Жилье было сплетено кем-то из предков отлично, со множеством всех необходимых щелей, он даже и сейчас ощущал сквозняк, тянущий по спине.
Но почему-то в лукошке Ксанту стало вдруг душно.
– И когда ты… планируешь?
Несколько пугающе долгих секунд она мерила его оценивающим взглядом. Потом пожала плечами.
– Было бы заманчиво, пожалуй… Но нет времени. Есть такие травки, отбивают любые хотения. Так что не бойся. У нас слишком много дел, чтобы отвлекаться на всякие… пустяки.
– Каких еще дел?
Она обернулась. Улыбнулась светло и радостно. Так светло и радостно, что Ксант отшатнулся, оцарапав плечи о шершавое дерево.
– Ну, для начала нам надо добраться до Лорантов-Следователей.
– Ты сумасшедшая! – Ксант охнул и осел прямо на пол – ноги уже не держали. – Видят Лоранты, ты сумасшедшая…
– Почему? – Кажется, она действительно удивилась. Так притворяться невозможно. Никакая она не старая стерва, умудренная и опытная. Просто юная глупая сучка, которой пару раз повезло, вот она и возомнила… Конечно, попасть в лапы самоуверенной дуры – тоже не лакомство в перьях, но все-таки есть некоторый шанс. Если объяснить этой дуре так, чтобы она поняла…
– Они – Лоранты. – Он старался говорить короткими и ясными фразами, как разговаривают с совсем маленькими. – Они всё могут. Все знают. Они на орбите живут. Как ты до них доберешься?
– А! – Она расплылась в счастливой улыбке, закивала радостно. – Так это же совсем просто! По Лестнице-в-Небо! Они же ее спустили.
Ксант зашипел.
В ее словах была логика. Конечно, это логика бреда и кошмарного сна, но все-таки – логика. Попробуй оспорь.
– Да ты не бойся! – По-своему поняла она его нежелание. – Мы же там уже были, чего бояться-то? Совсем маленькими были – и то с нами ничего не случилось, живы остались. Так что и сейчас все будет в полном порядке!
Лучше бы не напоминала.
Ксант содрогнулся, вспомнив, как рвалась из груди наружу черная бабочка с бритвенно-острыми лезвиями на кончиках крыльев, судорожными взмахами превращая внутренности в кровавое месиво.
– Ну, уж нет. Я в этом не участвую.
– Почему? – Она растерялась. – Ты что – обиделся, да? Извини!
И матери поверили этой дуре?..
О, Лоранты, пути ваши воистину неисповедимы…
– Они – Лоранты, милая. И я не хочу их злить. И хочу быть как можно дальше от того – или той, на кого обрушится их гнев.
Ее глаза раскрылись так широко, что стали чуть ли не вертикальными. Точно так же, как и рот.
– Думаешь, они разгневаются? Но почему? Я ведь тоже совсем не хочу их злить! Хочу только спросить, для чего им вдруг так понадобились наши дети. И именно наши! Только спросить. За что тут злиться?
Бесполезно.
Ей не объяснить. Она искренне не в состоянии понять, как можно обидеться на придурка, который незваным припрется в твое жилище и с наглой мордой начнет задавать вопросы. Она бы, наверное, такому придурку действительно просто все объяснила. С радостной улыбкой и очень собою довольная. Ей не понять, что среди орбитожителей может и не оказаться таких благостных и на все готовых… дур.
– Как-нибудь без меня.
– Но почему? – Глаза несчастные, вот-вот заплачет. – Послушай! Даже если бы это были и не наши дети, но все-таки… Мы же там не были! В смысле – взрослыми не были. И никто из других взрослых тоже ни разу…
– Вот именно! – Ксант не сдержался. Хотя и понимал уже, что разговаривать бесполезно, мотать надо. – Никто из взрослых! Никогда. Может, для взрослых это попросту невозможно. Может, та лестница слишком тонкая. Или она как лаз в детском городке, узкий, только для малышей, и взрослому просто не пролезть. Об этом ты не подумала?
Снова улыбка до ушей. Убить хочется за одну такую улыбку.
– Ну, вот тогда и будем думать, чего заранее переживать? И потом – лаз ведь всегда расширить можно!
Ксант осторожно встал на четвереньки. Потряс головой. Поднялся, цепляясь за стену. Она следила за ним настороженно, словно догадывалась. Заговорила быстро и путанно, все еще пытаясь улыбаться:
– Послушай, так нельзя, понимаешь? Нельзя посылать малышей туда, куда сами ни разу… Ни своих, ни вообще, это неправильно! Я не знаю, как там у вас принято… Может, тебе и плевать на твоих… Мне – не плевать. Даже если они будут… – она попыталась улыбнуться, – котятами.
Улыбка вышла кривой и жалкой.
Ксант осторожно двинулся к выходу. Так же, по стеночке, стараясь держаться от этой в голову клюнутой сучки как можно на более дальнем расстоянии. Автопилот давно уже подсказывал, что настало самое время это расстояние увеличить. Как минимум – до нескольких полетов стрелы.
– Жаль тебя разочаровывать. Но – без меня. Я с тобой никуда не пойду.
– А со мной – пойдешь? – спросил Вит, словно бы случайно перекрывая выход.
Это же надо так расклеиться – не заметить.
Не услышать, как подходит.
Непростительно. Удивляться и вопить: «Откуда он тут взялся?» – еще глупее и непростительнее. Понятно откуда – из леса. Стоит теперь. Совсем рядом, рукой дотянуться можно. Красавчик, хотя и несколько помятый – ему пришлось куда сложнее в этом лесу, он ведь не знает тайных троп Матерей. А лицо… Он и раньше-то не особо соображалкой блистал, а теперь совсем щенок, молочнозубый и глупый, одна счастливая улыбка чего стоит. Страшное это дело – собачья свадьба.
– Ты с нею лучше не спорь, – добавил Вит доверительным громким шепотом, продолжая улыбаться. – Она ведь такая, ежели что в башку втемяшилось – ни за что не передумает! Я свою сестру знаю. Проще согласиться…
* * *
– А перевод Брайтона они за основу взяли все-таки зря. Там, конечно, хорошие лингвисты, но это все же Ир-Ланд, что накладывает… геноформисты все имели усиленную склонность к языкам, Милтонс не исключение. Насколько я помню его досье – он знал не меньше двух десятков, не считая всяких там диалектов. И каждый для него был как родной. И вовсе не случайно он выбрал для Поэмы именно иджик-лонг.
– Иджик очень мелодичен. Как и любые лонгообразуемые.
– Да нет, я сейчас не о том. Вот, послушай этот фрагмент…
– Умоляю.
– Да нет же, это действительно интересно. И важно, как это звучит в переводе брайтонцев: «У свободы есть два крыла – праведное и неправедное. Свобода не может быть только правой или только неправой, она всегда одинаково опирается на правду и ложь, иначе она перестает быть свободой. Но правда и ложь всегда остаются самими собою – иначе свобода рождает дракона». Это же Ир-Ланд, понимаешь? Там все помешаны на праведном и неправедном, вот и суют их куда ни попадя! А на самом деле у иджангов синонима праведности как такового нет вообще! Их философской системе незнакомо понятие греха, самая близкая по смыслу замена – «неоправданные преднамеренные поступки, ведущие к уменьшению сообразности мира».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
