— Блин, и это все, что ты нажил за четыре года с Мэл? — вытаращивает глаза Олли. — Жидковато, а?
— Не старайся меня подбодрить, дружище, все равно не выйдет, — мрачно отзываюсь я.
— Значит, Мэл не говорила тебе о том, что уезжает из города? — интересуется Белинда.
— Нет. В последний раз она только упомянула, что записывает для меня кое-что с телика, но ни словом не обмолвилась об отъезде.
— Может, ей просто надоело мучиться с тобой, — высказывает предположение Белинда.
— Ага, точно, — гримасничаю я.
— Думаешь, легко встречаться с арестантом? — встает на защиту моей бывшей подружки Белинда. — Короткие свидания раз в неделю, и то разрешается гулять только по тюремному двору. Редко когда отпускают до самого вечера на пикник у моря.
— На куда? — закашливаюсь я.
Олли глядит на меня так, будто я только что открыл существование пульта ДУ, после того как долгие годы тыкал в кнопки телевизора прибором, состоящим из нескольких ручек от швабры, скрепленных между собой изолентой.
— На пикник у моря. А ты ни разу не был? — удивляется Олли.
— Нет, черт побери. Зато для тебя, похоже, эти два года были одним сплошным пикником.
— Как бы то ни было, Бекс, все равно я сидел в тюряге. Четыре стены, никаких развлечений, кроме игровой приставки и телика, и тяжелая железная дверь, которую запирают на ночь.
— У тебя в камере была приставка?
— Да, но только старая, «Плейстейшен-2». А у тебя какая?
— Ты будешь смеяться — никакой не было, — сквозь зубы цежу я.
— Что же тогда было в твоей камере?
— Насильник по имени Колин, который ходил во сне.
Олли ненадолго задумывается.
— Ну, далеко он не ушел бы.
— Ему и не надо было далеко ходить, ведь на соседней койке лежал я.
При этих воспоминаниях я содрогаюсь. Зомби и призраки для меня ничто по сравнению с Колином, который каждую ночь в течение двух лет не давал мне спать.
— Послушай, если тебе нужно где-то перекантоваться, можешь пожить у нас на диванчике, пока не подберешь что-нибудь подходящее, — радушно приглашает Олли.
Пожалуй, это лучшее предложение из всех, на которые я сегодня могу рассчитывать. По крайней мере оно кажется мне таковым до тех пор, пока Белинда не раскрывает рот:
— Только смотри, ночью не вздумай прокрасться в спальню и присоединиться к нам в постели, гадкий, гадкий мальчишка, — трепещет она, готовая прямо сейчас снять с себя трусики и бросить их мне в лицо.
Олли настроен более решительно.
— Да, ты это… не того, — предупреждает он.
— Не волнуйся, не собираюсь, — твердо обещаю я. После того как я потерял девушку и нашел, где преклонить голову, меньше всего мне хочется приближаться к этой бочке с динамитом.
Я продолжаю рыться в коробке, но не нахожу то, что ищу, и испытываю по этому поводу смешанные чувства. Почему — поймете позже.
— Что потерял? — мгновенно замечает мое затруднение Олли.
— Ключ.
— Какой ключ? — следует неизбежный вопрос.
— Просто ключ.
— От чего? — пристает Олли.
Ладно, думаю, теперь можно не скрывать.
— Знаете, что помогало мне продержаться все это время в тюряге?
— Пиво по пятницам? — высказывается Олли.
— Колин? — гадает Белинда.
— Нет. Мысль о моей заначке. О деньгах, с которыми я начну жизнь заново, когда выйду на волю.
— Не знал, что у тебя есть заначка, — удивляется Олли.
— Естественно, ведь это тайная заначка. Я никому о ней не говорил, даже Мэл.
— Хотел преподнести ей сюрприз? — предполагает Белинда.
— Что-то вроде того. Короче, у меня припрятано три штуки. Если что, смогу откупиться от Гассанов. Проблема в том, что деньги лежат в банковской ячейке, а ключа здесь нет.
— Не знал, что у тебя есть банковская ячейка, — идет на рекорд Олли.
— Логично, потому что о моей тайной ячейке до сего момента не было известно ни одной живой душе, даже Мэл. И это к лучшему, поскольку у меня есть основания думать, что ключ скорее всего лежит там, где я его спрятал два года назад.
Олли в полном ужасе: оказывается, есть вещи, которые я держу от него в тайне, да еще украшенные головой Ее Величества.
— Послушай, у нас же нет секретов друг от друга! — возмущается он.
— Поправочка, Ол: это у тебя нет от меня секретов, потому что у тебя во рту водичка не держится. А я не такой дурак, чтобы выкладывать все свои тайны, — поясняю я.
Олли поднимает на меня грустные глаза.
— Что еще ты от меня скрываешь?
Я решаю, что тему лучше не развивать.
— Пускай это останется между мной и Колином.
Чувак из бывшей квартиры Мэл отнюдь не рад снова видеть нас после столь короткой разлуки. Внезапно им овладевает стойкая уверенность в том, что мы намерены его обчистить.
— Валите отсюда. Я отдал то, за чем вы приходили, больше вам здесь делать нечего. Уматывайте к чертям собачьим, не то вызову полицию, — грозится он, потом захлопывает дверь, навешивает засов, убирает подъемный мост и ставит на огонь чан со свинцом.
— Эй, приятель, открой! Обещаю, внакладе не останешься, — кричу я в щель для писем, однако Олли сводит на нет все мои усилия, оказав медвежью услугу:
— Нам всего лишь нужен маленький ключик от банковской ячейки, в которой…
— Заткнись, идиот! — отталкиваю его я.
— А?
— Меньше всего мне надо, чтобы тот, кто нечаянно наткнется на мой ключ, знал, что и́менно он нашел, тупица ты несчастный!
Настучав Олли по башке, я удаляюсь разрабатывать план.
Глава 3
Форменные храбрецы
На другом конце города сержант Атуэлл, как и мы, переживает не самый удачный день. Длинный как жердь, тощий и грязный тип с воспаленными глазами, одетый в дешевый спортивный костюм и обвешанный такими же дешевыми побрякушками, сидит напротив сержанта в камере для допросов и на любой вопрос с готовностью отвечает одной-единственной фразой:
— Не понимай английски.
— Фамилия! Назови свою фамилию! — бьется Атуэлл. Дабы натолкнуть задержанного на верную мысль, он выразительно тычет пальцем в бланк и имитирует карандашом процесс письма.
Задержанный улыбается и энергично кивает.
— Моя не понимай английски.
Проходящий по коридору Соболь заглядывает в дверь.
— Вижу, вы уже подружились, — комментирует он процесс активного общения.
— Просто обожаю понедельники, — вздыхает Атуэлл.
— На чем попался?
— Магазинная кража. Готов поставить фунт против драхмы, что за ним есть и другие грешки, но без имени и фамилии не могу пробить по компьютерной базе, — говорит Атуэлл и вновь обращается к тощему: — Просто — скажи — как — тебя — зовут.
Задержанный с радостной улыбкой сообщает обоим копам:
— Моя не понимай английски.
— Не волнуйся, нам не нужна его фамилия, — успокаивает Атуэлла Соболь, — хватит и образца ДНК. — Он достает откуда-то прозрачный целлофановый пакет, в котором лежит шерстяной свитер, и аккуратно его распечатывает.
— Что это? — спрашивает Атуэлл.
— Джемпер «парксайдского маньяка». Тысячу лет подыскиваю, на кого бы повесить это дело. Пора, знаешь ли, списать несколько «глухарей», — невозмутимо сообщает Соболь, раскрывает пакет перед носом у тощего и берет его за руку.
— Думаешь, в прокуратуре это пройдет? — колеблется Атуэлл.
— Еще как пройдет! Особенно если перед самоубийством он оставит записку, где во всем признается.
— Ох, нет, лучше не надо, — возражает Атуэлл. — Комиссия все еще копается в обстоятельствах прошлого дела, да и прошло всего четыре месяца.
— Ну и пусть себе копается. Раз до сих пор ничего не нарыли, значит, и не нароют, так что мы вполне можем состряпать еще одно дельце, тем более что искать этого нелегала никто не будет.
— Как знаешь, — неохотно соглашается Атуэлл. Покопавшись в шкафу, он извлекает на свет грязную простыню. — Только пусть на этот раз Беннет обнаружит труп. Не хочу снова заполнять эту дикую кучу бумаг.
Соболь не спорит, и Атуэлл начинает рвать простыню на полосы.
— Давай-ка пальчики, приятель, — ласково мурлычет Соболь, поднося руку задержанного к открытому пакету.
Улыбка моментально исчезает с лица каланчи.
— Хрен тебе на нос, извращенец в форме! Меня зовут Кобб, Дэвид Кобб, и я требую адвоката! Немедленно!
— Извини, маньяк, моя не понимай английски, — пожимает плечами Соболь, затем приказывает стоящему рядом констеблю, который взирает на содержимое своего носового платка словно на лик Богоматери, временно запереть буйного арестанта в камере.
— Спасибо, Том, — хихикает Атуэлл.
— Не за что. Хоть повеселились немного, правда?
— А чей свитер-то? — любопытствует Атуэлл, переводя взгляд на пакет с «вещественным доказательством».
