Уверенность в своем превосходстве над учеными и писателями никогда не покидала вождей. Презрение к Нобелевскому комитету и к великому писателю пронизывает все документы МИД. Но после войны отношение к Бунину резко меняется. Вокруг него начинается возня дипломатического корпуса и разведки. Нельзя ли переманить писателя в СССР на волне охватившей общество эйфории?
В СССР летят секретные бумаги бойцов невидимого фронта. Невозможно без омерзения читать отчет некоего А. Гузовского, сотрудника СССР во Франции. В лакейской всегда чутко улавливают настроения господ. Что четко усвоил пишущий, так это все тот же презрительно-высокомерный тон по отношению к Бунину:
«Секретно. 31 октября 1945 года. Заведующему 1-м Европейским отделом НКИД СССР тов. С.П. Козыреву.
Случайно оказавшись в одном обществе, я познакомился с известным Вам писателем Буниным. Поскольку я узнал о том, что к этому писателю у нас проявляют значительный интерес, сообщаю содержание моей краткой с ним беседы.
Бунин сказал мне, что он окончательно утвердился в Париже и, несмотря на скверные материальные условия, “подыхаю с голоду”, продолжает пописывать, кое-что перерабатывать старое и кое-что переиздавать. Большие надежды возлагает на Америку, т.к.-де, мол, не в праве рассчитывать на “удовольствие издать свои произведения в СССР”. “К слову сказать, — заявил Бунин, — весьма огорчен, что мои произведения издаются в Москве „Огизом“, как посмертные. Кричать о том, что я еще жив, стал слабоват голосом и к тому же я эмигрант”.
Исподволь известно, что Бунин крепко “полевел”, тоскует по родине, втайне мечтает о том, что наступит час, когда его пригласят домой. Говорят, что за отсутствием тем, а может, просто по старости, но после бурной жизни, он сейчас пробует свое перо под Арцибашева, но с еще большим обнажением трактует сексуальные темы.
Поскольку я сумею с ним встретиться еще и если в этом будет необходимость, можно поближе с ним познакомиться и составить личное впечатление о его перспективах и настроениях.
Прошу сообщить Ваше мнение, следует ли им заняться».
Эти смердяковские рассуждения о Бунине произвели большое впечатление на советского посла во Франции А. Богомолова. Тем более что он получает и другую официальную справку, больше похожую на инструкцию спецслужб по охмурению непокорного писателя.
Путь к сердцу классика лежит через желудок — именно так, прямолинейно, решили советники советского посольства: замечание, вскользь оброненное осведомителем Гузовским, «подыхаю с голоду» они истолковали буквально. И вот 2 мая 1945 года в обстановке строжайшей секретности готовится записка на имя посла. В ней утверждается, что Бунин вполне готов вернуться на родину, и все было бы хорошо, если бы не одно «но».
«По натуре своей Бунин человек слабовольный и легко поддающийся посторонним влияниям. Несомненно, что сейчас по приезде он будет окружен своими близкими друзьями, из которых многие, как писатель Зайцев Б.К. и профессор Михайлов Н.А., занимают политически антисоветские позиции, а некоторые, как писатель Шмелев И.С., — скрытые фашисты. И эти встречи, несомненно, окажут в короткое время свое определенное влияние на Бунина.
Соображение:
Ввиду изложенного, было бы крайне желательным получение Буниным в самом скором времени по приезде, частного письма от А.Е. Богомолова с пожеланием личной встречи, лучше всего с приглашением на завтрак. (Бунин — большой гастроном).
Такое приглашение в корне парализовало бы все попытки отговорить его от “безумного шага” возвращения на родину».
Перечитывая этот бред о «фашисте» Шмелеве, о Бунине, которого можно-де перекупить за хороший завтрак, невольно задаешь себе вопрос: в своем ли уме были сотрудники спецслужб, когда писали эту записку?
Но вот уже не безымянная бумага, а запись в дневнике самого посла А. Богомолова:
«В 17 ч. ко мне пришел И. Бунин. Ему 75 лет, но он держится бодро. Беседа шла в духе обычного “светского” разговора и никаких деликатных вопросов не захватывала.
Он любит выпить, крепко ругается и богемствует в среде своей писательской братии.
У меня на приеме старик держался, как полагается на приеме у посла, немножко рисуясь и кокетничая.
Приглашу его к себе позавтракать, он человек интересный».
Неизвестно, состоялся ли злополучный завтрак, но точку в этой нелепой возне поставил сам Бунин. Он конечно же хотел умереть на Родине, конечно, хотел вернуться в Россию; но достаточно было взглянуть на этих людей, пишущих отчеты после каждой встречи с писателем, чтобы понять и почувствовать — возвращаться не надо. Уже через год после упомянутых событий Бунин направил в Москву резкое и раздраженное письмо, где сказал все, что думает, открытым текстом:
«Париж. 30 января 1946 г.
Я горячо протестую против того, что уже давно издано в Москве несколько моих книг без всякого гонорара за них (имею в виду “Песнь о Гайавате”, “Митину любовь”), особенно же горячо протестую против последнего издания: тут я уже прямо в отчаянии и прежде всего потому, что тут поступлено со мной как бы с уже несуществующим в живых и полной собственностью Москвы во всех смыслах».
Бунин не хотел быть собственностью советских властей и решительно отверг все их неуместные домогательства. Гастрономический заговор спецслужб лопнул.
ФАШИСТСКИЕ РЕЙДЕРЫ НА СОВЕТСКОМ СЕВЕРЕ
Немецкие рейдеры называли «странными судами». Появляясь из «ниоткуда», они уничтожали корабли противника и бесследно исчезали…
Военный план немецкого командования предусматривал переоборудование двадцати шести торговых судов в крейсеры. Первые из них вышли в море еще в 1939 году, остальные — в первой половине 1940-го. Гитлер заранее договорился с Японией об использовании ее якорных стоянок. В нейтральных водах постоянно находились специальные суда снабжения, с которых производилась заправка рейдеров топливом, продовольствием, пресной водой и боеприпасами, передавались планы дальнейших боевых действий.
Сбор данных о рейдерах был «головной болью» для многих разведок мира. Во-первых, потому, что рейдеры соблюдали строгое радиомолчание, прерывая его только на время «рандеву» с судами снабжения или при возвращении на свои базы. Во-вторых, потому, что они тщательно планировали свои перемещения в морском пространстве, обходя места, где ими могли заинтересоваться. Успешной работе рейдеров в значительной мере способствовала прекрасная маскировка. Даже если рейдер был опознан или вызывал обоснованные подозрения, пользы от этого было мало. Экипажи быстро перекрашивали судно, устанавливали ложные надстройки, дымовые трубы, мачты, и уже через два-три дня информация не соответствовала действительности.
Рейдеры использовали жесткую тактику, ни в коем случае не допуская того, чтобы настигнутая жертва передала в эфир сигнал бедствия или сообщение о нападении. Они либо открывали огонь без предупреждения, либо предупреждали настигнутое судно, что любая передача в эфир грозит ему гибелью. Часто пираты нападали ночью. На борту большинства морских разбойников находился небольшой гидросамолет типа «Арадо», который позволял и избегать встреч с военными кораблями, и обнаруживать в море очередные жертвы…
Однако в немецкой системе рейдерства были и слабые стороны. Прежде всего — снабжение. Поисковые операции, проведенные в 1942 году с помощью радиопеленгационных станций, успешно завершились «вычислением», а затем уничтожением судов снабжения. Это был сильный удар по рейдерству.
Активное использование рейдеров нанесло весьма значительный экономический ущерб странам антигитлеровского блока. О его масштабах можно судить даже по отдельным эпизодам. В марте 1940 года рейдер «Атлантис» потопил 22 торговых судна союзников. Апрель того же года — крейсер «Орион» потопил 10 английских судов, поставил минные заграждения у портов Новой Зеландии. Рейдер «Тор» уничтожил 12 судов. Самый результативный рейдер — «Пингвин». Им захвачено и потоплено судов общим тоннажем 180000 тонн, включая 2 плавбазы и 12 китобойных. Рейдер «Михель» уничтожил судов общим тоннажем 60000 тонн.
О рейдере «Комет» необходимо рассказать более подробно.
Германия вела успешные военные действия на Севере еще в кайзеровские времена: минные заграждения в горле Белого моря в 1915–1916 годах, «неограниченная» подводная война в Норвежском, Северном и Баренцевом морях… Немецкие подводные лодки беспощадно топили военные корабли и торговые суда союзников, шедшие в Мурманск и Архангельск. Они отправили на дно британский крейсер «Гэмпшир» с лордом Китченером, военным министром Англии, который попытался в 1916 году нанести официальный визит в Россию.
Интерес немцев к Северу не ослабевал и в последующие годы. В 1931 году германский дирижабль «Граф Цеппелин», зафрахтованный советским правительством, облетел обширный район Арктики. Сделанные им во время этого полета фотокарты успешно применялись немецкой разведкой в военных действиях против СССР в 1941 году. С приходом к власти Гитлера интерес к Северу на предмет использования Арктики и Северного морского пути в своих целях достиг в Германии апогея, тем более что советское руководство не препятствовало в этом своему союзнику, а наоборот, гостеприимно распахивало перед ним все двери.
