— Украл у Ларю. Он привез с Сент-Китса какое-то изысканное французское вино.
Мэтью наполнил два стакана.
— Спасибо. — Тейт взяла стакан, но понятия не имела, что делать дальше. Прежде они просто падали на пол, срывая друг с друга одежду, как дети, нетерпеливо сдирающие обертку с подарков. — С запада надвигается шторм.
— До сезона штормов еще далеко, но Бак начеку. Расскажи мне о веере.
— Он стоит две-три тысячи. Для серьезного коллекционера гораздо больше.
Мэтью протянул руку, погладил ее волосы.
— Тейт, расскажи мне о веере.
— Хорошо. — Его неожиданный интерес привел ее в замешательство. — Шестнадцать пластин слоновой кости. В раскрытом виде резьба образует розу. Середина семнадцатого столетия, то есть, когда «Изабелла» затонула, веер уже был фамильной реликвией.
Глядя ей в глаза, Мэтью намотал на палец прядь ее волос.
— Кому он мог принадлежать?
— Я не знаю. — Вздохнув, Тейт прижалась щекой к его ладони. — Может, юной новобрачной. Она очень дорожила им и только иногда вынимала из шкатулки, раскрывала, проводила пальцем по рисунку и вспоминала, как была счастлива, когда шла к алтарю.
Мэтью вынул из пальцев Тейт стакан с нетронутым вином и отставил его. Она откинула голову, подставляя лицо его жадным губам.
— Я… — Когда его губы замерли рядом с ее губами, ей показалось, что сердце перестало биться. — Брак для меня не главное. — Тейт сунула руки под его рубашку, погладила спину. — Господи, как я люблю твое тело! Мэтью, я не могу больше ждать. — Она нетерпеливо прикусила его губу.
Если это все, что она предлагает, он выполнит ее просьбу, но она никогда не забудет, что это он разрушил всю ее сдержанность и сумел лишить ее хваленого здравого смысла.
Резко дернув Тейт за волосы, он закинул назад ее голову и впился губами в раскрывшийся от изумления рот.
Тейт вскрикнула и вцепилась в его плечи, пытаясь высвободиться, но он сорвал ее шорты, и в следующее мгновение она уже содрогалась в неожиданно мощном оргазме. На этот раз он не стал тратить время на поиски одеяла и бросил ее прямо на пол. Его руки, казалось, были повсюду, срывая одежду, пробуждая плоть.
Тейт извивалась под ним, но уже от возбуждения, смутно понимая, что взорвался наконец вулкан, который она чувствовала в нем, и все глубже погружалась в водоворот безумного наслаждения. Его жадные губы, зубы, язык сводили ее с ума. Она изогнулась, стараясь слиться с ним, и задрожала в новом оргазме.
— Мэтью… — Ей хотелось визжать от нетерпения. — Мэт…
Он пригвоздил ее тело к полу своим телом и, сжав одной рукой ее руки, завел их ей за голову. Тейт открыла глаза, и полумрак показался ослепительным.
— Нет, смотри на меня, — потребовал Мэт, когда ее трепещущие веки стали опускаться. — Смотри на меня. — Воздух обжигал легкие, собственные слова как стекло царапали его горло. Ее глаза распахнулись, затуманенные, мерцающие бездонной зеленью. — Ты еще можешь думать?
— Мэтью, я не могу это выдержать.
— Я могу.
И он снова довел ее до оргазма, услышал ее сдавленный стон, почувствовал, как ее тело словно тает.
— Ты еще можешь думать?
Тейт не могла ни думать, ни говорить, она ничего не видела, превратившись в клубок обнаженных чувств, и, не шевелясь, совершенно беззащитная перед ним, лишь ждала новой атаки.
Он смаковал ее тело дюйм за дюймом и, только когда ее губы снова ожили и впились в него с не уступающей ему жадностью, вонзился в нее.
Пригвожденная телом Мэта к неумолимо жестким доскам пола, Тейт чувствовала себя разбитой, опустошенной и необыкновенно счастливой. Она с трудом нашла в себе силы поднять руку и погрузить пальцы в его волосы. Ей вдруг стало жаль всех женщин, не встретивших в жизни такого любовника, как Мэтью Лэситер… Потом она лениво подумала, что утром все тело будет ныть… потом почувствовала, как пересохло горло.
— Сейчас я не отказалась бы от вина, — хрипло прошептала Тейт. — Ты сможешь до него дотянуться? Или, может, сумеешь скатиться с меня? Тогда я постараюсь проползти несколько футов.
Мэт приподнялся, изумляясь, как можно чувствовать себя опустошенным, умиротворенным, довольным и пристыженным одновременно.
Тейт оперлась локтем о пол и взяла стакан. Освежающий глоток вернул силы.
— Что это было?
Мэтью дернул плечом.
— Секс.
Тейт вздохнула и улыбнулась.
— Не подумай, что я жалуюсь, но это было больше похоже на сражение.
Поскольку его стакан был пуст, он поднялся, чтобы принести бутылку.
— Неважно, раз мы оба победили.
Такой холодный тон после безумной и абсолютной близости?
— Мэтью, что-то не так?
— Все великолепно. — Он подлил себе вина. — Прости, если я был слишком груб…
— Нет. — Тейт не могла объяснить, откуда взялась нежность, переполнившая ее, и погладила его щеку. — Мэтью… — Слова кружились в ее мозгу, в ее; сердце. Она пыталась выбрать самые нужные, самые подходящие. — То, что происходит между нами, — необыкновенно. Никто никогда… — Нет, не годится. — Я никогда и ни с кем не чувствовала себя такой свободной. — Она попыталась улыбнуться как можно беспечнее. — Думаю, это потому, что мы оба ничего не ждем друг от друга и прекрасно знаем, на чем стоим.
— Правильно. — Он обхватил ладонью ее голову, не давая ей отвернуться, сверля ее взглядом. — Иногда можно оставаться на одном месте очень долго.
— Я не понимаю тебя.
Он притянул Тейт к себе и не отпускал ее губы, пока до конца не прочувствовал горький вкус собственных ошибок.
— Наверное, я сам себя не понимаю. Я лучше пойду.
— Не уходи. — Тейт схватила его за руку. — Не уходи, Мэтью. Я… такая чудесная ночь. Я бы хотела поплавать. С тобой. Я не хочу оставаться одна.
Мэтью прижался губами к ее ладони и не видел, как глаза Тейт наполнились слезами.
В роскошном кабинете на борту «Триумфатора» Ван Дайк перечитывал присланные Ларю бумаги, пока не выучил их наизусть. Да, он недооценил Лэситеров, и теперь некого винить за ошибку, кроме самого себя. Все эти годы Лэситеры дурачили его. Теперь в этом нет никаких сомнений.
Слишком много ошибок, думал Сайлас, промокая капельки пота, выступившие над верхней губой. И все потому, что он до сих пор не нашел амулет.
Джеймс Лэситер знал, где искать «Проклятие Анжелики», и умер, смеясь над своим убийцей. Только он, Ван Дайк, не из тех, кто позволяет смеяться над собой.
Висевшее на стене овальное зеркало отразило искаженное яростью, побелевшее лицо. Крепко сжав инкрустированную драгоценными камнями рукоять, Ван Дайк вонзил нож для открывания писем в кремовую обивку антикварного пуфика. Парча лопнула, как плоть, извергнув поток конских волос. Даже треск ткани был похож на жалобные человеческие крики.
Сайлас не мог остановиться, его учащенное хриплое дыхание заглушало мелодию Моцарта, лившуюся из невидимых динамиков, и вскоре изящный пуфик превратился в кучку лохмотьев.
Наконец Сайлас бросил нож на ковер, попятился, шатаясь и обливаясь потом, и, чтобы унять дрожь и тошноту, налил себе коньяка.
Ничего страшного. Это всего лишь вещь, которую легко заменить. Всего лишь вещь. Разрядка вполне естественна для нормального мужчины. Сдерживание гнева приводит к язве, мигрени и неуверенности в себе. Так было с его отцом, вспомнил Ван Дайк. Сдержанность не сделала его сильным, наоборот, усугубила все слабости.
Странно, в последнее время он все чаще вспоминает отца и мать и утешается тем, что сам избежал их недостатков. Нет, не избежал, а восторжествовал над слабостями души и тела. Его мать предал ее мозг, его отца — сердце. Но их сын научился укреплять и то, и другое… Отпивая маленькими глотками коньяк, Сайлас не спеша обошел кабинет, поджал губы, глядя на парчовые лоскутки, разбросанные по полу. Да, иногда полезно давать волю своим чувствам. Физическая разрядка просто необходима, она очищает кровь. Конечно, и самообладание необходимо. Он это знает и редко выходит из себя.
Ну, допустим, он поспешил с Джеймсом Лэситером. Но ведь он был тогда молод и несдержан… Джеймс Лэситер… Джеймс Лэситер, даже мертвый, обвел его вокруг пальца… Сайласа вновь охватила дикая ярость, и ему пришлось крепко сжать веки и сделать несколько глубоких вздохов, иначе он разбил бы вдребезги хрустальный бокал.
Нет, эти проклятые Лэситеры не стоят даже бокала коньяка.
Успокоившись, Сайлас вышел на палубу насладиться прохладой и ароматом ночного воздуха. Яхта скользила по темной глади океана… Он чуть не отправился в Вест-Индию на личном реактивном самолете, но сдержал нетерпение. Время, потраченное на морское путешествие, не пропадет зря. Его планы постепенно приобретут четкие очертания, а имея своего человека в стане Лэситеров — Бомонтов, он словно сам находился среди них.
