— Саша, но это важно. И для тебя, и для Давида, и для нас. Ты же в титрах как сценарист значишься. Да и Давиду ты обещал. Пожалуйста, прошу тебя!
«Гм… Ну ладно, может и можно будет слетать. Глянуть, чего да как. Машу возьму и «гоу…» — подумал я, а в слух произнёс, повернувшись к девушке, стоящей в пяти шагах: — Маша, можно тебе задать вопрос?
Та обернулась и подойдя произнесла:
— Конечно, Саша. Что случилось?
— Спросить тебя хочу. Полетишь со мной в Ереван?
— В Ереван? — удивилась та. — А ты что тоже собрался туда лететь?
— А ты? И что значит тоже? — не понял я и, показав рукой на собеседника, представил: — Познакомься — это Армен… гм, Николаевич. Мой, практически, почти дальний родственник. А это Маша, моя староста из ВГИК, — посмотрел на Армена, — в котором, к слову сказать, я с какого-то неведомого хрена всё ещё учусь и числюсь в группе.
— Это мы решим, — заверил меня тот в сотый раз и, улыбнувшись девушке, пожал её руку. — Очень приятно познакомится.
— И мне, — робко кивнула та.
— Так Вы тоже собираетесь к нам — в Ереван?
— Да. Сразу после нового года, на следующие выходные, — подтвердила Маша. — Шестого января туда, это пятница будет, а восьмого — в воскресенье, обратно. С папой и с мамой.
— А у тебя чего, там тоже родственники? — вновь не понял я.
— Нет, просто там состоится показ какого-то грандиозного фильма, вот папа и едет его посмотреть. И нас с собой берёт. Кстати, фильм снял один из наших ВГИКовских преподавателей.
— Уж не Давид ли свет Эдуардович Хачикян, этот величайший режиссёр? — с ехидством произнёс Васисуалий.
— Саша, ты зря так иронизируешь насчёт Давида Эдуардовича. Он прекрасный режиссёр и великолепный педагог. Ты бы это обязательно понял, если бы не прогуливал, а посещал бы все его лекции. Да и как человек он очень хороший.
— Откуда ты знаешь?
— А они с моим папой подружились, и Давид Эдуардович часто бывает у нас в гостях. Он много что рассказывал о съёмках этого фильма. И они даже с папой спорили о некоторых эпизодах.
— Ясно. Понятно, — сказал я и посмотрел на Армена. — А ребята полетят? Ты их спрашивал?
— Конечно, полетят. Они же там роли в фильме играли. Это ты отказался, — напомнил мне «псевдозять» и, видя мою задумчивость, добавил: — И твоя мама, — увидев мой взгляд, — вроде бы, хотела посмотреть. Но, — он приподнял большой палец вверх, — она сказала, что это если ты разрешишь, гм… в смысле будешь не против.
— Ладно, давай, пожалуй, семейные дела мы оставим на потом и их обязательно ещё раз с тобой тет-а-тет обсудим. Что же касается поездки, то раз я Давиду обещал, то давай слетаем, — согласился я и, видя заулыбавшегося Армена, пояснил порядок вещей: — Утром туда, вечером домой, — потом тяжело вздохнул, вспоминая как тяжело мне было в последний раз вылететь оттуда «в полном здравии и при светлой памяти», и добавил: — Если, конечно, так получится…
— Саша, а что ты имеешь отношение к тому фильму что будут показывать? — широко распахнув глаза, произнесла староста.
— Он, девушка, ко всему отношение имеет, — хохотнул «родственник».
Я презрительно на него глянул и, тяжело вздохнув, произнёс:
— Совсем не большое, Машенька. Совсем не большое…
Глава 28
Подошла мама, разговаривающая о чём-то с нашим худруком.
Поздоровались и Яков Моисеевич, чуть помявшись, сказал:
— Саша, я сегодня общался с представителями Госконцерт. Мне тут можно сказать или нам лучше отойти? Там информация несколько, гм, он посмотрел по сторонам, — конфиденциальная.
— Да, — махнул я рукой, — говори. Чего уж. Мы все тут фактически родня и скрывать нам друг от друга нечего.
— Хорошо. Так вот… Товарищи из Госконцерт показали мне программу выступлений. Так вот… Они хотят, чтобы ты выступал не завтра — то есть в субботу, а послезавтра — в воскресенье.
— Чего? Выступал? Я? — обалдел пионер, ибо нигде выступать не собирался ни завтра, ни послезавтра, ни в воскресенье, когда б оно ни состоялось.
— Ну да. Завтра ребята, а в воскресенье ты, — пояснил Яков Моисеевич.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Погоди… Гм… Ребята… Ах, это ты про «Песню 1977» говоришь, — вспомнил я и поинтересовался: — А мне там точно нужно выступать? А то чего-то у меня голоса совсем нет.
— Конечно. Это же всесоюзный конкурс. Ты что?! Нельзя пропускать такое событие. Зритель его ждёт. К тому же, если ты помнишь, будет происходить прямая телевизионная трансляция и передаваться она будет не только на СССР, но и на некоторые страны зарубежья!
— Ближнего или дальнего? — попробовал уточнить Саша.
— Я не знаю, — растерялся собеседник. — Вроде бы в Болгарии будут показывать и в Румынии…
— Ну ладно. Пусть показывают. И раз мне надо исполнить свой долг, то, разумеется, я его исполню. Так какую композицию нужно будет спеть? «Белые розы», небось? — на всякий случай поинтересовался я, ожидаемо зная ответ на этот вопрос, впрочем, как и все собравшиеся рядом. Ну а какую ещё мне могли предложить исполнить песню, если с просьбой показать клип, включить композицию по радио, взять интервью у исполнителя этого шлягера, были под завязку забиты все газеты, радио и телевидение.
Однако ответ худрука меня откровенно потряс.
— Сказали, чтоб ты исполнил песню, на английском языке. Песня из твоего репертуара.
— Да? — удивились все.
— Да, — подтвердил товарищ Блюмер. — Она называется, — он залез к себе в карман и, вытащив телефонную книжку, нашёл нужную запись и торжественно зачитал: — «Roots Bloody Root».
— Да ну нах***?! — не поверил я.
— Саша, не выражайся, — тут же зашептала мама. — Мы в приличном обществе.
— Сори… — быстро извинился и поправился: — Я имел в виду… э-э, в смысле — как это так?
— Честно сказать, я сам не понимаю. Просил их разъяснить необычность такого решения, но мне ответили, что песни все уже утверждены, поэтому смысла оспаривать нет, — развёл руками худрук.
— Ё-моё, да это ж подстава чистой воды, — прошипел любящий металл человек из будущего, прекрасно понимая, чем всё это может закончиться.
— А что, разве песня, о которой говорит Яков Моисеевич плохая? — спросила мама и перебывала уточнить: — Это одна из тех, что вы пели за границей?
— Нет, просто это несколько необычная композиция, — стал пояснять Моисеич и, увидев кого-то, перешёл на шёпот: — К нам идут. Товарищ Лебедев и товарищ Минаев. Минаев из Госконцерта. Вот он, возможно, и прояснит ситуацию.
И, действительно, скосив глаза, я увидел, как в сторону нашей милой компании идут два джентльмена в синих костюмах и при галстуках.
Дабы не тянуть кота за все подробности, я им даже толком поздороваться не дал, а, резко повернувшись в их сторону, произнёс:
— Товарищ Минаев, скажите честно — это Ваших рук дело?
— Здравствуй, Саша, что ты имеешь ввиду?
— Разумеется подставу с репертуаром на конкурсе песни и пляски!
— А что с ним не так? Мне кажется, ты сам ратовал за продвижение этого необычного стиля, так сказать в массы? — хмыкнул тот и обратился к пришедшему с ним за подтверждением его слов: — Товарищ Лебедев, мне помнится, Вы тоже присутствовали в то время, когда этот замечательный юноша уверял нас, что именно рок и металл необходимо внедрять в сознание советских людей, а не какую-то попсу. Ведь так?
— Вы правы, товарищ Минаев. Именно так всё и было, — подтвердил тот. — Ратовал и просил внедрять. А теперь, смотрите, как получается интересно, как только ваше ведомство дало ему такую возможность, он сразу же стал от чего-то ей недоволен. Просто нонсенс какой-то!
— Да при чём тут нонсенс?! — крикнул я и в этот же момент все «зашикали», призывая меня говорить тише. Пришлось подчиниться воле большинства, и я, перейдя на шёпот, зашипел: — Нет тут никакого нонсенса! Нет! Просто каждая песня и музыка должна быть уместна. Никто не играет на весёлом празднике траурную музыку, а на похоронах не пляшет «яблочко». Тут тоже самое. Это не рок конкурс, следовательно, все песни должны быть в плюс-минус одном жанре, ну или стиле — кому как нравится. Вы же предлагаете мне выйти из всех рамок и сыграть то, что мне даже в ФРГ Вы же и запретили играть под страхом отлучения от всего. Хотя вот именно там, это сыграть было бы более уместно! Там отчасти как раз и был роковый концерт.
