Я легко, словно играючи, вытянула у себя хрупкую черную ленту душевной боли и кинула ее на белоснежную шкуру кота.
- Нервировать? Мне твой бывший хозяин залез в голову, когда я работала в полиции и в любой момент могла попасть под проверку. Никто бы не поверил выпускнице университета, что я понятия не имею, где мне мозг в ошметки резали. Просто утащили бы в подвалы на допросы красного уровня. И не говори, что ты не в курсе, потому что менталисты не могут пропустить сам факт вмешательства, мы легко найдем сколы в памяти. Все попытки нарезать реальность чувствуются как зазубрины, как невесть откуда взявшиеся рубцы на теле, - я медленно, ровно встала. - И есть только одно исключение, когда сбой воспринимается без подозрений. Резкая, отвлекающая боль. Та самая, когда мы закрываем глаза, вскрикиваем, теряем нить мысли. Зазор в сознании, пропасть, в которой может пропасть целый кусок событий или... разговора. Ты... именно ты меня кусал за ногу при первой нашей встрече! Нелогично и неожиданно. Просто взял и укусил, как дикое, неразумное животное, которым ты, конечно, не являешься. А несколько дней назад, когда сюда приходили Владимир и Баррага, ты чуть не разодрал мне когтями живот.
Обида от предательства в другое время могла бы выбить слезы из глаз. Но я знала кто такой Владимир и как он управляет всеми вокруг себя. Мы лишь инструменты в его игре. И я, и кот. Но хочу ли я оставаться таковой?
Холм освободил мой разум. Очистил, вымыл до бела во время обретения Фаворрой своего проклятого локуса. Кусочки фактов теперь начали складываться в паззл, рванным бочком к бочку, являя настоящую картинку.
- Но ты не враг, я чувствую! Ты как и я, запутался, попал под колеса. Ты беспокоишься обо мне, пытаешься помочь, предлагаешь сбежать не просто так, да?
Договариваться можно по-разному. Я могу запугать Кусаку, как, скорее всего, поступал и Владимир или... пойти другой дорогой. Лента боли соскользнула, и я не стала ее удерживать или завязывать, закрепляя.
А протянула сострадание. Мягко опустилась на пол, облокотившись на соседний диванчик, на котором кот собрался в испуганный, нервный комок и поделилась... тянущим под лопаткой одиночеством, жалостью к себе и собрату по общей беде, желанием помочь и опасением навредить.
Эмоции лились чистым, искренним потоком. Нежность и сопереживание. Я... его понимала.
- Нет, - глухо сказал кот, - не все ты, Евка, понимаешь. Драпать надо, - мягким подрагивающим телом он прижался к моим волосам. По носу мазнул хвост. Дальше кот практически шептал. Делился. Говорил. И он действительно не все помнил, но даже те отрывки, что всплыли в его памяти - пугали.
Раньше он был подвальным гоблином. Из тех, кто выполняет черную работу, бегает на "принеси-подай" с рассвета до заката, никчемный и презираемый. В чистых покоях всем заправляют брауни, а гоблины - в конюшнях, сараях, в канализации. Их дальняя родня служит в охране, живет в Секторах. И только подвальные - требуха никому не нужная, трусливые по натуре, что с них взять.
Но однажды Кусаке повезло, его заметил сидхэ. Гоблин принес несколько котлов в небольшой домик на окраине Холма, и чем-то заинтересовал высшее существо, которое оказалось заказчиком.
В памяти осталась лишь аура теплого флера с нотками любопытства.
Прошлого своего имени Кусака так и не вспомнил, в руинах памяти его окликали "Эй", да "Страшила". Зато разрешали спать на коврике, кормили до полного пуза, били редко - что еще гоблину надо?
Хозяев было двое. Один злой, который мог и пнуть в плохом настроении. Целый день этот хозяин или спал, или бегал вокруг чанов и возился с жутковатыми черными каплями*. То варил их до вони, то выпаривал, то смешивал с холмовыми фруктами.
Второй был по-своему добр, называл гоблина "Полезный", но появлялся на совсем короткое время, оставляя после себя эхо тихого звона и шелеста шелков.
- Мужчины или женщины? - осторожно спросила я, памятуя о сложностях определения пола сидхэ. Даже по голосу их не всегда отличишь. А некоторые мужские особи столь тонки и изящны, что определить пол можно было только по наличию штанов.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Но, увы, Кусака не помнил ни лиц, ни деталей одежды. Смешанные образы из прошлого перебивал... страх. Однажды вечером его напоили какой-то гадостью, сваренной из той самой странной черной смолы и он превратился в кота. Несколько часов его терзала дикая боль, когда хочется упасть и умереть. Но каждую косточку выкручивало с такой силой, что вместо этого он как сумасшедший метался по помещению, сбивая чаны и взбираясь до потолка.
Боль. Боль. Боль. Она вымыла разум, превратила попытки крикнуть в слабые хрипы, до сведённого горла и дрожи в лапах. В эти минуты он позабыл кем был раньше, превратившись в животное. И даже когда все завершилось - так и остался глупым, с трудом соображающим котом.
Двери и окна помещения тщательно закрывались, поэтому еще какое-то время он прожил там же. Уже никому ненужным, презираемым и таким голодным, что радовался малейшим крохам, оброненным со стола. А потом сбежал, пока хозяева праздновали "успех", при котором "все получат по заслугам".
- То есть тебя превратили в зверя насильно? - пораженно пробормотала я.
- Скорее заперли в моей второй шкуре, - поправил Кусака. - Мы, подвальные гоблины, многое могем. В котов оборот делаем. Токма, ежели по правде - не в таких шикарных. Такенный тока я!
Он вытянул одну из задних лап и с радостью на нее полюбовался. Даже лизнул с нежностью.
- И памяти лишили, превратив в обычное домашнее животное, - продолжила я, отодвигая подальше от своего носа эту самую конечность. - Кота охрана задерживать не стала. От страха ты сбежал из Холма и через несколько лет попал к Трельяку. Что было дальше - и так понятно. Подозрительный психолог, увидев странности в твоем поведении, начал копаться в башке и... что-то вытащил из памяти.
- Ну ты-то куды больше шкелетов откопала! Погодь... - Бывший гоблин напрягся, перестав любоваться собой, и в следующую минуту уже забегал за моей спиной по дивану. - Ентот гад точняк нарыл в моем котелке чего-то! В Холмы захотел попасть. Искал те чудные капли - все спрашивал меня, не чую ли запах.
Я потерла переносицу. Хорошо, что Владимир появился в моей комнате до пропажи королевы - есть шанс, что он хоть чего-то не знает и не смог еще выполнить задуманное.
- Надо рассказать командиру, - Привычная осторожность разразилась паническими воплями и призывами к немедленному погружению головы в холодную воду. Желательно надолго, чтобы подтопить как следует и напомнить о самом главном - выживании.
- Охренела? - вежливо спросил кот. - Он же сидхэ! Он сдаст нас Изумруду. Ты чо, Евка, не поняла какую ядреную смесь на мне проверяли? Я ж первым был! Потом королева!
- Я его локэ, он не захочет меня потерять.
- Ты - да. А я с ним пока не тавосился и не собираюсь! Мозгоправу, хозяину моему прежнему, тоже рот не заткнуть, он сначала нас вальнет, потом сдаст. Нет! Сначала сдаст, потом вальнет, мозги в клочки порвет! А-а-а, чо делать?!
- Зато Диего умный. Он придумает, как нас защитить, - я попыталась звучать уверенно, но, судя по морде кота, не все удалось идеально. - Если Трельяк натворит бед как на Летучем, то наше знакомство с ним быстро раскопают, оглянуться не успеем, как станем теми, кто напал на Изумруд. Да не бегай туда-сюда! Перестань мельтешить! Я просто не справлюсь одна, и сбежать не выйдет, нам придется рассказать о твоем прошлом и... Владимире.
- А если Фаворра нас решит придушить, ты ему просто мозг сожжешь, да?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
- Не знаю.
Ответ дался мне с трудом. Некоторые вещи невозможно предсказать. Выберет ли Диего верность Холму или защитит свою локэ? И если я окажусь под угрозой смерти, как поступлю сама?
Я вспомнила синий взгляд, прямой и открытый. В котором не было ни грана сомнений, ни капли слабости. Мой командир жил, дышал и... любил так яростно и упоенно, что я сама не заметила, как ответила - потянулась тонким ростком на свет палящего и дарящего жизнь солнца.
