Климент Ефремович и Семен Михайлович отнюдь не были такими дураками и профанами в военном деле, какими их нередко изображают. Они прекрасно понимали, что никак не смогут от Львова грозить тылам польской ударной группировки и что даже взятие Львова Тухачевскому будет как мертвому припарки. Но руководители Конармии хотели славы, которую принесло хотя бы кратковременное занятие Львова (о том, чтобы удержать город, нечего было и думать). Кроме того, занятие богатой столицы Восточной Галиции действительно могло поднять боевой дух буденновцев, но как именно, Реввоенсовет Конармии предпочитал не уточнять. Дело в том, что многие свои проблемы конармейцы решали за счет «самоснабжения», проще говоря — грабежа. Зимой 1920-го они славно пограбили Ростов, так что шум стоял на всю Красную армию. Нельзя сказать, что Ворошилов с Буденным грабежи поощряли — они прекрасно понимали их разлагающее влияние на бойцов. Но относились к этому как к неизбежному злу (многие и воевали-то, чтобы поживиться), следя лишь, чтобы разгул не перехлестнул через край.
После отхода от Львова Тухачевский 23 августа приказал Конармии двинуться в рейд на Замостье. Сам он был против этого, осознав, что спасти Западный фронт от разгрома уже невозможно, и отдал приказ о рискованном наступлении конницы только по настоянию главкома С. С. Каменева. Конармия в итоге с трудом вырвалась из окружения и полностью разложилась, ознаменовав свой поход по польской территории масштабными еврейскими погромами. Писатель Исаак Бабель, служивший в редакции газеты «Красный кавалерист», во время злосчастного рейда на Замостье зафиксировал «начало конца 1-й конной». Он отмечал, что «комсостав подавлен» и появились «грозные признаки разложения». Еще хуже было положение в соседней 12-й армии. Бабель описал его следующим образом: «Заведение, которое называется 12-й армией. На одного бойца — 4 тыловика, 2 дамы, 2 сундука с вещами, да и этот единственный боец не дерется. Двенадцатая армия губит фронт и Конармию, открывает наши фланги, заставляет затыкать собой все дыры. У них сдались в плен, открыли фронт уральский полк или башкирская бригада (ранее обе эти части были в колчаковской армии. — Б. С). Паника позорная, армия небоеспособна. Типы солдат. Русский красноармеец пехотинец — босой (как свидетельствует Пилсудский, босые солдаты не были редкостью и в польской армии. — Б. С), не только не модернизованный, совсем «убогая Русь», странники, распухшие, обовшивевшие, низкорослые, голодные мужики… Слухи, а потом факты: захвачено загнанное в Владимир-Волынский тупик снабжение 1-й конной, наш штаб перешел в Луцк, захвачено у 12-й армии масса пленных, имущества, армия бежит».
Не лучше обстояло дело и в Конармии. Как сообщал уполномоченный Реввоенсовета Зилист самому Ленину: «1-я Конная армия и 6-я дивизия на своем пути уничтожали еврейское население, грабя и убивая на своем пути… Не отставала также и 44-я дивизия…» Конармейцы 6-й дивизии, которой командовал И. Р. Апанасенко, зарезали военкома Г. Г. Шепелева, пытавшегося воспрепятствовать погромам. Наиболее разложившиеся полки пришлось разоружить, а несколько десятков зачинщиков — расстрелять. Продолжать войну при таком настроении войск было слишком рискованно.
В дни Варшавского сражения завязался узел неприязненных отношений между Тухачевским, с одной стороны, и Ворошиловым и Буденным — с другой. В 1937-м наступила трагическая развязка.
Много лет спустя Тухачевский обсуждал детали Варшавского сражения с Иссерсоном и Уборевичем. Иссерсон так передал содержание этого разговора: «Иероним Петрович Уборевич спросил Тухачевского, почему он в эти критические дни на Висле не появился среди своих войск и не организовал лично их прорыва из окружения к северу от Варшавы. Уборевич сказал, что пробивался бы к своим войскам любыми средствами — на машине, на самолете, наконец, на лошади — и, взяв на себя непосредственное командование, вывел бы их из окружения… Подумав, Тухачевский ответил, что роль командующего фронта тогда понималась иначе, и добавил, что сейчас, конечно, учить и воспитывать высший командный состав на этом примере нельзя и что в трудном положении высшие командующие должны брать на себя руководство войсками».
Думаю, что отправься Тухачевский к своим разбитым войскам, ничего бы принципиально не изменилось ни в ходе советско-польской войны, ни в его собственной судьбе. Погибнуть в бою или попасть в плен у будущего маршала шансов было мало (в ходе Варшавской операции ни один из командующих армией Западного фронта не был ранен, убит или пленен). Разве только он вспомнил бы опыт ротного офицера и повел с винтовкой в руках бойцов на прорыв. Будберг именно в вере молодых колчаковских генералов, что они «должны сами ходить в атаку и что в этом залог доверия к ним войск и боевого успеха», видел одну из причин краха белого дела: «Командующий армией не имеет права размениваться во взводные командиры, ибо тогда останется без исполнителя огромная и важная сфера управления армией. Конечно, войска должны знать и верить в то, что, когда обстановка прикажет, то все их начальники до самых верхов явятся к ним и разделят с ними и бой, и ночлег, и победу, и неудачу, и сытость, и голод. Те, кто говорят, что вид командующего армией, идущего с винтовкой в руках в атаку, одушевляет войска, говорят неправду, ибо в современном бою это увидят несколько десятков людей, не более, да и те едва ли разберут, кто это бежит среди них. Ореол начальника создается не этим; он создается доверием к знаниям и опыту начальника, уважением к его доблести, чести и высоким нравственным достоинствам и любовью к нему за его заботу о подчиненных».
В Гражданскую войну изредка случалось, что высшим начальникам действительно удавалось личным примером остановить дрогнувшую часть (батальон или полк) и вновь повести ее в бой. Так, Фрунзе летом 1919 года под Уфой увлек за собой обратившихся было в бегство красноармейцев, а осенью того же года Троцкий под Петроградом, сев на лошадь, сумел повернуть назад отступающие в беспорядке цепи стрелкового полка и повел их в наступление. В мемуарах председатель Реввоенсовета так прокомментировал этот эпизод: «Имеет ли право человек, руководящий армией в целом, подвергать себя опасности в отдельных боях? На это отвечу: абсолютных правил поведения не существует ни для мира, ни для войны. Все зависит от обстоятельств… Мы не могли заражать эту под огнем сколоченную армию революционным порывом при помощи циркуляров или полуанонимных воззваний. На глазах солдат нужно было сегодня завоевывать тот авторитет, который завтра оправдывал бы в их глазах суровую требовательность со стороны высшего руководства. Где не было традиции, там нужен был яркий пример. Личный риск являлся необходимым накладным расходом на пути к победе…»
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
