Будильник разбудил Эмиля в половине второго. Пока он брился, порыв ветра хлопнул дверью комнаты и разбудил его мать. Внезапно разбуженная, она тяжело вздохнула и голосом, казалось принадлежавшим гораздо более старой женщине, сказала:
- Эмиль, ты заболел?
- Нет, мама, - ответил он. - Все в порядке.
- Ты заболел? Тебя что-то беспокоит, дорогой? Эти холодные пирожки с крабами - может быть, тебе от них нехорошо?
- Нет, мама, - сказал Эмиль. - Это все пустяки.
- Ты заболел? - все еще не совсем проснувшись, спросила миссис Кранмер; затем, откашлявшись, она заговорила отчетливей, и сознание ее тоже заработало отчетливей. - Эмиль! - воскликнула она. - Это яйца.
- Мне надо сейчас уйти, мама, - сказал Эмиль. - Ничего серьезного. К завтраку я вернусь.
- О, это яйца, да?
Эмиль слышал, как скрипнула кровать, когда мать села и спустила нога на пол, но он успел прошмыгнуть мимо двери ее комнаты, прежде чем миссис Кранмер добралась до порога, и сбежал по лестнице.
- К завтраку вернусь! - крикнул он. - И все тебе расскажу.
Он нащупал в кармане сложенный лист бумаги с планом и вышел на крыльцо.
На небе сияли звезды. Пора была слишком ранняя, и еще ничего не цвело, кроме подснежников, кое-где взошедших на клумбах, и пестрых симплокарпусов, единственных полевых цветов, уже появившихся в ложбине; в воздухе, однако, веяло нежным ароматом земли, столь же прекрасным, как аромат роз, и Эмиль остановился, чтобы наполнить им свои легкие и голову. В свете уличных фонарей и звезд мир казался чудесным и - при всей своей убогости - даже молодым, словно у этого поселка все было еще впереди. Земля, слегка прикрытая листьями, мхом, виноградным луком и ранним клевером, словно готовилась принять вверенные Эмилю сокровища.
Когда в четверть третьего мистер Фрили не появился, Эмиль забеспокоился. Было так тихо, что он издалека услышал бы шум машины, но он ничего не слышал. Он хотел, чтобы ему помогли выполнить возложенную на пего задачу, и не хотел приниматься за дело в одиночку, но в двадцать минут третьего решил, что пора приступать. Он отпер ворота гаража, которые были перекошены и громко заскрипели по гравию. Эмиль глянул на заднее сиденье. Груз был в целости. Когда он задним ходом вывел старую машину на улицу, единственный свет во всем околотке горел в гостиной его матери. Эмиль был слишком возбужден, чтобы подумать, каких бед она может натворить, а она сумела натворить больших бед. Она позволила по телефону своей новой приятельнице в Ремзен-Парк.
- Эмиль только что отправился прятать яйца, - сказала она. - Он только что выехал. Точно не знаю, но у меня такое впечатление, что он собирается прятать их поблизости от Кольца Делос. Как вы думаете, похоже это на мистера Фрили - все отдать этим богатым снобам и позабыть о своих друзьях в Ремзен-Парке? Разве это на него похоже?
Часа через два, думал Эмиль, переводя рычаг на первую скорость, его миссия будет выполнена, осталось совсем немного, и тут он понял, какую тяжелую ответственность на себя возложил. В доме на углу горел свет, по окошко было маленькое, узкое, плотно завешенное, и Эмиль решил, что это, наверно, ванная. Пока он смотрел на окно, свет погас. С верхнего конца Тернер-стрит, от площадки для гольфа, Эмилю был виден весь поселок; он видел, что все окутано черной успокоительной тьмой, видел, как крепко спят люди в домах, и мысль о множестве мужчин, женщин, детей и собак, блуждавших по лабиринтам своих сновидений, вызвала у него улыбку. Он стоял возле капота своего автомобиля, читая при свете фар инструкцию. Восемь яиц на углу Делвуд-авеню и Алберта-стрит, три - на Алберта-стрит, десять - у пересечения Кольца Делос и Честнат-лейн.
Хазарды жили на углу Делвуд-авеню и Алберта-стрит. Миссис Хазард не спала. Около двух часов она проснулась от страшного сна и теперь сидела у открытого окна и курила. Она думала о яйцах - тех, что давали право на путешествие, - и о том, будет ли хоть одно из них спрятано на Алберта-стрит. Ей хотелось посмотреть Европу. В этом ее чувстве было больше зависти, чем подлинного желания. Ей не столько хотелось посмотреть мир, сколько посмотреть то, что видели другие. Когда она читала в газете, что Венеция постепенно погружается в море и что пизанская "падающая башня" вот-вот рухнет, она испытывала не грусть по поводу исчезновения этих чудес света, а острую горечь при мысли о том, что Венеция исчезнет под водой, прежде чем она, Лора Хазард, там побывает. Кроме того, она воображала, что прямо создана для того, чтобы полностью оценить прелести путешествия. Это было как раз по ней. Когда друзья и родственники возвращались из Европы с фотографиями и сувенирами, миссис Хазард, слушая их рассказы о путешествии, не могла отделаться от чувства, что ее впечатления были бы ярче, ее сувениры и фотографии лучше и что, сидя в гондоле, она представляла бы собою более изящное зрелище. Впрочем, к зависти примешивались и более возвышенные чувства. В ее сознании путешествие связывалось с великолепием и пафосом любви; оно было как бы откровением любви. Ей казалось, что любовь делает небо Италии синее голубого северного неба, а залы и лестницы, своды и купола, все памятники грандиозного прошлого - более обширными и величественными. Вот об этом она и размышляла, когда увидела, что какая-то машина выехала из-за угла и остановилась. Она узнала Эмиля и стала следить, как он прячет яйца в траве. Вся эта цепь событий - ночной кошмар, разбудивший ее, мысли, мелькавшие у нее в голове, пока она сидела у открытого окна, и внезапное появление этого юноши при свете звезд - все казалось ей чудом, и в волнении она окликнула Эмиля.
Когда Эмиль услышал ее голос, его охватило отчаяние. Как, как ему исправить свою оплошность, как заставить ее позабыть, что она видела его за выполнением тайной миссии? Не мог же он свернуть ей шею!
- Ш-ш-ш-ш, - сказал он, глядя вверх, на окно, но миссис Хазард там уже не было; через минуту она открыла дверь и босиком в ночной рубашке выбежала на улицу.
- О Эмиль, знаете, я думаю, мне суждено найти яйцо, - сказала она. Мне не спалось, и вот я сидела у окна, и тут появились вы. Я должна получить одно из золотых яиц, Эмиль! Дайте мне одно из золотых.
- Это ведь задумано как секрет, миссис Хазард, - прошептал Эмиль. Никто не должен ничего знать. До утра вы не должны разыскивать их. Вам надо вернуться домой. Ложитесь снова спать.
- За кого вы меня принимаете, Эмиль? - спросила она. - Думаете, я маленькая девочка иди совсем дура? Дайте мне золотое яйцо, и тогда я снова лягу спать, но я не сойду с места, пока вы этого не сделаете.
- Вы все испортите, миссис Хазард. Пока вы не вернетесь к себе, я не стану больше прятать яйца.
- Дайте мне золотое яйцо, дайте мне одно из этих золотых яиц, или я сама возьму.
Голос миссис Хазард разбудил миссис Кремер, которая жила в соседнем доме. Мгновенно насторожившись, она вставила челюсти, сунула ноги в комнатные туфли и подошла к окну. Она сразу же поняла, что происходит. Подошла к телефону и позвонила своей дочери, Элен Пинчер, которая жила тремя кварталами дальше, на Милвуд-стрит. Элен спросонья приняла телефонный звонок за звон будильника. Она попыталась остановить бой, встряхнула будильник, наконец зажгла свет и тут только поняла, что звонит телефон.
- Элен, это мама, - сказала старуха. - Прячут пасхальные яйца. Как раз напротив моего дома. Я вижу их из окна. Приходи сюда!
Мистера Пинчера телефонный звонок не разбудил, его разбудил свет и последние слова Элен. Он увидел, как жена положила трубку и выбежала из комнаты. Вот уже около месяца поведение жены тревожило мистера Пинчера. Она трижды выписывала чеки на сумму, превышавшую их банковский счет, и трижды на одной неделе оставалась без бензина; на свадьбу Грипсеров она забыла надеть чулки, она потеряла свой браслет, сделанный в виде змейки, и погубила хорошую кожаную охотничью куртку, заложив ее в стиральную машину. Каждый раз она говорила: "Я, должно быть, схожу с ума". Когда мистер Пинчер, услышав на улице шаги, глянул в окно и увидел, что жена в ночной рубахе бежит по тротуару вдоль фасада, он решил, что она действительно потеряла рассудок. Он надел купальный халат и, не найдя туфель, выбежал босиком из дому и устремился вслед за женой. Она опередила его примерно на целый квартал, и он громко кричал ей вдогонку:
- Элен, Элен, вернись, дорогая! Вернись домой, дорогая!
Он разбудил Барнстеблов, Мелчеров, Фицроев и Деховенов.
Эмиль снова сел в машину. Миссис Хазард старалась открыть другую дверцу и влезть в автомобиль, но дверца была заперта. Эмиль пытался тронуться с места, но он нервничал, а мотор что-то заглох. Тут в свете фар появилась Элен Пинчер. Ночная рубашка на ней была прозрачная, а бигуди в волосах напоминали корону. Ее мать, высунувшись из окна, подбадривала ее.
- Вот они, Элен, здесь!
Позади муж Элен кричал:
- Вернись, дорогая, вернись, милая!
Эмилю наконец удалось запустить мотор - как раз в ту минуту, когда Элен подбежала к машине и сунула голову в окно.
