…Премьера состоялась 17 февраля 1900 года. На ней присутствовали почти все члены императорской фамилии, многие министры, представители высшего света. Интерес к постановке – огромный! И в этот день зала, к огромному удовольствию Константина Константиновича, «была полна зрителей…» Успех небывалый!
И все же каждый раз, выходя на сцену в роли Гамлета, великий князь очень волновался. Его не оставляет чувство страха и неуверенности. Как отнесутся к его переводу филологи? А как воспримут игру артисты? Очень важной оказалась для Константина Константиновича встреча на одном торжественном ужине с историком литературы академиком Н. А. Котляревским. Услышав от него слова одобрения после посещения ученым одного из спектаклей, К. Р. записал в дневнике:
…Он сказал, что я одержал двойную победу: одолел текст Шекспира – что не есть, по его словам, забава и развлечение, а тяжелый и подчас мучительный труд; а во-вторых, справился с передачей роли Гамлета на сцене.
…Настало время, когда спектакль стал доступен и широкой публике. 30 ноября 1900 года первый спектакль прошел на сцене императорского Александринского театра. Похвалами откликнулись многие критики: практически все отмечали достоверность изображаемой эпохи, прекрасный, близкий к подлиннику перевод и, конечно, тонкое исполнительское искусство актеров. Константин Константинович с удовлетворением отмечает в своем дневнике: «Триумф полный».
И все же он так и не научился выходить на сцену в роли Гамлета без волнения. Спустя почти четыре года после премьеры трагедии на сцене офицерского собрания Измайловского полка, 16 декабря 1900 года, записывает в дневнике:
Роль Гамлета настолько сильно действует на мое воображение, несмотря на привычку к ней; невзирая ни на что, что я вот уже четвертую зиму ее играю, что, если задумаюсь о ней, лежа в кровати, сон бежит, и я долго не могу заснуть.
Известие о триумфальной постановке шекспировского «Гамлета» в России дошло вскоре и до Европы. Не осталось секретом и то, что великий князь Константин Константинович буквально влюблен в образ принца датского. Чем не повод для того, чтобы провести некоторые исторические параллели?
В 1903 году в Берлине вышла в свет небольшая книжка «Константин Константинович, принц русский. Драматическая шутка с волшебными превращениями. В 2-х действиях». В предисловии к ней говорилось, в частности, о вольнолюбии «принца русского» – черте характера, которую он унаследовал от своего отца. Ссылаясь на английские газеты, авторы статьи уверяли, что некоторым министрам, к которым Константин Константинович находился в оппозиции, удалось убедить Николая II в неблагонадежности великого князя. После резкого объяснения с царем либеральный великий князь якобы сошел с ума, вообразив себя Гамлетом.
Константин Константинович был не первым в императорском семействе, кого – в шутку или всерьез – сравнивали с принцем датским. «Русским Гамлетом» называли когда-то наследника российского престола Павла Петровича, ставшего впоследствии императором Павлом I. Его отец, как и у шекспировского героя, был убит заговорщиками, а сами они заняли высокие придворные должности, когда к власти пришла его вдова. Это сравнение было широко известно в Европе. Как-то раз цесаревич прибыл с визитом в Вену, и в один из дней должен был посетить придворный театр. Планировалась постановка «Гамлета». Приготовления шли полным ходом, как вдруг, буквально перед началом спектакля, актеру Брокману пришла в голову ужасная мысль о нежелательных аналогиях между героем трагедии и августейшим гостем. Об опасениях актера доложили императору Иосифу II, и спектакль вовремя отменили. В благодарность за своевременную подсказку он послал Брокману щедрый подарок – пятьдесят дукатов.
Судьба императора Павла I действительно трагически повторяла участь шекспировского литературного героя. А чем же напоминал Гамлета великий князь Константин Константинович? Многие представители высшего света, знавшие его, считали – замкнутым характером, добровольным отчуждением от жизни, которая казалась столь естественной представителям русской аристократии. Сам же великий князь полагал, что чем-то похож не только на принца датского, но и на своего прадеда Павла I. В 1895 году, 17 января, он сделал любопытную запись в дневнике:
Иногда мне случается находить некоторое сходство между собой и Павлом Петровичем в его далекие годы. В записках его воспитателя Порошина говорится, что у Павла была какая-то странная нервная торопливость. Такую торопливость я и за собой замечаю. Чтобы успеть сделать побольше в короткое время, я с утра начинаю спешить. И это часто в ущерб делу, только бы справиться, а как – это нередко мне безразлично.
И все же черты характера, похожие переживания, устремления – материя очень тонкая, почти неуловимая. С уверенностью можно утверждать лишь одно: душа каждого из них – принца датского, Павла I и великого князя Константина Константиновича, была благородной и возвышенной.
В течение нескольких лет спектакли по шекспировской трагедии «Гамлет» в переводе К. Р. собирали в разных театрах полные залы зрителей. А исполнитель главной роли, как и перед премьерой, не спал по ночам, волновался перед каждым новым выходом на сцену. Кажется: почему? Ведь выверен каждый жест, хорошо выучена роль, отточена каждая мизансцена. И все же, все же… Волнение хорошо знакомо натурам творческим, тем, кто всегда предъявляет к себе очень высокие требования.
Таков и наш актер. Его беспокойство о полюбившейся роли вполне понятно и объяснимо. Но совершенно иной ход размышлений у президента Императорской академии наук. Он, великий князь Константин Константинович, находится на излете XIX века уже во власти совершенно другой стихии.
Глава четырнадцатая
Под сенью Пушкина
С раннего детства великий князь был покорен поэзией Александра Сергеевича Пушкина, многие его стихи знал наизусть. В этом смысле он ничуть не отличался от своих родственников – Пушкин был любимым поэтом в императорской семье. Об этом говорит, кстати, такой любопытный факт: Николай II, по его собственному признанию, назвал двух старших дочерей в честь Ольги и Татьяны Лариных – героинь романа «Евгений Онегин».
Пушкин занимал в сердце Константина Константиновича особое место, всю жизнь был властителем его дум. И все же великого князя порой угнетала мысль: почему представители высшей власти, восторгаясь творчеством гениального поэта, не проявляют к нему должного уважения как к человеку? Еще 28 января 1887 года, накануне полувековой годовщины со дня смерти гениального поэта, он с горечью записывает в дневнике:
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
