На середину двора, свободную от столов и стульев, вышли парень и девушка. У парня в руках была гитара. Девушка придерживала за концы нарядную шаль.
Гости хмельно закричали, подбадривая их. Переливчатый лад гитары пропел грустно и задумчиво. Девушка взяла низкую ноту, и все вокруг смолкло.
Арефа обернулся к ним и застыл с отрешенной улыбкой на лице И сидел так, пока песня не кончилась. Гости опять закричали, захлопали, отчаянно жестикулируя и распаляясь. На пустой пятачок выскочило несколько новых певцов, а парень, продолжая наигрывать, стал обходить с девушкой гостей, которые давали им деньги.
— Обычай, — пояснил мне Арефа. — Для молодых.
Я подумал, что Васька, наверное, мог бы купить с потрохами всю эту публику и, может быть, пол-улицы в придачу…
В кругу танцующих появился пожилой цыган. Грянули бубны, гитары заиграли ритмичную веселую плясовую. Все захлопали в такт музыки.
— Отец невесты, — шепнул мне Арефа.
Тесть Васьки Дратенко, с шапкой курчавых седых волос, отплясывал так лихо, что буквально заразил всех своей удалью и азартом.
Он подскочил к нам и крикнул Денисову;
— Эй, пуро ром![17] Покажем молодым! Арефа вскочил с места, махнул рукой:
— А, была не была!
И тоже пустился в пляс. Я успел заметить на лацкане пиджака отца невесты три медали ВДНХ — две золотые и одну серебряную. И вообще у многих немолодых цыган здесь, на свадьбе, имелись боевые ордена и медали. Они носили их с гордостью.
Здорово плясали два цыгана! Они втащили в круг мать Дратенко, и та, распустив руками богатую шаль, плавно пошла по двору, мелко подергивая плечами…
Арефа вернулся на место возбужденный и счастливый.
— Ну как? — спросил он, опрокидывая в рот рюмку вина. — Есть еще порох в пороховницах?
— Есть, Арефа Иванович, есть! Прямо как птица! — похвалил я его.
— А ты знаешь, мы, цыгане, когда-то были птицами. — Он улыбнулся своей лучезарной улыбкой. Давно я не видел такой улыбки на его лице. — Так говорится в одной нашей легенде. — Он вдруг зачем-то толкнул меня в бок.
Я оглянулся. Возле меня, раскланиваясь в танце, приглашала выйти в круг молодая цыганочка в нарядном современном платье-миди.
Я растерялся. Приложил руку к груди, как бы говоря, что не танцую. Девушка мягко, но настойчиво положила свою руку на мое запястье.
— Иди, иди! Такая чайори приглашает! — подтолкнул меня Арефа.
И я пошел. Что я выделывал руками и ногами, не знаю. Просто присматривался к другим танцующим и пытался им подражать. К счастью, на пятачке было столько народу, что на мои танцевальные упражнения не обращали внимания.
— Ром? — спросила девушка.
Я уже знал, что это означает, и покачал головой.
— Гаджо.
Она засмеялась. Славная была девчонка. Просто прелесть. Честное слово, глядя на нее, я совершенно забыл о том, зачем мы здесь, забыл свои обиды и недовольство Арефой… И когда все повалили за стол выпить за очередной тост, я уже знал, что она учительница, родственница невесты, и что меня заприметила сразу… А кому, черт возьми, не понравится, если такая девушка скажет комплимент?
Арефа многозначительно подмигнул, когда я опустился рядом:
— Прямо настоящий цыган! Я тебе хотел легенду рассказать, как мы птицами были.
Я кивнул ему. Пусть говорит. Действительно, пусть рассказывает что угодно. Стало вдруг легко на душе. В конце концов, зачем портить людям праздник?
— Так вот, когда-то были у нас крылья, и кормились мы, как все птицы. Осенью улетали на юг, в Африку. Надоест на одном месте, перелетаем на другое. Конечно, жизнь не очень сладкая, потому как не везде есть корм, зато вольная. И вот однажды летели мы долго-долго. Много дней под нами была огромная степь. Изголодались птицы, еле крыльями машут. И вдруг показалась внизу богатая, плодородная нива. Тут наш, птичий вайда, вожак, значит, подал знак опуститься. Спустились мы на поле и стали клевать зерна. Ели, ели, не могли остановиться. Заночевали в поле, а с утра снова принялись за зерно. И уж так отяжелели, что не могли подняться в воздух. Время шло. Мы толстели, жирели. Теперь при всем желании не могли взлететь. Да и желания уже не было. Привыкли к сытой жизни. А скоро мы и летать разучились. Ходили медленно, вперевалочку. Как ты сам понимаешь, всему приходит конец. Прошло лето. Наступила осень. Зерно, что кормило нас, кончалось. Что делать? Надо было запасать пищу на зиму. Стали мы рыть норы, утеплять на зиму, таскать корм в них, прикрывать, чтобы не пропадали запасы. Затем из веток и соломы настроили шатры, где можно было перезимовать. Трудились мы так, и ноги наши стали крепкими, крылья превратились в руки. Теперь хоть нас и тянет ввысь, да крыльев нет. Только душа осталась вольной… Арефа кончил рассказывать.
— Красивая легенда, — сказал я.
Тут подъехали еще две грузовые машины. Из них валом посыпались на землю детишки, мужчины и женщины. С невообразимым шумом они устремились во двор, галдя, крича и обгоняя друг друга. У меня зарябило в глазах от мелькания рук, тел, голов, от развевающихся юбок, косынок и рубах;..
Арефа напряженно всматривался в бурлящий, суетящийся поток людей, надеясь увидеть кого-нибудь из братьев Чуриковых. Куда там! Это было невозможно. А может быть, их и не было среди прибывших.
— Приедут, — успокоил он меня. — Васька уверял, что обязательно.
Вдруг сзади нас раздался голос Чавы:
— Дадоро!
Они обнялись. Сергей меня сразу не заметил. Не мудрено: такой балаган и неразбериха, что и мать родную не различишь. Потом, я ведь без формы…
— Понимаешь, — говорил Чава, присаживаясь по другую сторону Арефы, — шофер болван какой-то попался. Повез в другую сторону. — Он осекся, увидев наконец меня. — Привет, Дмитрий Александрович!
— Здравствуй, Сергей.
Смотри-ка, веселый, радостный, как ни в чем не бывало…
— Нехорошо, нехорошо, — журил его Арефа, накладывая полную тарелку. — Ты бы хоть предупредил. Мы с матерью волнуемся. Вот, понимаешь, — он указал на меня, — милицию на ноги подняли…
— Как это не предупредил? — искренне удивился Чава. — Я ведь Славке сказал, что еду за Дратенко искать Маркиза. Он разве не передал?
Мы с Арефой переглянулись.
— Ты сказки не рассказывай, — предупредил отец уже строже.
— Честное слово! Славка как ошарашил меня, что Маркиз пропал. Я по глупости решил, что это Васькина работа… А потом уж думал, что Гришка с Петькой. Зря только время потерял… Маркиза-то хоть нашли? — Чава переводил взгляд с отца на меня.
Неужели он так ловко притворяется? Ну и артист! А вдруг парень действительно ничего не знает?
— Нет, не нашли. А где твоя кобыла? — спросил Арефа.
— В колхозе «XX партсъезд», — Сергей, уплетая за обе щеки, достал из кармана бумажку и протянул отцу — Вот… сохранная расписка. (Денисов-старший стал молча читать документ.) Не тащиться же мне верхом столько километров?.. Я сразу не подумал, а потом возвращаться не было времени. Спешил очень. — Он покачал головой. — Поспешил, только людей насмешил. Да вы скажите, Маркиза действительно не нашли?
— Нет, — сказал я.
Арефа зачем-то передал мне сохранную расписку. Я машинально прочел ее. Она подтверждала, что Сергей оставил свою лошадь в соседнем колхозе в тот же день, когда выехал из Крученого…
— Но мог пару слов черкнуть, где ты и что с тобой, черт возьми! — чертыхнулся Арефа.
Я видел, что он верит сыну безоговорочно.
— А что писать! — в свою очередь вспыхнул Сергей. — Я же сказал Славке, что, пока не найду Маркиза, не вернусь. — Чава стал загибать пальцы на руке. — У Васьки нет, у Петьки нет, у Гришки нет! И вообще про такого жеребца никто ничего не слышал. Значит, его Украли другие, не цыгане!
— Сергей, зачем ты взял обротку? — спросил я.
— Какую обротку? — Он изобразил такое непонимание, что можно было усомниться, была ли на самом деле какая-то там обротка.
— Обротка Маркиза лежала в нашем доме, — пояснил Арефа. — Он был за нее привязан во дворе у Ларисы…
Сергей наморщил лоб.
— У нас дома? Глупость какая-то. Чепуха!
— Нет, не чепуха, — сказал я. Чава ударил себя кулаком в грудь;
— Так вы считаете, что украл я? Я! Вот почему вы здесь… — Он резко взмахнул рукой. — Я так и знал. Сразу понял, что подумают на меня. Поэтому и помчался как угорелый за Васькой. В Сальск ездил… Мотался как дурак…
— Погоди, давай разберемся спокойно, — предложил я. — Ты в ту ночь был у Ларисы?
— Нет!
— Хорошо, допустим.
— Не допустим, а не был!
— Ладно, не был. А раньше заходил к ней в дом или во двор?
— Нет, не заходил.
— А кто же тогда бросил в ее дворе твой окурок? — спросил я.
Арефа недоуменно посмотрел на меня. Этого обстоятельства он не знал. Оно его крепко озадачило.
— Я был у Ларисы, — тихо сказал Сергей.
