У рыжей пол-лица закрывали черные очки. Неужто плачет по невинно убиенному своею же предательской рукою? Я, правда, не была уверена, что это она его… Но, может, их связывали высокие чувства? И плачет она по навеки потерянной любви? Но как же тогда Ящер? Правда, присматриваясь к толпе собравшихся, я поняла, что у депутата было аж целых три жены (две бывшие и одна нынешняя) и четверо детей (как мне сказали, от двух предыдущих). Все жены, несмотря на траур, были при полном макияже. Или думают на государственных похоронах присмотреть себе выгодную партию? Мужиков-то, имеющих вес в городе, много собралось, причем без жен и любовниц.
Прислушиваясь к разговорам, я выяснила, что народ, знавший депутата и его семью (хотя бы одну) лично, предвкушал процесс деления наследства. Самого депутата многие жалели. Считали, что пострадал он не из-за своих депутатских дел (или околодепутатских), а из-за женщин. Приходилось бедняге кормить столько ртов, вот и рисковал зря. Или бабы его не поделили, и его смерть к работе не имеет вообще никакого отношения. Ведь официально место втыкания ножа в депутатское тело найдено не было. Для народа он – утопленник.
Похороны собрали и представителей городской администрации, и городской козы ностры, а также банкирско-бизнесменских кругов. Сухоруков со своими мальчиками проводы в последний путь Ефимова личным присутствием не почтил. Почему – мне не сообщал. Ящер по, понятным причинам, не смог. Отметившиеся же речи толкали такие – впору было потусторонним силам, их услышавшим, незамедлительно воскресить раба Божьего, не успевшего осчастливить город и его жителей еще многими добрыми делами. Представители власти обещали разобраться, взять под личный контроль, найти, разоблачить, наказать и все прочее, что говорится в таких случаях. Представители козы ностры выступили кратко: сожалеют. И этим все было сказано. Средства вбухали, теперь деньги пропали, придется следующего прикармливать. Конечно, бабок жалко.
Во время выступления одного из московских гостей за нашими спинами проходили две женщины средних лет, вероятно, направлявшиеся в собор.
– Сегодня мы прощаемся с известным политиком и кристально честным человеком, – объявил московский гость.
– Господи! – воскликнула одна из женщин. – Неужто двоих в одну могилу кладут?
Представитель КПРФ тоже толканул речь. Я, правда, не совсем поняла, от чьего имени.
– Что за фигню Башмак написал? – спросил один парень, стоявший рядом со мной, у другого.
– А это не Башмак писал. Он в запое. Это сам придурок придумал или рыжая. Не зря ей кто-то по роже врезал. Смотри: глаз прячет под очками.
И парни с трудом подавили смешки. Все-таки вспомнили, где находятся.
Во время речи папочки-коммуниста послышался легкий свист. Громко народ свистеть не решался, но мнение свое выразил. У коммуниста хватило ума побыстрее закончить.
Когда гроб закрывали крышкой, внезапно зазвонил сотовый – и народ просек, откуда раздается звонок… Батюшка чуть чувств не лишился, остальные ничего – восприняли нормально. «Значит, телефон ему с собой положили, – сказали парни рядом со мной. – Правильно. Нужен телефон на том свете. Может, кому мазута продаст или, наоборот, закупит, если там у них мазута мало».
Бабульки, прибывшие в роли зевак, не просчитались: неподалеку от места захоронения выставили поминальный стол – с кутьей, спиртным и киселем. Бросив по горсти земли и паре монет в могилу, народ потянулся туда, я воздержалась. У меня возникло желание побыстрее смотаться с места событий: я увидела Неандертальца, он же – Костя, правая рука Ящера, и «парня из туалета». Они неотрывно смотрели в мою сторону.
К счастью, к нам с Пашкой подошел Андрюша. На протяжении всей церемонии он курсировал в толпе, к чему-то прислушиваясь и приглядываясь.
– За хлебом пойдем? – спросил.
– За чем? – Я уже и забыла про хлеб, другие мысли меня беспокоили. Но лучше за хлебом с представителем органов, чем уходить в компании с оператором. Правда, в плане защиты они… не будем говорить плохо о друзьях.
– Пошли, – сказала я.
– Ах, как в России хоронят! – воскликнул Отто Дитрих фон Винклер-Линзенхофф, выключая телевизор и поворачиваясь к баронессе. – Ты видела, мама?
Баронесса, приехавшая в Мюнхен навестить сына, кивнула с мрачным видом.
– Ты видишь, мама, сколько в России денег? Наша семья делала состояние на протяжении нескольких веков, а в России за год можно столько заработать. Или меньше. В результате одного большого хапка – как у них говорят.
– Или оказаться на кладбище, – мрачно заметила баронесса.
– Мама, ты знаешь одну русскую поговорку? У них такие интересные поговорки! Кто не рискует – тот не пьет шампанское.
Барон, правда, не упомянул ее продолжение: тот пьет водку на чужих похоронах.
Но он так хотел вернуться в Россию, к русским женщинам, что был готов рискнуть.
Глава 22
На поминки нас, естественно, никто не приглашал, так что Андрея я высадила у Управления, а мы с Пашкой отправились в офис нашего холдинга готовить эфир. Да и Виктория Семеновна хотела все действо посмотреть от начала до конца. Во время просмотра материлась и спрашивала: скольким учителям и врачам можно было зарплаты повысить, если бы государственных деятелей хоронили за счет их семей? Она также углядела на пленке любопытный кадр, который я пропустила на месте: один представитель властных структур кинул в могилу вместо монеты долларовую купюру. Видимо, отечественной мелочи в карманах не нашлось. Или на том свете «деревянные» не принимают? Мне было велено проследить за дележом депутатского имущества и довести эти сведения до народа. Народу явно будет интересно, что всплывет в процессе.
Вечером мне позвонил Виктор Ильич Соколенко, еще раз поблагодарил, сказал, что остается на работе, его теперь никто не посмеет уволить, и поинтересовался, не желаю ли я сегодня прибыть по месту его работы. Я, конечно, желала, и мы договорились, во сколько меня встретят. Правда, не он сам, а его приятель.
Как и в прошлый раз, встала проблема: что надеть? Следовало вообще-то один из подарков Ящера. Вот только какой? Белый гарнитурчик или черный? Какой мне предстать перед ним? Нежно-невинной или распутно-порочной? Остановилась все-таки на невинности.
Еду брать или нет? Надо. Все мужчины, у которых довелось брать интервью, говорили, что есть в тюрьме хочется постоянно. Но что ж я раньше не побеспокоилась? У меня в холодильнике только пельмени да вареники. Нашелся кусок «Краковской» колбасы. Возьмем. Хлеба положим. Выпить? Жаль, никакой маленькой бутылочки нет. Позвонила соседке, сказала, куда собираюсь и что мне нужно.
– Идиотка, опять за свое, – простонала Татьяна, но тем не менее пришла ко мне.
Мы позвонили Стасу насчет бутылочки. У него оказалась маленькая «самолетная» красного французского вина.
– Ничего, пусть вина выпьет, – заявила Татьяна. – Запивать лучше, чем водкой. А у меня голубцы есть. Сейчас разогрею. Уж ладно. В фольгу завернем, теплые будут.
Соседка велела мне отзвониться ей сразу же, как только я выйду из «Крестов», а то она опять ночь спать не будет. Я порадовалась, что мои родители живут далеко. Представляю, что с ними было бы, если они хотя бы примерно представляли, как я провожу свободное время… Хотя какое свободное время у творческого человека? Оно же все – в той или иной степени рабочее.
* * *
Машину, как и обычно, поставила на улице Михайлова, до КПП прогулялась пешочком. Встречающий контролер вскорости вышел и провел меня внутрь. Ребята на КПП отдали честь. Все уже в курсе и наверняка смотрели мой репортаж в защиту их коллеги. Соколенко сегодня не работает вообще. Правильно, что меня не он сам встречает и не в его смену. За Соколенко теперь могут следить. И если что… Скажут: ах, ты провел ее в качестве благодарности? Лучше, если кто-то другой. Мне самой никого не хотелось подставлять.
– Юлия Владиславовна, значит, вам сначала Татаринова?
– Да, будьте добры.
Контролер провел меня в небольшую комнатку непонятного мне предназначения, где имелась кое-какая мебель: стол, стулья… Чей-то кабинет? Или комната отдыха для сотрудников? Или здесь адвокаты со своими подзащитными встречаются? Я не стала уточнять. Перед тем как контролер отправился за Серегой, сунула ему в руку несколько купюр. Интересно, Сухоруков узнает о моем сегодняшнем посещении СИЗО?
Контролер пробормотал: «Что вы, Юлия Владиславовна? Не нужно. Я бы и так…» – но купюры быстро исчезли у него где-то в складках одежды. Я сказала, что нужно и что я не антикоррупционер Ковальчук.
– Я быстро. Ждите.
Он ушел, я осталась. Подошла к окну. Сквозь него в помещение смотрела полная луна, и это было единственным освещением. Свет контролер не зажигал, я тоже не стала этого делать.
Минут через пятнадцать дверь распахнулась – и контролер втолкнул Сергея.
