и его союзникам. Им были предъявлены четыре обвинения. Три первых обвинения были обычными, поскольку войны всегда связаны с нарушениями прежних мирных договорённостей и массовыми убийствами, как военных, так и мирных людей. Победители в войне на то и победители, чтобы карать тех, кто руководил проигранной войной, находясь и на поле боя, и вне досягаемости ружей и пушек противника. Но впервые в мире было выдвинуто ещё одно, четвёртое обвинение: преступление против человечности. Впервые за две тысячи лет безнаказанных гонений и убийств евреев европейскими народами, была провозглашена преступность уничтожения евреев только за то, что они родились евреями.
Тогда в советской печати не писали, и до сих пор почти никто в России не знает о том, что судили тех 24-х немцев и их режим не столько за то, что они воевали, и даже не за то, как они воевали, сколько судили их за геноцид евреев и цыган.
Через 50 лет я оценил слова Эренбурга о том, что главных нацистских преступников по предложению прокуроров-евреев повесили как когда-то сыновей Амана. А в Нюрнберге международный суд состоялся потому, что в этом городе прошёл когда-то съезд национал-социалистической партии Германии, где была принята программа расового профилирования народов и каждого из людей. Там были разработаны правила, кого и как лишать гражданских прав, личных свобод и даже жизни в зависимости от еврейства близких и дальних родственников, а также смешанных браков. Конечно, Эрен – бург об этом тогда знал, а я нет.
Таким образом, национал-социалистические расистские законы, которые несколько лет тому назад гневно осуждали советские представители вместе с представителями США, Англии и Франции, в 1953 году были взяты за основу правил выявления и высылки еврейских семей и отдельных евреев СССР в непригодные для человеческой жизни районы Сибири. Там легко наступала «дешёвая» смерть от голода, холода, и болезней – не надо расходов на отравляющие газы и газовые камеры, крематории или патроны для расстрелов. Не нужно вооружённой охраны лагерей смерти и какого-либо учёта живых и мёртвых среди якобы свободных переселенцев. Нужно только поставить несколько застав на нескольких железнодорожных станциях и дорогах через непроходимые леса, горы, и болота. Как написал Василий Гроссман: «Сталин подхватил выпавший из рук Гитлера меч уничтожения и занёс его над уцелевшими евреями СССР».
Сцена 3. Провокационное письмо «знатных» евреев
В дачной беседке Эренбург сообщил мне по секрету о том, что в феврале 1953 к нему обратились двое из трёх авторов-евреев текста письма «знатных» евреев – директор ТАСС Маринин (Ховинсон) и академик Минц, который вместе с академиком Митиным сочинил 30 томов «марксистских трудов» тов. Сталина. Третий автор письма, академик Митин по домам не ходил. Как утверждается в вышедших через 40–50 лет публикациях разных авторов, всего было три редакции письма «хороших евреев». Но подписи собирались только под одним и тем же экземпляром первого и самого жестокого письма. Письмо сопровождал список намеченных Сталиным и его советниками «знатных» евреев, которые должны были подписать этот коллективный донос на всех евреев СССР.
Подписанты осуждали «большинство» евреев, потому что они – «агенты иностранных разведок и предатели Родины, которая их вскормила». В этом письме представители еврейской общественности каялись перед советским народом за вредительство евреев и просили тов. Сталина дать им возможность искупить свою вину ударной работой на стройках Сибири, Дальнего Востока, Крайнего Севера.
И Эренбург, и другие евреи сразу поняли, что за этим письмом должна последовать массовая депортация и последующее истребление советских евреев. Когда Маринин и Минц к нему пришли, Эренбург уже знал, что они ходят с одним и тем же экземпляром этого письма и никому его не оставляют. Уже было много подписей знатных евреев, включая министров, генералов и деятелей культуры. В это время было шесть или восемь союзных министров и работников Госплана в ранге министров – евреев. Фамилии евреев в списке были расположены, как Эренбург мне сказал, не по алфавиту или другим признакам, а в случайном порядке. Указаний, кто занимает какую должность или какое имеет звание, там не было. К тому времени всего несколько евреев отказались подписать это письмо. Среди них были член Политбюро Каганович, генерал армии Крейзер, чемпион мира по шахматам Ботвинник, и певец Рейзен. Эренбург ещё кого-то называл, но я не запомнил.
Марк Рейзен был главный оперный бас Советского Союза, часто пел по радио и на торжественных приёмах в Кремле и в Большом театре. Он был известен, как человек простой. Ходил анекдот, что, будучи на отдыхе в правительственном санатории, Рейзен случайно толкнул какого-то министра, когда тот играл на бильярде. Министр спросил, не оборачиваясь: «Какой дурак меня толкнул?». На что Рейзен своим рокочущим басом заметил: «Может и дурак, но какой голос!».
Генерал-полковник Крейзер командовал Дальневосточным военным округом. Тогда только что окончилась война в Корее, и Дальний Восток был главным плацдармом по подготовке к войне с США. На Камчатке и Курилах строились базы и полигоны, и Крейзер был там самым главным. Крейзер представлял элиту советской армии, которая после войны оставалась относительно независимой и могла служить противовесом МГБ в государственных интригах. Крейзер пользовался в армии авторитетом, и его нельзя было убрать «просто так», в отличие от многих других. Поэтому, среди всех заранее намеченных подписантов, как и Эренбург, генерал-полковник Крейзер имел в глазах Сталина особую важность.
По вызову из ЦК КПСС Крейзер прилетел в Москву на имевшимся в его распоряжении военном самолёте, приехал на специальной военной машине в здание ЦК партии на Новой площади, прочитал провокационное письмо видных евреев, молча выслушал придворных академиков-евреев Минца и Митина и одного из Секретарей ЦК КПСС, молча вернул им письмо без своей подписи, молча встал со стула, по-военному отдал сразу всем честь, вышел из здания ЦК, сел в ожидавшую его машину, и в тот же день улетел обратно на Дальний Восток.
Часть назначенных писателей и деятелей культуры подписали это письмо одновременно в редакции газеты «Правда». Но к некоторым евреям Ховинсон и Минц приезжали домой или на работу. И вот Эренбург – это я хорошо запомнил – сказал, какую идею подал Самуил Маршак. Он сказал этой парочке, что заболел и срочно уехал на дачу. Таким образом, Маршак на три дня задержал подписание этого письма. Он его всё-таки подписал, но на три дня задержал. Остальные об этом узнали и начали всячески задерживать процесс. Некоторые из них знали главную ежеутреннюю поговорку заклю-чённых в советских концлагерях: ещё бы один день прожить и ночь продержаться.
И когда эти двое, Ховинсон и Минц
