— Какая трогательная история о том, как сэр Пол спас ему жизнь. Вы в нее поверили?
— Нет, сэр. Во всяком случае, не в той версии, которую он изложил. Думаю, что-то такое там действительно могло произойти. Он упал за борт, и друг втащил его обратно. Он не стал бы упоминать об этом, если бы тому не существовало никаких подтверждений. Но полагаю, на самом деле он хотел нам сказать: «Послушайте, я могу тискать его жену, но я бы никогда не убил его — он ведь спас мне жизнь». А в Гаррода он ткнул пальцем отнюдь не тонко. — Она бросила быстрый взгляд на шефа. Тот сухо улыбнулся, не скрывая неудовольствия, которое испытывал, когда кто-то из коллег употреблял в его присутствии вульгаризмы, но промолчал.
— Тонкости в нем вообще нет, — заметил он после паузы.
Внезапно Кейт накрыла волна оптимизма — безрассудного, пьянящего и опасно похожего на эйфорию. Она накатывала всегда, когда расследование шло успешно, но Кейт научилась укрощать и смирять ее. «Если все пойдет хорошо, если мы его, кем бы он ни оказался, поймаем, а мы его поймаем, тогда я на верном пути. Я действительно на верном пути». Ее душевный подъем объяснялся и более глубокими причинами, чем просто честолюбивое удовлетворение от удачно выдержанного испытания, от хорошо сделанной работы. Она в принципе была довольна собой. Каждый миг краткого противостояния с этим самоуверенным позером доставил ей истинное удовольствие. Она вспомнила первые месяцы своей службы в уголовно-следственном отделе: корпение над бумагами, поквартирные опросы, съедавшие весь день, жалкие жертвы, едва ли не еще более жалкие злодеи. Насколько же интереснее была теперешняя изощренная охота на человека; мысль о том, что им противостоит умный убийца, умеющий думать и планировать, а не какая-нибудь невежественная, незадачливая жертва обстоятельств или страстей, воодушевляла. Кейт научилась владеть лицом задолго до того, как начала работать в полиции, и сейчас аккуратно вела машину, устремив бесстрастный взгляд на дорогу. Но каким-то образом ее чувства, видимо, все же передались спутнику, потому что он спросил:
— Вы довольны собой, инспектор?
Сам по себе вопрос и официальность обращения заставили Кейт мысленно вздрогнуть, но она решила ответить честно, понимая, что выбора у нее нет. Она хорошо выполняла домашнюю работу. Ей была известна его репутация: когда коллеги говорили о нем, она очень внимательно слушала. А они говорили: «Он шельма, но честная шельма». Кейт знала, что к некоторым несовершенствам и чудачествам Дэлглиш относился терпимо. Но нечестность среди них не числилась.
— Да, сэр, — ответила она. — Мне нравится ощущение того, что мы контролируем ситуацию и движемся к определенной цели. — Потом помолчала и, сознавая, что вступает на опасную территорию (но, черт возьми, почему это должно сходить ему с рук?), добавила: — Ваш вопрос подразумевал критику, сэр?
— Нет. Никто не служит в полиции без того, чтобы получать некоторое удовольствие от обладания властью. И никто не идет в специальный отряд по расследованию убийств, если у него нет своего рода пристрастия к смерти. Опасность возникает, когда это удовольствие становится самодостаточным. В этом случае пора задуматься о другой работе.
Ей хотелось спросить: «А вы когда-нибудь задумывались о другой работе, сэр?» — но она понимала, что искушение следует побороть. Бывают старшие офицеры, которым подобный вопрос можно задать после пары стаканчиков виски в клубе высшего командного состава, но Дэлглиш к ним не принадлежал. Она помнила момент, когда сообщила Алану, что Дэлглиш взял ее в свой новый отряд. Он тогда улыбнулся и сказал:
«Так не пора ли тебе попробовать читать его стихи?» — а она ответила: «Лучше я сначала попытаюсь наладить отношения с человеком, а уж потом — с его стихами». Теперь, по прошествии времени, она не могла сказать, что преуспела в этом.
— Мистер Лампарт упомянул о располосованном бритвой горле. А ведь мы не сообщали ему, как именно умер сэр Пол. Каким же образом он узнал о бритве? — поделилась Кейт своим подозрением.
— Закономерный вопрос, — согласился Дэлглиш. — Они были старыми друзьями; Лампарт — один из тех, кто мог знать, чем бреется Бероун, и догадаться, какое орудие было использовано. Интересно, что он не смог заставить себя прямо спросить нас об этом. В любом случае мы должны как можно скорее проверить время его тогдашних передвижений. Думаю, это работа для Сондерса. Пусть он сделает три ездки: в одно и то же время, на машине той же марки, в тот же день недели и, если повезет, в таких же погодных условиях. И еще нам нужно разузнать все, что возможно, о Пембрук-Лодж. Кто обладает безусловным правом собственности на дом, кто входит в состав акционеров, каков механизм работы этого бизнеса и какой репутацией он пользуется.
Кейт не могла записать его инструкции, но в этом не было необходимости.
— Слушаюсь, сэр, — сказала она.
— У него было средство, была информация и был мотив. Не думаю, что он стремился к браку с леди Бероун, однако ему, безусловно, не была нужна обедневшая любовница, которая могла начать помышлять о разводе. Но если он хотел, чтобы Бероун умер, причем умер до того, как успеет выкинуть свои деньги на какой-нибудь полупропеченный проект обеспечения жильем нищих и отверженных, ему не нужно было перерезать ему горло. Он врач и владеет более искусными методами. Этот убийца действовал не просто из соображений практической целесообразности. В той комнате витал дух ненависти. А ненависть не так легко скрыть. В Стивене Лампарте я ее не заметил. Фанаберия, агрессивность, ревность — да. Но не ненависть.
Храбрости Кейт всегда было не занимать, хватило ее и теперь. В конце концов, он сам выбрал ее и взял в свой отряд, следовательно, можно предположить, что ее мнение ему может быть небезынтересно. Не для того же он искал себе сотрудницу, чтобы она ублажала его эго. Поэтому Кейт сказала:
— Но мне кажется, что место преступления все же больше свидетельствует о практической целесообразности, а не о ненависти, сэр. Убить так, чтобы не возбудить подозрений, нелегко даже для врача. Ведь Лампарт не был лечащим доктором сэра Пола. И если бы он смог осуществить подобный замысел, это было бы идеальное убийство. Харри Мак, вот кто помешал. Не будь этого второго преступления, разве мы не приняли бы то, что увидели, за… самоубийство?
— С обычным эвфемистическим определением: «в состоянии помрачения разума». Может быть. Если бы он не совершил двух ошибок: не унес спички и не попытался сжечь ежедневник. Это оказалось излишней предосторожностью. В некотором роде разгадка тайны полуобгорелой спички есть самое интересное в данном деле.
Неожиданно Кейт почувствовала себя с ним легко, почти на дружеской ноге. Она больше не думала о впечатлении, которое производит на него, а только о деле и вела себя так же, как если бы рядом был не он, а Массингем. Не сводя глаз с дороги, Кейт начала размышлять вслух:
— Раз убийца задумал сжечь ежедневник, он понимал, что надо взять с собой в церковь спички. Бероун не курил, следовательно, зажигалки у него не будет. Воспользоваться собственной зажигалкой, если она у него и имелась, рискованно, а в том, что спички найдутся в ризнице, он уверен не был. Когда же они там нашлись, выяснилось, что коробок находится далеко и прикреплен цепочкой, так что быстрее и легче было воспользоваться тем, который он принес с собой. Время поджимало. Таким образом, мы возвращаемся к тому, что убийцей был некто, кто знал сэра Пола, знал его привычки, знал, где он будет во вторник вечером, но не являвшийся завсегдатаем в церкви. Ежедневник он вряд ли принес, открыто держа в руке, стало быть, на нем был пиджак или плащ с большими карманами. Или он имел при себе какую-нибудь сумку, баул, хозяйственную кошелку, кейс, медицинский чемоданчик…
— Или он мог пронести ежедневник свернутым трубочкой внутри вечерней газеты, — подхватил Дэлглиш.
— Итак, он звонит. Сэр Пол его впускает. Он испрашивает разрешения пройти в умывальню. Оставляет там свою сумку, в которой лежат спички и ежедневник. Раздевается. Возможно, догола. Потом возвращается в малую ризницу… Нет, что-то здесь не так, сэр. Жертва не стала бы спокойно сидеть и дожидаться своего конца. Во всяком случае, после того, как посетитель возвратился бы из умывальни голым и с открытой бритвой в руке. Пол Бероун не был ни старым, ни больным, ни немощным. Он бы защищался. Нет, не могло все случиться таким образом.
— Сосредоточьтесь на спичках.
— Так, еще раз: убийца должен был быть голым, когда убивал. По крайней мере до пояса. Он ведь знал, что будет много крови, и не мог допустить риск запачкать одежду. Ну конечно же! Сначала он оглушает жертву. Затем идет за бритвой, раздевается, делает свое дело, возвращается в умывальню, быстро, но тщательно моется и одевается. И уже в самом конце сжигает дневник, чтобы быть уверенным, что никто не обнаружит его отпечатков на обложке. Все должно было происходить именно в таком порядке. Ну и, наконец — вероятно, просто по привычке, — он кладет спичечный коробок в карман. Это в том случае, если он привык носить с собой спички, то есть является заядлым курильщиком. Вероятно, он даже испытал шок позднее, когда, сунув руку в карман, обнаружил там коробок и понял, что его следовало оставить на месте преступления. Почему он не вернулся? Возможно, было слишком поздно. А может, он не хотел снова увидеть эту бойню.
