— Какое чудо? Что вы имеете в виду?
Он прижал локти к бокам, напоминая теперь ковбоя, наставившего на меня два револьвера.
— Все очень просто. Я могу заплатить вам деньгами столько, сколько вам причитается, или гарантирую, что выполню одно ваше желание. И больше никакой платы — всего одно желание, но зато любое.
— И вы действительно это можете?
— Сами же видели, что могу. Да, я наделен такой силой. — Тогда почему же ваш отец не использовал ее для спасения своей жизни?
— Потому, что этого нельзя делать. Я же вам объяснял. Мы можем использовать это только во благо Сару. А если вы строите музей, то тем самым помогаете стране.
Во рту у меня страшно пересохло. Я несколько раз пытался облизать губы, но тщетно. Я взглянул на солнце. Я взглянул на Хассана. Он опустил руки и пожал плечами.
— Если согласны строить, выбирайте, что хотите.
Я еще раз шершавым, как пемза, языком попытался облизнуть губы.
— Поклянитесь честью своего отца.
Он воздел вверх правую руку и прикрыл глаза.
— Клянусь честью моего отца, что сделаю это. — Еще я хочу надежный контракт, в котором было бы оговорено, что если вы не сможете, то заплатите деньгами.
— Согласен.
Венаск, моя жизнь, нервный срыв, работа — все это всплыло у меня в сознании, как сеточка кровеносных сосудов, становящаяся видимой в глазу, когда смотришь на свет под определенным углом. Все взаимосвязано, все на своем месте.
— Я согласен, но за два желания. Он покачал головой.
— Невозможно.
— Но одно из них я использую для другого человека. Не для себя. Это честно. Одно для меня и еще одно для Другого.
— А кто этот другой? Фанни?
— Нет, кое-кто другой.
— Клэр Стенсфилд?
— А вы ее знаете?
— Фанни мне все рассказывает, — гордо сообщил он. — Торгуясь, как на базаре, вы только позорите себя! Я ведь не баклажаны или ковры продаю. И не собираюсь приглашать вас в лавку, чтобы за стаканчиком мятного чая обсудить условия. Я предлагаю вам чудо, Гарри Радклифф. Одно-единственное желание. Если вы хороший человек, вы просто согласитесь и отдадите его этой девушке. Поможете своей подруге.
— Зачем вы вообще предлагаете мне этот выбор, Хассан? Почему бы просто не заплатить мне? Вы ведь вполне можете себе это позволить. Зачем же предлагать мне еще и желание?
— Потому что я дал обещание отцу незадолго до его гибели. Это была его идея. Он считал, что вы хороший человек и заслуживаете право выбора. Я возражал, но он настоял на своем. Он был моим отцом, и я уважаю его последнюю волю.
— Я и в самом деле ему нравился, да?
Я спросил это, чтобы поддеть его, но, к моему удивлению, он совершенно спокойно ответил:
— Вы ему очень нравились. Он говорил, что у вас талантливый затылок.
— Что это значит?
— Это старое сарийское поверье. У нас здесь считают, что внутри каждого из нас два человека, только они не знают, что делят одно и то же тело. Один смотрит в одну сторону, другой — в другую.
— Что-то вроде Януса?
— Нет, насколько я понимаю, Янус — это один человек, глядящий одновременно как вперед, так и назад, и использующий в жизни все увиденное. Здесь же у нас говорят, что цель жизни в том, чтобы заставить обе «стороны» своей головы — этих своих двоих — «осознать, что их двое и что было бы гораздо полезнее, если бы они начали действовать сообща. Говорят, что именно поэтому люди и ведут себя так странно — иногда решение принимает тот человек, что впереди, а иногда он спит и все решает тот, что сзади. Человек в передней части головы логичен и прагматичен, а человек в затылке — мечтатель и художник. У нас так и говорят: „Хороший лоб“, или „Какой у Радклиффа талантливый затылок!“ Это позволяет сразу определить характер любого человека.
— По мне, так это больше всего смахивает на какого-то разбавленного водичкой Фрейда.
— Почти то же самое, только здесь так говорили и за тысячу лет до Зигмунда Фрейда.
— Туше. Я согласен.
— Значит, вам больше не нужно времени на раздумья?
— Нет, я уже решил. Как мы это сделаем?
— Просто скажите: «Я согласен на желание и сделаю все, что в моих силах».
— И только?
— И только.
— Для такого рода сделки звучит как-то не очень внушительно. Вы предоставляете мне чуть ли не космическое желание, я вам — здание стоимостью в миллиард долларов, а всего-то и нужно произнести какую-то жалкую фразу?
— Это сделка между Богом, вами и Сару. А Богу ни к чему тридцатистраничный контракт.
— Или нотариус, да? Ладно, вот еще что. Пожелай я вашей смерти, Хассан, что бы случилось тогда?
— Ничего. Пока я защищен.
— Вы уверены?
Уверен он не был. По тому, как блеснули его глаза, было ясно: он не уверен ни в чем.
— Так, значит, это и есть ваше желание? Чтобы я умер?
— Для этого я слишком плохо вас знаю, Ваше Высочество. «Я согласен на желание и сделаю все, что в моих силах».
Ничего не произошло. Небеса не разверзлись, океан не взревел. Единственное, что я почувствовал, так это струйку пота, медленно стекающую между лопаток.
— И что дальше?
Он протянул мне руку, и мы, глядя друг другу в глаза, обменялись крепким рукопожатием.
— Теперь можете загадывать желание. Или загадаете, когда захотите. Оно сбудется.
В этот момент я взглянул на наши стиснутые в рукопожатии руки, и подумал, как это кстати — руки. Я сказал Хассану и тому, кто еще участвовал в этой сделке — кем бы он там ни был:
— Хочу, чтобы у Клэр Стенсфилд появилась новая рука.
— Скажите это еще раз, Радклифф. Только на сей раз про себя.
«Хочу, чтобы у Клэр Стенсфилд появилась новая рука».
Мы приземлились в Вене около девяти вечера. Я настоял на том, чтобы обратно меня отправили обычным рейсом, а не на королевском самолете. Меня страшно утомила необходимость постоянно находиться в окружении людей, с которыми нужно поддерживать беседу. Больше всего на свете мне хотелось побыть в одиночестве и дать своему мозгу хоть недолго поработать в тишине. Слишком уж много за последние дни произошло событий, а мне за все это время практически ни разу не представилось возможности все тщательно обдумать и взвесить. Мой мозг походил на какой-то архив, куда вдруг нанесли много новых папок, но никто так и не расставил их по нужным полкам — их просто свалили на пол и ушли. Может, конечно, я и гений, и у меня ужасно талантливый затылок, но обычно мой мозг работает медленно и осторожно. Эдакий старичок, тщательно рассматривающий каждую мысль в лупу под ярким светом лампы, методично переворачивая их во все стороны, прежде чем принять какое-либо решение.
В самолете я сидел в первом классе рядом с мужчиной, который радостно на беззаботно-корявом английском втолковывал мне, что его имя в переводе с немецкого означает «кроличья шляпа». В конце концов я не выдержал и сказал мистеру Хазенхюттлю, что он повторяет это уже в шестой раз и что меня совершенно не интересует, как переводится его имя.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
