— И это не меняет того, что он сделал со мной, — упрямо прорычала я. — Ты же знаешь, он так и не извинился. Ни разу. Только когда стало слишком поздно, и мы стояли под звездами, и нас спрашивали, хотим ли мы быть связанными на всю жизнь. Затем внезапно его охватило сожаление. Но откуда мне знать, было ли это сожаление о том, что он сделал со мной, или это было сожаление о том, что он сделал со своей парой?
— Ты одно и то же.
— Нет, это не так. Поэтому я сказала «нет». Потому что у меня может быть тысяча собственных недостатков. Временами я могу быть упрямой, эгоистичной и неумолимой. Я могу быть резкой, жестокой и ущербной, но у меня достаточно самоуважения, чтобы знать, что я стою большего, чем какие-то запоздалые извинения, выпаленные, когда не было другого выбора, кроме как сделать это.
— Ты права… Но помнишь ту ночь, когда я попросил тебя достать звездную пыль для наших уроков полета у Дариуса? Я же говорил тебе, что он согласиться, если ты попросишь и уйдешь до полуночи.
— Ну и? — пробормотала я.
— Ты помнишь, я предупреждал тебя, что есть два пути, по которым может пойти ваш разговор, в зависимости от вас двоих и от того, какой выбор вы сделаете? — настаивал он.
— Смутно.
— И ты прислушалась к этому предупреждению? Когда ты пошла к нему, пыталась ли ты остановить ваш разговор, чтобы он не пошел по темному пути?
— Насколько я помню, он вел себя как полный придурок с того момента, как я вошла в его комнату.
— Я почти уверен, что он пытался поговорить с тобой разумно, — возразил Габриэль.
— Ты просто случайно подслушиваешь личные разговоры всех своих друзей или это особое удовольствие, которое ты приберег для меня? — спросила я, прищурив глаза.
— У меня есть свои видения по какой-то причине, и единственная причина, по которой я следил, заключалась в том, что я знал, что это могло стать поворотным моментом для тебя, так или иначе. Это было важно. — Габриэль пожал плечами, как будто у него не было никаких сомнений по поводу его подлых, шпионских видений, и я прищурилась на него.
— Так ты знал, что мы будем Элизианской Парой? — спросила я, мое сердце бешено колотилось при мысли об этом. Если бы он знал и не предупредил меня, я бы свернула ему гребаную шею и вырвала все его перья, прежде чем поджечь их, пока он плакал из-за этого.
— Нет. Конечно нет. Никто не может предсказать такие звездные связи, небеса скрывают это от нас. Поверь мне, я знаю — я потратил много времени, пытаясь предсказать их давным-давно.
— Почему ты тогда так интересовался нами? — потребовала я.
— Звезды предложили мне достаточно, чтобы понять, что ваши отношения с Дариусом были важны. Не только для тебя, но и для всей Солярии. Это все еще так, даже сейчас. Вам обоим суждено править этим королевством, и, так или иначе, однажды вам придется это понять.
— Ну и что? Ты хочешь сказать, что если бы я тоже была благоразумной, поговорила с Дариусом вместо того, чтобы сходить с ума от мысли, что он снова причинит мне боль, тогда все могло бы обернуться по-другому? — Я усмехнулась. — Из-за одного разговора?
— Войны начинались и за меньшее. Судьба — непостоянный и темпераментный зверь.
Я нахмурилась, вспоминая ту ночь. Дариус сказал мне, что я ему небезразлична, но мне не хотелось в это верить. Казалось, он был так близок к тому, чтобы извиниться за все, слова будто застряли у него в горле, и на долгое мгновение я действительно поверила, что он собирается их произнести. Но он этого не сделал. И я не стала ждать, пока он наберется смелости сказать их.
— Мы сражались, — сказала я, горькие слезы жгли мне глаза. — Он снова оскорбил меня, и я просто потеряла с ним связь. Он хотел, чтобы я признала, что мои чувства к нему изменились, что в ночь Лунного затмения, когда мы чуть не поцеловались, это означало нечто большее.
— Но ты захлопнула дверь у него перед носом и сказала, что ничего не изменилось, — грустно сказал Габриэль, словно осознание того, что я сделала это, причинило ему боль. — И ты сказала ему, что все еще ненавидишь его.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Ну, что, блядь, еще я должна была сказать? — огрызнулась я. — Ты хочешь сказать, что я должна была просто открыться ему, показать свое сердце и позволить истекать кровью ради него? Сделать себя уязвимой перед ним после всего, через что он заставил меня пройти, когда он даже не мог сказать, что сожалеет обо всем этом?
Габриэль вздохнул, как будто мои слова причинили ему боль, и печально покачал головой.
— Вы оба могли бы сделать там другой выбор. Если бы он извинился, если бы ты была честна… вы были бы вместе в ту ночь. Это изменило бы так много вещей.
Я усмехнулась, потому что не верила в это. Или, может быть, я просто не хотела этого делать. Может быть, я была слишком упряма, но какое это имело значение сейчас?
Габриэль колебался, прежде чем продолжить, казалось, видя, как кипит моя кровь и ярость подпитывает меня.
— После того, как вы были вместе в Мерцающих источниках, ты сказала ему, что для тебя это не имеет значения, ты придала этому мало значения, сказав ему, что это ничего не меняет.
Я стиснула зубы. Тогда я понимала, почему сказала это. Дариус смотрел на меня так, что я не могла подобрать названия, и была в ужасе от того, что он собирался снова сказать или сделать что-то жестокое. И я не могла этого вынести. В тот момент я была слишком уязвима, слишком открыта, отчаянно хотела, чтобы это ничего не значило и значило все сразу, что я заговорила первой ядовитыми словами и ложью, выставленными передо мной в качестве щита, пытаясь защитить себя.
— Я предполагала, что это ничего для него не значит. Будто я просто какое-то завоевание, — пробормотала я.
— Он влюблялся в тебя, а ты вырвала его сердце, — тихо сказал Габриэль. — В этом мире нет большей боли, чем эта. Поверь мне. Я знаю. Я пережил это.
— Так что, теперь я должна чувствовать себя виноватой? — потребовала я. — Ответственной? После всего? За все это? Он никогда не говорил мне этого. Никогда не говорил мне…
— Он сказал тебе. Ты просто не хотела этого слышать, — прервал ее Габриэль.
— Я не хочу это слушать, — отрезала я, поднимаясь на ноги, когда слезы угрожали пролиться. — Я не обязана это слышать.
— Ты должна, — прорычал Габриэль, тоже вставая. — Потому что должна признать, что ты тоже виновата в этом. Вы оба провалили испытания, назначенные вам звездами…
— Я не…
— В тронном зале, когда ты была с ним там, он сказал тебе, так же ясно, как я говорю тебе сейчас, что он хочет тебя, сказал, что хочет признать тебя своей, сказал, что хочет от тебя всего, что ты…
— У тебя есть видения о моей гребаной сексуальной жизни? — огрызнулась я.
— Дело не в сексе, — сказал он с гримасой, как будто мысль о том, что я и Дариус будем заниматься этим, ужаснула его. Так и должно было быть, потому что мысль о том, что он может как подсматривать, так и подглядывать, была настолько отвратительной, что меня стошнило бы. — Я этого не вижу. Я вижу то, что имеет значение, то, что вы говорите и чувствуете, и я знаю, как сильно вы оба заботитесь…
— Хватит! — закричала я, когда слезы, наконец, прорвались сквозь мою защиту и потекли по моим щекам. — Этого достаточно. Мне все равно, чья это была вина или сколько у нас было шансов не оказаться здесь. Мы здесь. На этом все и закончилось. Так что к черту судьбу. К черту звезды. К черту предопределение. К черту Дариуса Акрукса. И пошел ты.
Я спрыгнула с крыши, прежде чем он успел ответить, выставив за собой жесткий воздушный щит, чтобы убедиться, что он не сможет последовать за мной, когда я сильно взмахнула крыльями и взлетела через кампус. Я не знала, куда лечу, я просто знала, что мне нужно убраться к черту подальше от Габриэля Нокса, моего так называемого лучшего друга.
Разве недостаточно было того, что мне пришлось жить с этим дерьмом всю оставшуюся жизнь? Неужели мне действительно нужно было переворачивать все это снова и снова? Разве он не мог просто оставить меня обвинять Дариуса во всем этом и, по крайней мере, утешаться моей собственной невиновностью? Мне не нужно было, чтобы он сваливал вину и на меня тоже. И мне действительно не нужно было думать, что он, возможно, просто чертовски прав.
