любит обсуждаемые развлечения, кто-то становится мерзким. Знаешь, становится самим собой, пока никто не видит. И Миша делал также, подменяя себя лучшей версией.
Модификации в его случае ставились скрытые. Хорошая работа и знакомый врач помогли ему разогнать и оснастить пространство за глазами так, как душа пожелает. Как того хочется и как требуется по последним советам разработчиков. Я смотрел, как заядлый игрок потирал руки, рассказывая о своих секретных игрушках снова и снова. Только по истечению часа сказанное натолкнулся меня на мысль, что главное, страшное или важное, не произнесено вслух. Спокойно, но напрямую я спросил, что именно произошло и что требуется высказать. Спросил, чем он хотел поделиться.
— Я заигрался, пятьсот третий, — ответил Миша, покраснел, а затем выдохнул и улыбнулся. — Очень удобно и надёжно устроен мир сетей, если использовать модификации. На работе всё сделал и всем понравился, среди друзей душа компании, через доли секунды — переключение одной памяти на другую по щелчку. Минуты на подготовку к тренировке, моргнул и переставил себя на режим общения с близкими.
В ходе пояснений передо мной мужчина демонстрировал смену состояний. На одном лице проступали и переливались совершенно разные люди. Некоторые оставались мне совсем незнакомыми. На плавность и реалистичность представление никак не влияло. Мощность модификаций закрывала любые потребности.
Наконец Миша взял паузу, улыбнулся и продолжил спокойнее:
— Всё вроде хорошо, стоит только поостеречься. Поддерживай систему, что сама формирует резервное копирование, подстраивает по желанию интерфейс. Полагайся на гарантию качества от родной корпорации.
— И возникли проблемы с качеством? — спросил я, посмотрев на сжатые губы.
— Качество оказалось выше ожиданий, — кивнул Миша в ответ. — Подписался на массу прозрачных сервисов, никакого мелкого шрифта или ручного управления. Автоматическая смена режима сети, самостоятельное резервное копирование и восстановление, очистка неиспользуемых участков, интуитивность прогнозирования и самостоятельного развития.
Миша вывел на проекции все собственные модификации и улучшения. Осмотрел их, кивнул и продолжил заметно тише:
— Полгода тому назад выдался свободный вечер, когда я руками захотел потрогать и проверить собственное богатство. Из которого система удалила исходную версию личности, как неиспользуемую и неэффективную. С моего разрешения, с возможностью воссоздания на основании воспоминаний. Пропустил.
Я наморщил лоб и где-то минуту слушал тишину. Пауза затягивалась. Слова не собирались из мечущихся мыслей. Поддержать друга в беде не получалось по совершенной глупости. Поэтому я громко выдохнул, когда Миша спросил:
— Ты помнишь свои первые воспоминания?
Ответ уже не стоил огромных усилий. Я только подбирал слова поточнее.
— Вспышками. Голоса, мысли, моменты. Перемешанные отрывки. Родителей помню, ещё школу, книги. Ещё лучше — первый поцелуй, игры любимые, музыку свою, фильмы старые.
Посланная мною пара слепков осталась без внимания. Мужчина смотрел перед собой и говорил без тени сомнения, без реакций на остальной мир.
— А я не помню. Ничего. Не знаю, было ли со мной что-то подобное. Смело значительную часть настоящего меня, сознательного и подсознательного
Тут уже Миша передал свой слепок. Я такое состояние не чувствовал. Похоже на пробуждение после тяжёлого вчерашнего дня, когда память ещё не влилась в тебя, а прошлое навалилось. Ещё на потрясение от плохих новостей после слов врача. Тоже похоже.
Через несколько секунд Миша закончил мысль:
— Вроде я не замечал и не использовал своё немодифицированное сознание лет пять, не привлекая собственного и чужого внимания. Каждый человек просыпается по утрам иным, обновляясь частями и в целом. Тут другое. Среди множества рациональных причин для спокойствия всё равно затерялась неуловимая, неудобная и опасная мысль, как иголка в стоге сена.
— Но она тебе никак не мешает практически? — спросил я, пытаясь до конца понять услышанное. — Никто из наших общих знакомых не замечал в тебе таких больших странностей. О модификациях поговаривают, но никаких резких перемен или высказываний. Ты также завтракаешь, также отдыхаешь, слушаешь ту же музыку. Радостный, успешный и интересный. Так что с тобой не так?
— Со мной может не быть меня, — отрешённо, смотря в сторону ответил Миша и откинулся назад. — Что остаётся в душе, если она отделена от прежних переживаний и желаний? Я радостный, но легко могу статься и радостным дураком. Дурацкой пустотой.
— Прости, это я не понял, — сказал я. — Можешь объяснить?
Миша кивнул и начал объяснять:
— Если от меня не осталось сомнений, разочарований или чего-то нездорового, то остаться от меня могли глупость, ограниченность и счастье. В пределах последних воспоминаний, разумеется. Как глубоко моё счастье? Вот ты осознаёшь до конца, что делает тебя счастливым? Не забыл, о чём раньше мечтал?
Скорее всего, молчаливое наблюдение проносящихся за окном машин затянулось до десятка минут. Слова упирались в самом начале, не желая подыматься по горлу и выпадать в тишину. В конце время всё же прижало меня, заставив прекратить поиск ответа. Я развёл руками и покачал головой, прекрасно понимая, насколько беспомощно выгляжу со стороны. Таким же я и остался сидеть, когда Миша вышел.
— Знаешь, неприятно не реагировать на произошедшее, — сказал он, прежде чем открыл дверь. — Уверен, что раньше я мог бы бороться, искать решения, пытаться что-то изменить. Но теперь ту, прежнюю часть, уже не услышать. Я волен поступать с практической точки зрения, поступиться идеалами и увидеть компромисс. Жизнь идёт дальше.
Внутри комнаты и внутри меня эти слова повторялись, бесполезно грызли. В определённый момент стакан воды вернул меня к жизни и к мыслям. Из нескольких идей острым крючком зацепило желание забыть разговор. Но сколько тогда можно забыть, чтобы перестать переживать и не начать бояться. Не знаю.
— Знакомая история, — начала Аня. — Иногда мне хочется позеленеть и сидеть на солнце растением.
Птах посмотрел на девушку и спросил:
— Ты не боишься одеревенеть?
— Может отсутствие страхов быть якорем нормальности? — спросила Аня, подкладывая ещё несколько веток в костёр. — Вряд ли. Два человека в ночи рассказывают страшные истории, чтобы понять друг друга. Это же нормально?
— С какой-то стороны, — ответил Птах. — Пока большинство сомневается и переживает, нас не сожгут на костре истинных убеждений.
— И тьма не страшна, — поддержала девушка, — пока факелы у нас.
— Мне кажется, что их света достаточно для наблюдения танца теней, — сказал Птах, пожимая плечами. — У тебя сейчас есть чёткое понимание ситуации? Со мной вроде никогда такого не было, но вот опять тьма сгущается. Есть предположения, почему?
— Когда читаешь хороший детектив, повествование обязано уводить от цепочки доказательств, — сказала Анна. — Когда гений уже преподнёс отгадку достойному помощнику, звенья проступают сами собой. Но до ответа при хорошей игре, значимом замысле, можно наблюдать всю картину, отметив блеск металла всего пару раз. Смотреть, но не видеть — удел
