и стала дюжина этих красноглазых, похожих на вороньи пугала мужланов. Происшествие едва ли затронуло их невосприимчивый затуманенный разум и в целом было воспринято как грубая шутка, а если вдаваться в тонкости – как «срам». Тем не менее именно на этой платформе мир слегка поблек, утратив частицу своей яркой красоты.
В тот день Энтони проводил жаркие послеполуденные часы в обществе Эрика Мерриама за графином шотландского виски, пока Глория и Констанс Мерриам плавали и загорали на пляже одного из клубов. Правда, Констанс пряталась под полосатым зонтиком, а Глория, растянувшись на горячем песке, не удержалась от соблазна подставить солнцу ноги. Потом все четверо перекусили незатейливыми сандвичами, и тут Глория, встав с места, постучала зонтиком по колену Энтони, желая привлечь его внимание.
– Милый, нам нужно идти.
– Прямо сейчас? – Он бросил на жену недовольный взгляд. В тот момент для него самым важным являлось пребывание в праздности на тенистой веранде, попивая выдержанное шотландское виски, пока хозяин предается бесконечным воспоминаниям об эпизодах канувшей в Лету политической кампании.
– Нам действительно пора, – повторила Глория. – Можно взять такси и доехать до вокзала. Ну же, Энтони! – В ее голосе слышались властные нотки.
– Да нет, послушайте… – Мерриам потерял нить повествования и принялся выдвигать обычные в подобных случаях возражения. Попутно он наполнил стакан гостя очередной порцией виски с содовой, на поглощение которой ушло бы еще минут десять. Но, услышав от Глории настойчивое «нам пора», Энтони залпом осушил стакан, встал с места и с подчеркнутой любезностью раскланялся с хозяйкой.
– Похоже, нам и правда «пора», – заметил он с нескрываемой досадой.
Через минуту он уже шел за женой по садовой дорожке между высокими кустами роз, ее зонтик с тихим шуршанием скользил по сочной июньской листве. Какое пренебрежение к чувствам других людей! С этой мыслью Энтони следом за Глорией вышел на дорогу. Он выглядел обиженным ребенком. Глории не следовало прерывать абсолютно невинное и такое приятное времяпровождение. Виски одновременно успокоило и прояснило его неугомонный ум, и тут Энтони пришло в голову, что жена проделывает подобный трюк уже не в первый раз. Неужели всю жизнь придется прерывать доставляющее радость занятие, повинуясь удару зонтика или неодобрительному взгляду? Недовольство перерастало в злобу, которая все сильнее закипала в душе. Энтони молчал, с трудом подавляя желание обрушиться на жену с упреками. Перед гостиницей они нашли такси и в полном молчании поехали на станцию.
И тут Энтони понял, чего хочет. Продемонстрировать свою непреклонную волю этой равнодушной и черствой девчонке, одним мощным усилием обрести над ней власть, которая казалась сейчас такой желанной.
– Давай навестим Барнсов, – предложил он, не глядя на жену. – У меня нет желания ехать домой.
У миссис Барнс, урожденной Рейчел Джеррил, имелся летний домик в нескольких милях от Редгейта.
– Мы там были позавчера, – лаконично возразила Глория.
– А по-моему, они обрадуются. – Энтони чувствовал, что выразил свою мысль недостаточно решительно, и, собравшись с духом, упрямо продолжил: – Хочу повидаться с Барнсами. Не имею ни малейшего желания ехать домой.
– А у меня нет настроения для визита к Барнсам.
Они сердито смотрели друг на друга.
– Послушай, Энтони, – с раздражением сказала Глория, – сегодня воскресенье, и к ним, вероятно, приедут на ужин гости. С какой стати вваливаться к людям в дом в такой час?..
– Тогда почему мы не остались у Мерриамов? – вспылил он. – Зачем ехать домой, если мы так приятно проводили время? Мерриамы просили нас остаться на ужин.
– Им пришлось пригласить нас. Дай денег, и я куплю билеты на поезд.
– И не подумаю! Не собираюсь задыхаться в этом проклятом поезде.
Глория нетерпеливо топнула ногой.
– Энтони, ты ведешь себя как пьяный!
– Напротив, я абсолютно трезв.
Однако голос Энтони вдруг стал хриплым, и Глория поняла, что это неправда.
– Если ты трезв, дай денег на билеты.
Но разговаривать с ним в подобном тоне было уже бесполезно. Сознание Энтони сверлила одна мысль: Глория – эгоистка, всегда такой была и не прекратит свои выходки, если здесь и сейчас он не утвердится в качестве хозяина положения. И случай самый что ни на есть подходящий, ведь по глупой прихоти она лишила мужа удовольствия. Решимость крепла с каждой секундой, перерастая в тупую мрачную злобу.
– Я не сяду в поезд, – заявил Энтони дрожащим от гнева голосом. – Мы навестим Барнсов.
– Не хочу! – с досадой выкрикнула Глория. – В таком случае я поеду домой одна.
– Счастливого пути.
Ни слова не говоря, она направилась к билетной кассе, и тут Энтони вспомнил, что у Глории есть при себе сколько-то денег. И до него дошло, что не такой он победы желал, не к тому стремился. Бросившись вслед за женой, он схватил ее за руку.
– Слушай меня! – задыхаясь, выдавил он. – Ты одна никуда не поедешь!
– Еще как поеду! Что ты делаешь, Энтони?! – воскликнула Глория, пытаясь вырваться, но Энтони только сильнее сжал руку, глядя на жену прищуренными, горящими злобой глазами. – Отпусти! – с яростью крикнула Глория. – Если осталась хоть капля порядочности!
– С какой стати? – Разумеется, он понимал с какой, но, подстрекаемый гордыней, к которой примешивалась неуверенность, считал, что непременно должен ее удержать.
– Я еду домой, понимаешь? И ты меня отпустишь!
– И не подумаю.
Глаза Глории горели гневом.
– Хочешь устроить здесь сцену?
– Сказал же: ты никуда не поедешь. Устал от твоего вечного эгоизма!
– Я всего лишь хочу домой. – Из глаз Глории выкатились две сердитые слезы.
– На сей раз будешь делать то, что говорю я.
Очень медленно ее фигура распрямилась, голова откинулась назад в жесте бесконечного презрения.
– Ненавижу тебя! – Тихие слова просачивались ядом сквозь крепко сжатые зубы. – Отпусти меня! Ох, как я тебя ненавижу! – Она снова попыталась вырваться, но теперь Энтони схватил ее за обе руки. – Ненавижу! Ненавижу!
Ярость жены поколебала решимость Энтони, но он понимал, что зашел слишком далеко и отступать поздно. Он всегда уступал Глории, и, похоже, в душе она презирала мужа. А сейчас она, конечно, испытывает ненависть, но потом станет восхищаться его силой и властностью.
Приближающийся поезд дал предупредительный гудок, и тот с манерным переливом прокатился по сияющим голубым рельсам. Глория не оставляла попыток вырваться, и слетевшие с губ слова были древнее Книги Бытия.
– Скотина! – выкрикнула она сквозь рыдания. – Ах ты, скотина! Скотина!
Находившиеся на платформе предполагаемые пассажиры стали на них оборачиваться, бросая недоуменные взгляды. Отдаленный гул поезда становился все громче, перерастая в рев. Глория вырывалась с удвоенной яростью, а потом вдруг затихла и стояла, беспомощная и униженная, дрожа всем телом, с горящими обидой глазами. А поезд
