есть и настоящие люди среди нас…
Считаю нужным сказать в связи с этим еще об одном эпизоде, связанном с разысканиями вокруг Зои. Елена Сенявская, аспирантка Института истории России, тоже послала в «Аргументы и факты» свое письмо. Дело в том, что некоторые студентки бывшего Московского геологоразведочного института, увидев в 1942 году в «Правде» фотографию казненной Тани, признали в ней свою однокурсницу Лилю Азолину.
У нее с Зоей много общего. Известно, что Лиля осенью 41-го ушла добровольцем в Коммунистический батальон Красной Пресни, что с ней беседовал майор Спрогис – командир Зоиной части. Но в эту часть Лиля почему-то не попала. Была в отряде Иовлева, который действовал в районе Звенигорода. Это примерно в 60 километрах от Петрищева. Где-то там, наверное, и погибла. Однако подруги продолжают поиск. Загоревшаяся их гипотезой, подключилась к ним и 24-летняя аспирантка Лена Сенявская.
Более увлеченного человека, увлеченного и историей Великой Отечественной, по которой она пишет диссертацию (тема – «Духовный облик фронтового поколения»), и личностью Лили Азолиной, пожалуй, трудно представить. Есть тому объяснение: ее отец, в юности – фронтовик, всю войну носил в комсомольском, а затем в партийном билете фото Зои Космодемьянской. Первой любовью его тоже стала девушка, сражавшаяся и погибшая в истребительном батальоне. Ей и Зое он, доктор исторических наук, после войны посвятил свою повесть «Лунная соната».
Но вдруг, когда он уже умер, Лена узнает, что есть еще одна, безвестная, но прекрасная героиня – Лиля Азолина. Стремление сделать ее тоже известной всецело овладевает девушкой.
Она показывала мне Лилин портрет. Сходство с Зоей действительно удивительное. Хотя это по существу единственный аргумент. Нет, имеется еще один – Лиля тоже могла назваться Таней, потому что так звали ее младшую сестру, и ей очень нравилось это имя. Лена Сенявская хочет непременно провести криминалистическую экспертизу, чтобы исследовать и квалифицированно сличить два портрета. Ведь жива еще Лилина мама – ей 95 лет, и она по-прежнему ждет свою дочку, пропавшую без вести.
Что ж, я считаю, дело, которым увлечена Лена Сенявская, не только правомерное, но и по-своему святое. Никогда нельзя ставить последнюю точку в военной истории, в поиске героев, которые где-то и когда-то погибли за Родину. Надежда умирает последней…
А теперь – вопрос, который ставили при нашей встрече все боевые друзья и подруги Зои. Да и не только они. Передо мной он, этот вопрос, тоже возник сразу после прочтения тех материалов в «Аргументах и фактах»: а случайно ли они появились именно в нынешнее время, да еще накануне 50-летия разгрома немецко-фашистских войск под Москвой?
