Карло за время пребывания в Англии неплохо подучил пиджин, так что теперь с наслаждением матерился на двух языках, расспрашивая дорогу. В конце концов карета остановилась у светло-серого трехэтажного здания с высокими узкими окнами.
— Мы на месте, синьор Вивиани, — объявил кучер. — Вест-стрит, дом Альбион.
Подойдя к двери, Никколо, не снимая перчатки, постучался. Он даже не знал, чего ему ожидать. Сперва ничего не произошло, и юноша уже хотел отказаться от своих намерений, когда дверь медленно приоткрылась, и он увидел в проеме знакомое личико.
— Клэр… — прошептал он.
— Никколо! — Девушка удивленно улыбнулась. — Ну и ну. Мэри! Это Никколо!
Они некоторое время стояли молча. Наконец Клэр пришла в себя и полностью открыла дверь.
— Заходи. Вот я глупая, держу тебя на пороге, как коммивояжера.
— Спасибо.
Никколо вошел, и в нос ему ударил запах сырости, зато в окна лилось много света, и обстановка была уютной.
В дверном проеме показалась Мэри. Женщина была одета в темно-синее платье с передником, о который она как раз вытирала руки. Где-то в доме заплакал ребенок.
— Извините, я на секундочку, — Клэр, повернувшись, выбежала.
Никколо смущенно кивнул. Мэри и Клэр в таком доме, ведущие совершенно обычную жизнь… Все это показалось юноше очень странным, будто он смотрел на давно знакомую ему картину… вот только с непривычного ракурса. От этого воспоминания о Женеве тускнели еще больше, будто все произошедшее на берегу озера было лишь сном, и не было ни крови, ни боли, ни страданий.
— Она пошла присмотреть за Альбой, — Мэри улыбнулась. — А то еще разбудит нашу малышку.
— Вашу… что ж, поздравляю. Я слышал, что вы с Перси поженились, но не знал… — Он запнулся.
— Ее зовут Клара Эверина.
— Красивое имя. А Альба?
— Дочь Клэр. Джордж Байрон — ее отец.
Никколо кивнул. Это его не удивило.
— Давай пройдем в гостиную. Перси собирался немного поработать, но я уверена, что он обрадуется встрече с тобой.
Вивиани вспомнилась ночь на берегу озера и голый Шелли, подающий ему ружье. Он сглотнул.
— Я не хочу вам мешать. Просто я приехал в Лондон, узнал, что вы теперь живете здесь, и решил вас навестить. Вспомнить былые времена.
— Конечно. Тогда ты уехал так поспешно, и я даже волновалась, но Альбе сказал, что у тебя все в порядке.
— В общем, да, — согласился Никколо, следуя за ней в комнату.
Почти все пространство в гостиной занимал гигантский диван и такой же огромный письменный стол. На столе в чудовищном беспорядке были разбросаны бумаги, а на диване развалился Шелли. Виновато покосившись на Никколо, Мэри склонилась к мужу и что-то прошептала ему на ухо, нежно погладив по щеке. Перси проснулся. Вид у него был встрепанный, кожа бледной, а под глазами залегли темные круги, и все же в нем горел тот же огонь, столь дорогой Никколо.
— Итальянский папист! — радостно улыбаясь, закричал Шелли и встал с дивана.
— Он самый. — Вивиани слегка поклонился.
— Прости меня за этот беспорядок, ты просто застал меня за работой… Ну, вернее, за полуденным сном, конечно.
Перси и Мэри начали лихорадочно устранять беспорядок, но это занятие явно было бесперспективным.
— Прошу вас, не беспокойтесь, — попытался остановить их Никколо.
— Присаживайся. Мэри, дорогая, ты не принесешь нам чаю?
Кивнув, женщина вышла из гостиной. Вивиани осторожно уселся на диван, а Перси придвинул себе потрепанный стул.
— А ты изменился, — улыбнулся Шелли, смерив Никколо внимательным взглядом. — Стал старше. За это время ты повзрослел намного больше, чем на год, прошедший с нашей последней встречи.
— Я много путешествовал, — уклончиво ответил Вивиани. — А вот ты почти не изменился. И Мэри тоже. И даже Клэр. Но зато теперь вы женаты, и у вас в доме два младенца.
— На браке настояли наши семьи, хотя я до сих пор не считаю, что любовь требует чьего-либо благословления. Старина Годвин переживал за будущее Мэри и Клэр.
— Ты же знаешь, он хочет нам только добра, — Мэри вошла и комнату с подносом, уставленным чашками с чаем и блюдцами с пирожками. — Любовь без благословения — это одно, а общественное уважение — другое. Если не веришь мне, спроси Альбе. Теперь никто в Англии не желает его принимать у себя, и ему это не очень-то по вкусу.
Опустив поднос, она вышла.
Шелли пожал плечами.
— Сейчас я работаю над новым произведением, «Лаон и Цитна». В нем я смеюсь над ханжеством, лицемерием и нетерпимостью и показываю, что борьба с политическим давлением — это и борьба с этими качествами в человеке. По крайней мере, так должно быть.
«А ты не изменился, — подумал про себя Никколо. — В этом доктор был прав, без Мэри ты пропал бы».
— Ты продолжаешь общаться с лордом Б.? — поинтересовался Вивиани. — У вас все в порядке? Больше нападений не было?
— Ничего не говори об этом Мэри и Клэр, — подавшись вперед, заговорщицки прошептал Шелли. — Им ничего не известно, и они испугались бы до смерти, узнай они о тех… происшествиях.
— Вы им ничего не рассказали? А они хотя бы знают, что вы…
— Нет.
Никколо, опешив, откинулся на спинку дивана и смерил Перси изумленным взглядом. Судя по всему, поэт говорил правду,
— С той ночи мы больше не видели тех нападавших. Вначале я пугался каждой тени, увиденной ночью на улице, но постепенно успокоился. Я не хочу подвергать Мэри опасности и потому с момента нашего переезда сюда не стал больше… превращаться, — Шелли вздохнул. — Сегодня те времена в Женеве иногда кажутся мне сном, и я думаю, а было ли это все на самом деле. Но вот, ты сейчас в моей гостиной как живое доказательство случившегося.
— Это был не сон, — Никколо покачал головой. — Это была реальность. Так ты не знаешь, как дела у Байрона?
— Мы продолжаем общаться, но из соображений безопасности не говорим на эту тему. Я пишу ему о малышке Альбе, Он просто невыносим в отношении дочери. Не хочет разговаривать с Клэр и узнает все только от меня. Боюсь, он хочет отобрать у нее дочь.
— Альбе в роли отца?
— Ха! — фыркнул Перси. — Вот это вряд ли. Скорее всего, он хочет отдать дочь в какой-то монастырь или еще что-то в этом роде. Подходящий поступок для человека его статуса.
В его голосе прозвучала горечь, но Никколо не стал обращать на это внимания.
«Дети, чай, пирожки… А как же Женева, волки, убитые и все, что с нами случилось?»
Мадрид, 1817 годВалентина внимательно изучала свое отражение в зеркале в золоченой раме. Она повертела головой, присматриваясь, хорошо ли уложены ее локоны. Высокая прическа смотрелась идеально, а бриллианты в ушах и на шее слабо поблескивали, выгодно подчеркивая бледность ее гладкой кожи. Темно-синее платье тоже было вышито драгоценными камнями — настоящая гордость ее модистки.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
