Из-за какого-то шатра выглянула голова, и она поняла, что некоторые оруженосцы в лагере все же остались. Но куда делись все рыцари?
Впрочем, неважно. Ее неясное замешательство все еще сохранялось, и она поторопилась нырнуть обратно в шатер. Стоя у стола, она вывернула на него содержимое мешка. У нее перехватило дыхание. В тусклом свете дня ткани платьев сверкали всеми цветами радуги. И Уортон лапал своими руками всю эту красоту. Ах, как восхитительно! Платья из тонких сортов шерсти. Смены белья, такие же великолепные, как та, что она испачкала в предыдущую ночь. И туфли. Туфли всех размеров.
Она попятилась от них, будто они были живыми змеями.
— Уортон, — прошептала она. Затем громче: — Уортон! — Она выбежала наружу, отыскивая глазами слугу Хью.
Она нашла его сидящим на корточках возле костра и латающим дырку на черных мужских грубых чулках. Подойдя к нему, она схватила его за борта камзола.
— Каким образом ты достал одежду?! — требовательно спросила она.
— Миледи, почему вы спрашиваете? — Он самодовольно усмехнулся ей прямо в лицо. Он ждал, что она придет. И он точно знал, что именно она заподозрит.
— Ты украл эти одежды у моих монахинь?! — почти утверждала Эдлин.
Он положил руку себе на грудь жестом чуть ли не святого.
— Украсть у монашенок?! Какая ужасная мысль, миледи!
Она наклонилась к нему, чтобы их глаза встретились.
— Так как же ты все-таки добыл эти одежды?
Он поднялся, не отводя взгляда.
— Мой хозяин дал мне кошель, полный монет, и велел мне купить вам все, что нужно.
— О! — Что еще она могла сказать? — Ну… а монахини что, сами захотели продать эти одежды?
— Леди Корлисс предложила им открыть свои сундуки, а золото их окончательно убедило.
Она неуверенным движением отступила от него.
— О! — Слов ей найти не удавалось.
— Благодарность будет высоко оценена, — усмехнулся Уортон.
— Бесспорно, — неуверенно промямлила она. — Я очень благодарна…
— Не мной! — На его лице появилось выражение отвращения. — Моим хозяином, конечно.
Радуясь возможности отвести взгляд, она оглянулась.
— А где же он?
— Лучше оденьтесь так, чтобы ему было приятно. Он ждет именно такой благодарности.
Этот совет показался ей разумным.
— Но где же он?
— Вернется.
Из этого разговора она не получила никаких сведений. Впрочем, она не испытывала и особого любопытства. К тому же она отсюда неотступно слышала зов этих платьев, лежащих там без нее бесполезной грудой. С трудом сдерживая желание побежать что было сил, она по дороге к шатру старалась не выглядеть слишком заинтересованной. В конце концов, она и раньше носила платья не хуже этих. Она побывала женой герцога и графа. Но как же ей в последнее время не хватало шелков, тонких шерстяных тканей, ярких расцветок! Странно и как-то неловко было ощущать такое огромное удовольствие всего лишь от новой одежды. Ей придется побеседовать с леди Корлисс о своей излишней суетности.
Когда она снова вышла из шатра, на ней было зеленое в полоску платье, то самое, которое монахини не позволили ей надеть на церемонию венчания. Оно нравилось ей, этот символ добродетели и распутства. Волосы на затылке она собрала под обтягивающую их сеточку-криспинет-ту. Перед выселением из замка Робина у нее было их несколько, а потом ей так трудно было без них обходиться. Она все время вспоминала, сколько удобств они создавали при укладке волос. Теперь у нее оказалось сразу три криспинетты, не говоря уже о разных головных уборах всех форм и размеров. Ах, ну отчего бы и не порадоваться!
Уортон и застенчивый юноша, который подглядывал за ней из-за угла палатки, сидели на солнцепеке. Уортон, кажется, учил его искусству штопки.
Про себя Эдлин это одобрила. Ей нравились мужчины, способные позаботиться о себе.
Они и не смотрели в ее сторону, но, не поднимая головы, Уортон неожиданно спросил:
— Куда это вы направляетесь?
Она слегка запнулась о слишком длинный подол.
— Иду в свое хранилище трав.
— Зачем?
Она швырнула на землю прямо перед ним мешок со старыми вещами, затем небрежно сунула ему в руки другой мешок, в котором он принес ей новую одежду.
— Мне нужно собрать кое-какие травы в дорогу и дать инструкции тем, кто примет у меня… — Потом, опомнившись, Эдлин с досадой и отвращением воскликнула: — Я вовсе не должна ничего тебе объяснять! С какой стати ты суешь свой нос в мои дела?!
— Потому, что хозяин велел мне не спускать с вас глаз. Смотреть, чтобы с вами опять чего не приключилось. Вот я и не смог поехать с остальными людьми. — Тут Уортон повысил голос. — Я вообще теперь выполняю роль няньки при жене хозяина.
— О! — Ясно. Он хотел поехать со всеми. А теперь зол, что его оставили здесь. Она взглянула на юношу. — А ты здесь тоже для того, чтобы следить за мной?
— Нет, миледи. Я здесь для того, чтобы охранять палатки от воров. — Юноша торопливо вскочил, разговаривая с ней.
Он оказался выше и тоньше, чем она ожидала, и она улыбнулась от такого естественного порыва молодого веселья. Так и ее сыновья станут выглядеть через несколько лет.
— Как зовут тебя?
— Уинкен из Конвей.
— Ты оказался далековато от дома, — заметила она.
Его лицо исказилось той болезненной гримасой, которой многие юноши от смущения заменяют улыбку.
— Нет, миледи, мой дом здесь.
Острая боль кольнула ее, и она подняла глаза на шатры вокруг них.
— Кажется, мой тоже.
Почувствовав в ее словах печальную нотку, Уинкен поторопился ободрить ее, как умел:
— Люди здесь добрые, миледи, а у лорда все самое превосходное.
Уортон поднял черную трубку чулка, которую держал в руке, чтобы ей было лучше видно.
— А я покажу вам, как чинить чулки, если вы ко мне будете добры, миледи.
— Большое спасибо, Уортон, но я уже умею это делать.
Уортон тут же попытался передать работу ей, но она поспешно отскочила на безопасное расстояние.
— Нет-нет, я полностью доверяю твоему умению.
Она быстрыми шагами направилась в сторону монастыря, но Уортон окликнул ее:
— Миледи, это чулок вашего мужа.
— Ну и что же? Ведь он оставил их тебе для починки? Ну и чини! — заявила она, криво усмехнувшись на грубое слово, которое он бросил ей в ответ.
Она приближалась к хранилищу осторожно, заранее чувствуя себя навсегда отрезанной от этого места, где она была нищей, целомудренной и боролась с собой, пытаясь обрести смирение. Все окна были распахнуты настежь, а дверь зияла широким проемом. Из дома слышалось чье-то бормотание. Она постучала по косяку, и все стихло.
— Да? — раздался сильный нетерпеливый голос, который она легко узнала.
Эдлин переступила через порог и тут же почуяла знакомый тяжелый запах влажного древесного угля, а потом увидела короба и пучки трав, в беспорядке сваленные на столах.
