– Теперь побольше интриги! – оживился Оскол и добавил странную фразу, словно уже знал о хищениях: – Даже сор, вынесенный из избы, должен приносить пользу.
По негласному приказу Смотрящего железную руку немедленно обследовали, и оказалось, что при внешней целостности вся сердцевина ее вырублена: юные гении нашли способ, как можно через маленькое отверстие выбирать нутро. В один день охрана изъяла больше десятка хитроумных, на уровне технических изобретений, радиоуправляемых роботов-трансформеров, которых запускали в дырки, чтобы добывать драгоценную стружку. Иные вчерашние студенты так преуспели, что приезжали в Осколково уже на роскошных автомобилях и байках.
И тут впервые Сторчак увидел ветерана экономического шпионажа Филина бедным, несчастным и безутешным. Вечно невозмутимый, этот человек с портфелем, числившийся начальником внутренней охраны Осколкова и отвечавший за безопасность лично, ползал по пепелищу, заглядывал в отверстия железной руки и, перемазанный пылью, пеплом и сажей, подсчитывал убытки. Оказывается, он даже ругаться умел, причем как старый энкавэдэшник.
– На Соловках сгною! – скрипуче ворчал он. – Гении, мать вашу… Молодые таланты, вундеркинды… Я вам такую шарашку устрою!
По его приказу над пожарищем вместо сетчатой пирамиды немедленно возвели стальную, поставили сейфовые двери с замками, охрану и ввели пропускной режим, а воровитых вундеркиндов также поместили во второй лабораторный корпус-шарашку.
Выносить сор из избы в период агрессивной фазы нефтяников Смотрящий все же не решился. Опыты с чистым железом резко сократили, открывали пирамиду и показывали памятник только в исключительных случаях под присмотром Филина и определенным лицам – министрам, академикам и зарубежным партнерам, да и то с соблюдением мер безопасности. Однако вездесущая пресса, скорее всего по наущению нефтянки, быстро вычислила, откуда идет утечка химически чистого железа, поразительно точно связала его с пожаром в Осколкове и принялась возбуждать общественное мнение, утверждая, что от железной руки уже ничего не осталось, и требуя публичной экспертизы. Сторчак немедленно реанимировал давно умерший скандал с несуществующей в природе красной ртутью и так же запустил в прессу, как запускают встречный пал во время лесного пожара. Вкупе эти два пламени непременно погасят друг друга, и несчастный Церковер успеет окончательно поправиться.
Информационная война сейчас была на руку: всякое заблуждение нефтяников, будь то поставщики или потребители, повышало напряжение в их рядах, несло разнотолки и подталкивало фазу агрессии к завершению. Затем должна была последовать фаза массового покаяния – Смотрящий хорошо знал психологию голодных и алчных олигархов. Как только начнут ломать тюбетейки, шапки и кипы, становиться в просящие позы, следует ожидать резкого притока инвестиций.
Еще в начале своей карьеры реформатора Сторчак взял за правило высшим пилотажем управления считать условие, когда реформы проводятся на деньги тех, против кого эти реформы направлены. Умирающие сами обязаны заботиться о своих гробах и оплачивать раскопку могил.
Вопреки ожиданиям, агрессия не снижалась, давление на Осколково увеличивалось, нефтянка начала подпитывать не только журналистов, но и правозащитников, заговорили о правах на информацию и общечеловеческих ценностях. Особенно свирепствовали по поводу шарашек – мол, на территории Осколкова введен сталинский режим, молодых ученых содержат в камерах, в полной изоляции от мира, и вынуждают работать. Знали бы они, как эти нечистые на руку гении мечтали угодить в такие благоустроенные тюрьмы, ибо им светили реальные, с большими сроками за мошенничество и хищения в особо крупных размерах.
Сдержать этот напор было несложно, однако когда вступила тяжелая артиллерия в виде обеих палат парламента, пришлось с пользой для дела вынести кое-какой сор из избы. Ни о какой публичности речи быть не могло, к очередному обследованию допустили только известного авторитетного академика, медийного детского врача и представителей от палат парламента. И тут обнаружилось, что пресса писала правду: всего за месяц, прошедший между ревизиями, девятиметровый монолит выгрызли изнутри настолько, что в некоторых местах оставалась корка чуть толще консервной банки. А последующая проверка установила, каким образом злоумышленники, невзирая даже на личный контроль Филина, продолжали выедать железную руку!
Оказывается, на случай ядерного нападения еще во времена «холодной войны» все корпуса НИИ зернобобовых связали подземными галереями. Один из таких бетонированных ходов вел в подвал сгоревшего здания, которым воспользовались расхитители. Они беспрепятственно проникали к основанию столпа и все это время добывали, кстати сказать, очень мягкий и пластичный металл. Кроме того, служба внутренней охраны обнаружила еще два подземных хода, которые пробивались с помощью гастарбайтеров на территорию технопарка со стороны МКАД, к счастью незавершенных.
Молодых ученых на фабрику гениев собирали со всей страны поштучно, через десятки конкурсов, индивидуальных и длительных бесед с каждым. Комиссию возглавлял сам Церковер – тонкий психолог и знаток человеческих слабостей. Он изучал даже родословные кандидатов, дабы проследить генетику умственных возможностей, проверял по своим оперативным каналам на предмет склонности к противоправным действиям живых и мертвых родственников, использовал для отбора многие наработки физиономистов и хиромантов, когда-то еще в лагере начитавшись подпольного издания Ломброзо. Ничто не спасло – воровали все поголовно, используя для этого весь интеллектуальный потенциал, причем тащили не только металл, но и дорогостоящее оборудование, закупленное за рубежом, деньги, отпущенные на исследования, и кукурузу с полей.
И на этот раз сдавать в прокуратуру Сторчак никого не стал, позволил Филину временно открыть третью шарашку в лабораторном корпусе и посадить изобретательных гениев под надзор охраны, которая уже давно выполняла функции внутренней полиции.
Скрыть эти факты уже было трудно, но все-таки возможно, хотя бы на срок, пока Церковер окончательно не поправится. Однако начальник разведки Филин, будучи подчиненным напрямую, пришел и все в деталях доложил Осколу. В том числе и о том, что вся фабрика гениев – гордость и заслуга Церковера – помещена в шарашки под надзор внутренней полиции и теперь даже в столовую ходит строем.
Тут не выдержала даже телесная молодость, и марлевая повязка не спасла – произошел инсульт, и Церковера разбил паралич правой стороны. Когда Сторчак узнал об этом и примчался в технопарк, Оскол лежал, опутанный трубками, обставленный аппаратурой и что-то невнятно бормочущий. Он шевелил кулаком и часто мигал одним глазом – второй был прикрыт веком, словно у спящего. Однако дежурившие рядом две медсестры его понимали и на минуту удалились из комнаты. Старик раскрыл руку – там оказался ключ с привязанной к нему засаленной цветастой тряпочкой, свитой в шнурок.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
