каждого мужчины, у меня теперь ощущалось с точностью до наоборот.
— Что, рыжий, я тебе ещё нравлюсь? — выкрикнула Лида, наконец, справившись с непокорной майкой.
Я молчал. Лгать и говорить о том, что открывшаяся мне картина — заурядная, я не мог. Восхищаться же хотелось, но только не вслух. Я попытался вспомнить, а была ли у меня когда-нибудь женщина столь красивая? Нет, хотя за всю мою почти что холостяцкую жизнь повидал я женщин разных, в том числе и частично искусственных, подправленных разными средствами вплоть до скальпеля.
А вот Лида — она была естественная, её чёрные волосы ниспадали на пышную грудь, которая упорно, побеждая силу притяжения, гордо смотрела вперед. Меня посетила мысль, что уже после первых родов Лида может впасть в депрессию, так как сохранить такие прелести упругими ей будет невозможно. Ну, а время пластических хирургов наступит ещё нескоро.
— Что молчишь? — спросила Лида, немного подрастеряв первоначальный напор.
Она уже посмотрела по сторонам, чтобы не было свидетелей. А когда явилась на пляж, девушку словно и не волновало, смотрит за ней кто-нибудь.
— Не могу лгать. Ты прекрасна! — ответил я, собираясь выйти из воды, но понимая, что сначала нужно немного прийти в себя.
— Тогда я к тебе! — сказала Лида и покусала губы, решаясь на поступок.
Она резко, почти моментально скинула с себя остатки одежды и решительно пошла в воду, казалось, и не ощущая холода.
— Ой! — выкрикнула девушка, отталкиваясь и будто падая на меня.
Мы стояли, обнявшись, прижимались друг к другу телами, и я уже не стеснялся того, что был возбуждён. Лида смотрела на меня глазами девушки сильной, но вынужденной покориться.
— Ты разве не этого хотел? — спросила Лида.
Я посмотрел прямо в глаза девушки, хотя смотреть хотелось на другие части её тела. Но вот глаза… Они были полны тоски и страха. Это холод и брызги залива — или по иным причинам в девичьих глазах было много влаги?
— Мы можем сейчас совершить большую глупость, — проснулся во мне взрослый человек.
— А я хочу совершать глупости… С тобой, — пробурчала Лида, отворачиваясь.
Потом девушка подставила свои губы, а я, ведомый природными инстинктами, зачастую отключающими мозг в каком бы то ни было возрасте, поцеловал её. А потом ещё, ещё, и мои руки блуждали по женскому телу, стараясь исследовать каждый сантиметр временно принадлежащей мне женщины. А потом мы выбрались на песок, и было глубоко наплевать на то, что кто-то мог подсматривать…
— Ты?.. — недоумённо произнёс я.
— Что, не ожидал, что могу быть девственницей? — смущаясь, сказала Лида и стала вытираться прихваченным полотенцем.
— Теперь мне тяжелее напомнить тебе обстоятельства, — сказал я, вставая и отряхиваясь от песка. — Но у меня есть девушка.
— Скажи, ты бросишь Таню? — предельно серьёзно спросила Лида.
— Пока не планировал, — ответил я честно и откровенно.
— То, что было, ничего не значит! — выпалила Лида, сгребла свою одежду в охапку и ушла в сторону деревьев.
Оно и правильно, нас не должны видеть вместе. И без того наверняка возникнет немало вопросов. Джентльмены о таких эпизодах своей жизни не рассказывают, ну а фантазия молодежи — это их проблема. Так что я планировал еще раз искупнуться, смыть холодной водой наваждение, а уже после возвращаться на дачу Мальцевых.
— Ты! — на пляж разъярённым быком, как только Лида удалилась, выбежал Матвей.
Он бежал на меня по склону, что ускоряло движение парня, но и не давало ему полностью контролировать свои движения. Так что я легко ушёл в сторону, выставляя ногу, Матвеев о нее споткнулся и покатился кубарем вниз, остановившись только перед самой водой.
— Не учили, что подсматривать нехорошо? — строго, будто учитель, спросил я.
Парень, несколько раз перекрутившись, остался лежать и, словно ребёнок, а он, наверное, таковым и был, расплакался.
— Ну, успокойся! Мы уже взрослые люди, нужно принимать все стойко. Одних любят, других бросают. Это закон жизни. Причём бросают и тех, кого любят, — принялся я философствовать.
— Я для неё всё… всё готов, — всхлипывая, причитал Матвей.
— А ты поведи себя, как я — перестань быть для Лиды игрушкой. Она собственница, так что обязательно обратит на тебя внимание, — успокаивал я хнычущую детину.
— Но как после этого — после того, как у вас было… — не унимался Матвей.
— У нас ничего не было! — жёстко сказал я. — Потом, о том, что ты видел, говорить никому нельзя. И не по-пацански это — подсматривать. Лида возненавидит, да и я запишусь тебе во враги.
Матвей сел, вытянул ноги, посмотрел на порванные на коленках джинсы.
— Сейчас так модно, с порванными джинсами, — сказал я, правда, не зная точно, пришла ли уже мода на рванье.
— А ты что, считаешь, что ещё мне не враг? Что я смогу простить тебе Лиду? — прекратив плакать, с нескрываемым любопытством спрашивал Матвей.
Было видно, что он растерялся и не будет рассказывать о том, чему стал свидетелем, не только потому, что побоится стать мне врагом или заиметь во врагах Лиды, которая не простит подлость Матвею. Ведь я же тоже могу рассказать, как этакий бугай плакал при мне. Вот оно — западло.
— А я не хочу видеть тебя в своих врагах. Да и парень ты нормальный. Почему с такой силой спортом не занимаешься? — попытался я сменить тему.
— Занимался, тяжелой атлетикой. Бросил, — неожиданно для меня признался Матвеев.
— А армия? — мне было интересно узнать, почему на вид здорового парня не берут в армию.
— Через месяц ухожу, — с сожалением сказал Матвей.
— И ты что, искренне считал, что если даже Лида сейчас станет твоей, то дождётся?
— Ты её совсем не знаешь. Это она на словах такая. А сама… — Матвей посмотрел в сторону, где на песке ещё виднелись капельки крови. — Она с тобой свой первый раз…
Удивительно, сколько Матвеев знает о Лиде. Наверное, девчонка записала своего кавалера-переростка, как сказали бы в будущем, во френдзону. Сказать Матвею, что он «подружка», и что никак более его Лида не воспринимает? Нет, скажу другое. Пусть парень, если так любит, идет в армию с надеждой.
— Ну, с кем первый раз, с тем не обязательно на всю жизнь. Я не претендую на Лиду,
