— Не курю, — соврал Вадим. Он прекрасно понимал, что вариант развития событий только один. Деды хотят учить молодого.
Вадима в основном подводила его внешность. Хоть и был он старше этих солдат, но выглядел как пацан — худой и несолидный. И еще было понятно, что нравы в этой части были такие, что в дела солдат офицеры не вмешивались.
— А вдруг есть в кармане? — Один из дембелей стал хлопать по карманам Вадима.
Такая наглость парализовала волю Малахова, как и рассчитывали дембеля, но всего на мгновение. Вадим лаконичным движением, как бы случайно отступил в сторону, и рука дембеля повисла в воздухе.
— А ну покажи, что у тебя в сумке, может, там есть что-то, не разрешенное молодым? — Один из троицы бесцеремонно потянул с плеча Вадима сумку.
Малахову очень не хотелось доводить назревающий конфликт до применения грубой силы, поэтому он вежливо отказал:
— Там все разрешенное, — и решительно снял с ремня вялую влажную руку дембеля.
— Ты шо, сука, себе позволяешь? — взревел тот.
Он схватился за ремень и дернул сумку на себя.И немедленно стал оседать на землю, держась за промежность.
— Да ты! — изумленно воскликнул сержант и осекся. Ему в лоб смотрел ствол «Магнума» 55-го калибра.
Дембель никогда в жизни не видел никакого личного оружия, кроме пистолета Макарова у офицеров в кобуре. А этот «Магнум» был пришельцем с другой планеты, из другой жизни и вообще не вписывался в общую обстановку.
— Игрушкой пугаешь? — чуть дрогнувшим голосом спросил сержант.
Вадим, не отводя глаз от старослужащего, выстрелил и снес с подошвы валяющегося на земле солдата каблук.
— Слушай приказ! Подберите это дерьмо и бегом в штаб. Командиру скажите, чтобы он посадил вас на трое суток на гауптвахту. Выполнять, пока я не выстрелил снова. Ясно?
Объяснять дополнительно не пришлось. Троица, поддерживая побитого под руки, рысцой устремилась к штабу. Оттуда уже выходили коллеги Вадима, встревоженные стрельбой.
Ахнул взрыв, и небо над Вадимом раскололось на тысячи кусочков. Разрывая пространство, с неба летели белые ленты молний, заполняли воздух озоном, ломали перепонки и крошили пространство вокруг. Удар, посильнее ударной волны от авиабомбы, бросил Вадима на землю, но сознание не ушло, Малахов видел, как танцуют мириады молний, как кружат они вокруг кокона, образовавшегося внутри этой вакханалии электричества.
Малахов упал навзничь, увидел почерневшее, как высоко в горах, небо, увидел, как оттуда, с неба, летят полосы огненного ливня, как дрожит, превращаясь в плазму, воздух, как дышит холодным огнем каждая бело-голубая полоса молнии. Молнии били в землю, чудесным образом не попадая в Вадима, стягивая широкий конус с вершиной в зените во все более узкий и узкий луч. Луч, уже белый столб электрического огня, стал вспухать посередине омерзительным утолщением, как змея, проглотившая котенка. Этот кокон стал постепенно опускаться сверху вниз.
Но буйство природы казалось игрой по сравнению с тем, что вдруг почувствовал Вадим. Неосознанная психическая боль, ранящая душу своей безысходностью, стала сковывать его сознание. Детство Вадима вдруг, непонятно почему, всплыло в памяти самыми темными моментами. Драки, убитый хулиганами щенок, раненый орел, умирающий в коробке под лестницей, девочка из детского сада, погибшая под колесами грузовика, первая кража, невинная, но постыдная… И все более затягивающее желание не жить. Застыть здесь, на ковре алых маков, глядя в небо. Уже теряя связь с реальностью, не совсем понимая, что делает, Вадим, все еще сжимая «Магнум» в руках, выпустил в призрачный кокон всю обойму. Угасающее сознание уловило только тишину.
Малахов очнулся от шлепков по щекам. И попытался, все еще вспоминая стычку с дембелями, немедленно дать сдачи.
— О! Нормально все! Успокойся! — Малинин, врач группы, схватил Вадима за руку, чтобы не получить по носу «Магнумом». — Ну, ты везунчик, конечно. Отдай, это тебе сейчас не надо.
— А что? — Вадим, не понимая, что происходит, осматривался по сторонам. — Что?
— А ничего! Ты кого завалил среди молний, помнишь? — Вадим словно издалека услышал вопрос Завадского.
— Я? Завалил?
— Ладно, собираемся, я думаю, здесь нам больше делать нечего.
Молнии не вернулись ни сегодня, ни потом. Отчет группы был принят со скрипом, однако результат был налицо — суть аномалии не понята, но ее функционирование остановлено.
— Что было в «Непрерывных молниях», о чем я не знаю? — Вадим смотрел на Байкалова, уплывающего в облаке сигарного дыма. — Что знаешь ты из того, чего не знаю я?
— Да проще простого. Рождение высшего энампа пытался подавить позитивный. Но силенок у него было маловато. Если бы не ты… Кто знает, что бы сейчас творилось в мире. Во вселенной и дальше… всюду…
— Моя безумная стрельба что-то изменила?
— Стрельба? Не думаю. Твоей силы хватило, чтобы добить ту суку. Сейвера Калла, — пуская идеальное кольцо сигарного дыма, сказал Бай.
— Ну и?
— А не «и»! Вот за тобой шлейф с тех пор и тянется. — Байкалов не смотрел на Вадима, он был полностью поглощен созерцанием эволюций дымного кольца.
— И что мне делать? Купить арбалет с серебряными стрелами и охотиться на летучих мышей? Купить себе паспорт на имя Ван Хельсинга? — Вадим был ошарашен и, наверное, даже взбешен. Нераскрытое дело прошлого оказалось совсем не таким, как можно было предположить. Осознание не приходило.
— Не суетись. Стрелы и арбалеты — это работа Ван Хельсинга, он был классный мужик. А твое дело — убить высшего. Больше никого нет, кто на это способен. Да и ты скорее всего не справишься. — Бай наконец сильным щелчком отбросил докуренную до конца сигару. — Но выбора у нас нет.
— У нас — это у кого? — зло спросил Малахов.
— У меня. У того, кого ты назвал Ван Хельсингом. Ну или Дмитрием Байкаловым. Если ты знаешь урду, ты поймешь, что это просто образный перевод моего имени. Вернее, урду и я не знаю, но давай для простоты так считать.
— Не болтай, — тихо сказал Вадим.
— Слышь, мужик, ты извини, что я так с пальцем. Я тебе верю, — внезапно вмешался Шип, который до этого был в легкой прострации. На глазах у сталкера выступили слезы счастья. Все это время, чтобы сдержать эмоции, Юрий поглощал казенный спирт из фляжки.
— Делом искупишь, — строго сказал Бай. — Только надо тебе протрезветь все-таки сначала. На, выпей.
Байкалов достал из кармана пакетик, а из пакетика микроскопический фунтик. В фунтике был серый порошок. Дмитрий ласково сказал:
— Открой рот, пьянь подзаборная, — и всыпал содержимое сталкеру на язык.
Юрий спокойно проглотил и стал прислушиваться к ощущениям.
— Что-то не помогает… Это что? Травки какие-то?
— Да нет, это сушеное гуано зомби, которые перед этим съели человека, — спокойно сообщил Бай.
Когда позывы рвоты у Шипа кончились, он сел на землю и, отряхивая куртку, с укором посмотрел на Бая.
— Я же тебе как человеку поверил! Я, может, только сейчас стал понимать, что значит правда и неправда, а ты мне говно в рот? — Сталкер был обижен до глубины души. — Ты меня оскорбил!
— Ну, во-первых, ты плохо Новый Завет читал. Там, между прочим, написано, что все, что в нас входит, не может нас оскорбить, а оскорбляет только то, что исходит от нас. А во-вторых, ты скажи, ты протрезвел?
— Попробуй тут не протрезвей, — буркнул побледневший Юрий.
— То есть цель достигнута?
— Да иди ты с такими средствами в… — скорбел Шип.
— А если я скажу, что я тебе дал просто активированный уголь с мелом, тебе полегчает?
Бай успел увернуться от арбалета, который в сердцах запустил в него сталкер.
Глава двадцать четвертая
Черные птицы слетают с луны,
Черные птицы — кошмарные сны.
Кружатся, кружатся в синюю ночь,
Ищут повсюду мою дочь.
Возьмите мое золото,
Возьмите мое золото,
Возьмите мое золото
И улетайте обратно.
Черные птицы из детских глаз
Выклюют черным клювом алмаз.
Алмаз унесут в черных когтях,
Оставив в глазах черный угольный страх.
В. Бутусов
Трайк мягко, с утробным урчанием, пожирал пространство. Шип вытребовал в качестве моральной компенсации право вести мотоцикл и был на седьмом небе от счастья. Бай, сославшись на то, что он знает тут каждую аномалию в лицо, вызвался провешивать трассу ракетницей и время от времени пускал заряд с дымным шлейфом, проверяя безопасность маршрута. Сначала Байкалов сильно возражал против идеи заехать на Радар по пути в ДК. Но загадка Сухого требовала ответа, и Вадим настоял на своем.Через десять минут спокойной езды Шип внезапно притормозил.
— Вон смотрите, на обочине впереди. — Юрий ткнул пальцем в осенний мокрый воздух. — Вон там лежит что-то, мне не нравится. Дайте бинокль глянуть. — Шип припал к окулярам и долго всматривался в дальний кювет. — Вот же хрень. Это точно «монолитовцы» поработали.
