Такого в этот раз не случилось. Когда же отделенный от туловища тринадцатый трофей понесли к кошмарному стенду, я не выдержала и закрыла глаза.
— А теперь настал час! Ибо он рассчитан заранее! Цикл начинается в этот момент! — провозгласил Гелиан Георгиевич.
Я ощутила, как кто-то дотронулся до моего тела. То, что последовало за этим, можно сравнить с животным актом копуляции, жестоким и беспощадным. Слезы лились у меня из глаз, кровь текла из губы, в которую я впилась зубами, боясь выдавить хотя бы один звук, ибо не хотела просить о пощаде — все равно ожидать ее было смехотворно.
Тот, кто взял меня силой, был безжалостен и груб. Отвалившись, наконец, от меня, он отошел в сторону. А затем я услышала голос старого графа:
— Сын мой, я так горд тобой! Ты, наследник нашего рода и имени, сделал то, что и надлежит сделать! Забудем же все наши распри! Наш повелитель через тебя сумел снова стать отцом!
Я в ужасе распахнула глаза и увидела перед собой — обнаженного, столь желанного, с фигурой Аполлона, залитого с ног до головы кровью, цинично ухмыляющегося — моего любимого Мишеньку!»
«4 ноября 1913 года. Давно не прикасалась к дневнику. Не знаю, для кого эти записи, и прочитает ли их кто-нибудь в будущем, но все равно украдкой от своих тюремщиков пишу. Дневником мне удалось завладеть, когда меня после «ритуала», обессилевшую и подавленную, запихнули в мою комнату на Мухиной даче. Пробыла я там недолго, всего полчаса, а потом меня перевели в комнату, служившую до этого гардеробной графини Марии Ростиславовны — угловую, с замурованными окнами. Среди вещей, которые мне было дозволено взять с собой, я сумела утаить и дневник, а также два карандашных огрызка. Так что надо быть экономной…
Кстати, об экономии: охраняет меня все та же любезная экономка Луиза Артамоновна. Есть на Мухиной даче и другие люди, однако графское семейство в спешном порядке укатило за границу. И только я осталась здесь пленницей.
Но не это главное… И ужаснее всего даже не предательство Мишеньки, которого я все еще люблю и о котором постоянно думаю, несмотря на то что он, как и его родители, оказался мерзким сатанистом.
Ведь после этой ночи, когда он силой взял меня… Вскоре после этой ночи я ощутила, что ношу его ребенка! А мои тюремщики словно знали, что так оно и будет! Из обрывков их разговоров я поняла, что именно этого они и ждали. И что я должна произвести на свет ребенка их хозяина. Так как я уже поняла, кем они почитают своего хозяина, то страшно даже думать, что случится со мной и с моим малышом, когда придет время мне рожать…»
«8 декабря 1913 года. Живот мой растет не по дням, а по часам. Ко мне регулярно наведывается повитуха, Евдокия Романовна, которая проверяет меня на предмет здоровья плода. Их только это и интересует, и никто особо не скрывает, что после того, как я выполню свою миссию — и подарю жизнь ребенку их хозяина, от меня избавятся.
Посему я давно и усиленно думаю о плане побега. Мне удалось завладеть дубликатом ключа, который оставил один из тюремщиков в двери».
«25 декабря 1913 года. Побег, увы, не удался, меня поймали. В качестве наказания лишили теплого одеяла и подушки, а также урезали рацион еды. Впрочем, я поняла, что к ним кто-то приезжал — и по голосу узнала, что это был Мишенька! Он отдал распоряжение выдать мне снова одеяло и подушку, а также хорошо кормить.
А еще… Еще он говорил о том, что они принесли в жертву своему хозяину безвинную крошку Женечку, мою воспитанницу. И, выдав все за несчастный случай, укатили на юг Франции. Они и произвели несчастную на свет, чтобы рано или поздно сделать жертвой своего мерзкого повелителя. Вот ведь изверги!
Ко мне он не заглянул. Я знаю, отчего он приказал хорошо обращаться со мной: боятся, как бы с ребенком ничего не вышло. Я же не верю в то, что ношу в себе исчадие ада и ребенка Повелителя мух, как именуют они своего хозяина.
Все эти люди — сумасшедшие, опасные сумасшедшие. Да, они объединились в секту сатанистов, история которой, не исключаю, насчитывает многие десятилетия, а то и целые столетия. Но сути это не меняет: они поклоняются тому, кого просто-напросто не существует!
Однако, думая о том, что случилось, я все больше убеждаюсь в том, что если есть Боженька, то имеется и его антипод, Повелитель мух. Да и мои тюремщики… Они ведь маньяки, жесточайшие убийцы, причем все скопом! Теперь мне ясно, отчего того, кто лишал жизни людей, потрошил их и уносил с собой столь важные для их гадкого ритуала головы, так и не нашли.
Потому что убийцей был не один человек, а все они сразу! Все они и убивали несчастных жертв! А потом, в случае необходимости, создавали друг другу незыблемое алиби.
Или же…Писать об этом не хочется, но я постоянно думаю… Или же есть рациональное зерно в том, чему они поклоняются? И гложет меня мысль о том, что, не исключено, во чреве моем сидит ребенок сатаны. И что я произведу на свет подобие того странного адского существа, которое, как я теперь поняла, жило в подвале, в тайной комнате, и которое было принесено в жертву на алтаре, в пещере под кладбищем. Ибо была это помесь человека и беса, но как такое возможно?»
«31 декабря 1913 года. Год, как нет с нами мамочки. И хорошо, что всего этого она не застала. Не могу избавиться от мысли о том, что у каждого в жизни есть свое предназначение. Неужели мое — стать матерью ребенка Повелителя мух? Что-то подсказывает мне, что зло совсем не так абстрактно, как принято считать в нашем просвещенном мире. Зло — оно в нас самих. В том числе и во мне. И уж точно в тех, кто заточил меня сюда.
Но могу ли я думать о том, что ребенок, внук или внучка моей матушки, коих она никогда не увидит, есть средоточие зла? Нет, не хочется думать и писать об этом, но избавиться от тревожных мыслей я просто не в состоянии….»
«2 января 1914 года. Вот и наступил Новый, 1914-й, год. А я по-прежнему в заточении. Они регулярно устраивают в моей комнате обыски, потому что боятся, что я снова попытаюсь бежать. Я постоянно думаю над этим, но пока ничего не придумала.
Дневник первое время я прятала под матрасом, потом, когда они стали переворачивать оный, в самом матрасе. Но после того как я пыталась бежать, они начали прощупывать матрас, подозревая, что я могу там что-то утаить.
Я уж думала, что они найдут мой дневник, единственную отдушину в этом смрадном заточении. Однако мне и тут помогла судьба. Мебели в моей каморке практически нет, только огромный, похожий на гроб шкаф, что стоит напротив моей кровати. Причем шкаф такой тяжеленный, что сдвинуть его с места не под силу никому, даже нескольким дюжим мужикам.
Шкаф абсолютно пуст, и иногда мне нравится забираться в него и закрывать дверцы, воображая, что я потом их открою — и окажусь в мире, где нет жестокости, боли и сумасшедших тюремщиков, поклоняющихся Повелителю мух. Но такого, конечно же, не происходит…
Однако во время одного из таких сеансов отчаяния мне удалось установить, что задняя панель шкафа, та самая, что прилегает к стене, движется, если задействовать особый механизм. Но нет за ней тайного хода, который бы мог вывести меня отсюда, а всего лишь оклеенная веселыми детскими обоями стена.
Но стена не простая, а с вмонтированным в нее сейфом. Причем в замке сейфа я обнаружила ключ. Подозреваю, что даже члены графского семейства не знают о существовании этого старого, судя по всему, установленного еще при строительстве дома сейфа. Кажется, когда-то был здесь будуар графини Бальзуевой-Мухиной, урожденной маркизы де Флай. И в сейфе она могла хранить свои драгоценности. Или, если предположить, что и она, и ее супруг тоже были оккультистами, нечто гораздо менее безобидное…
Как бы то ни было, но мои тюремщики не подозревают о наличии этого сейфа. Именно в нем я прячу теперь свой дневник, а ключ засовываю в один из пазов шкафа — впрочем, в этот пустой монстр они заглядывают мельком.
А василек, тот самый, уже ссохшийся, что подарил мне летом Мишенька… У меня рука не поднимается выбросить его… Ведь я все еще люблю — его, этого монстра, отца моего ребенка!»
«19 февраля 1914 года. Я постоянно ощущаю, как ребеночек ворочается в моем чреве. Повитуха заставляет меня принимать горькую микстуру — им важно, чтобы здоровье у меня было отменное. У меня и у моего чада. Впрочем, они похожи на мясника, который кормит корову на убой. И эта корова — я!»
«5 марта 1914 года. Немного простыла, и это вызвало среди моих тюремщиков панику. Тотчас появилась акушерка, а вместе с ней и врач, долго осматривавший меня и вынесший свой вердикт. Они даже стали лечить меня, боясь, однако, нанести вред ребенку. Кажется, они даже поклоняются ему… Я же все думаю о том существе, что жило в подвале.
