Гномы ужасно перепугались и бросились сперва друг к другу, потом юркнули в разные стороны и поспешили спрятаться за стопками книг на полу и бумаги в шкафах.
— Охотник! — воскликнул один.
— У него нож! — завопил другой.
— Он нас убьет! — застонал третий. Застыв на месте, я выронил нож.
— Я не охотник за книгами, — громко сказал я. — И никого не хочу убивать. Мне нужна ваша помощь.
— Ага. Для того и ножик!
— Я его бросил, — возразил я. — Я просто заблудился.
— Опасный с виду, — крикнул один гном. — Он ящер. И под плащом, наверное, еще какое-нибудь оружие прячет. Эти охотники способны на любые гадости.
— Я драконгорец, — объяснил я, — из Драконгора.
Уже второй раз мне пришлось это кому-то объяснять. Да уж, обитатели катакомб и правда не от мира сего.
Из-за стопки книг возник одинокий глаз и с любопытством уставился на меня.
— Ты из Драконгора?
— Это моя родина.
В щелке между двумя толстыми книгами на нижней полке блеснул еще один глаз.
— Спроси у него что-нибудь из драконгорской литературы! — воскликнул его владелец.
— Как называется важнейшее произведение Грифиуса Одакропаря?
— «Рыцарь Хемпель», — со вздохом ответил я. Гном циркнул зубами.[11]
— И какое там самое смешное место?
— Уффф… Даже не могу решить, — отозвался я. — Или то, где у рыцаря проваливаются очки в доспехи, или липограмматическая глава, в которой Одакропарь обходится без буквы «е». — Я поблагодарил судьбу за встречу с Кибитцером. И еще раз — бессовестно — неведомые силы за то, что ложь так легко срывается у меня с языка.
Над кипой бумаг точно цветок на стебельке возник огромный глаз на длинной шее, и третий гном продекламировал:
Вот курица. Ваш стол. И ваш уют.Благополучья символ уникальный!Вот суть: да воцарится благо тут,Поскольку этих куриц подаютНа ужин тут столь мило — пунктуально![12]
— Да, это уж точно драконгорец, — сказал один из гномов.
— Верно. Никто больше Одакропаря по доброй воле читать не станет. Кроме нас, конечно, — пискнул второй.
— «Хемпель» не так уж плох. Если продраться через главу про уход за наконечниками копий, то сюжет в общем-то закручивается лихо, — возразил третий.
— Меня зовут Хильдегунст Мифорез, — сказал я.
— Ничего мне не говорит.
— И мне тоже.
— Никогда такого имени не слышал.
— Неудивительно, — пристыженно ответил я. — Я еще ничего не опубликовал.
— И что ты делаешь в наших катакомбах, если не охотишься за книгами?
— Меня притащили сюда против воли. Я заблудился. И я только ищу выход.
— Эка невидаль! — фыркнул тот, что сидел за книгами в шкафу. — В катакомбах полно скелетов. Те, сверху, вечно сбрасывают в наше жизненное пространство всякую дрянь.
Выражение «всякую дрянь» я решил пропустить мимо ушей.
— Первый житель Драконгора, который стоит передо мной во плоти, — раздалось из-за стопки книг. — Я много читал о драконгорцах, но живого никогда в глаза не видел.
Я попытался соответствовать такому историческому мгновению и разгладил плащ.
— Мы большие почитатели драконгорской литературы, — донеслось из-за кипы бумаги.
— Большая для меня честь. Теперь вы кое-что про меня знаете. Можно спросить, а вы кто?
Выступив на шаг из укрытия, толстенький торжественно продекламировал:
— Мелочный вопросВ устах того, кто безразличен к слову,Но к делу лишь относится всерьезИ смотрит в корень, в суть вещей, в основу.
Глупости какие! Как я могу быть безразличен к слову? Я же писатель!
— О чем это ты? — спросил я. — Разве нельзя просто сказать, как тебя зовут?
Толстенький рискнул сделать еще шажок.
— Я — часть той силы, что вечно хочет зла,Но вечно совершает благо.
И почему это мне так знакомо? Постойте-ка! Это же цитата! Цитата из… из…
— Это цитата из Аиганна Гольго фон Фентвега! — воскликнул я.
Конечно же, из Фентвега — этого невыносимого старого пугала замонийской классики. Любимца критиков и грозы школьников. Это отрывок из «Философского камня», его самого знаменитого произведения. Десятилетиями Данцелот вдалбливал мне в голову строфы из него.
Толстенький теперь окончательно покинул свое укрытие. Кожа у него была цвета спелой оливки.
— Так и есть. Это мое имя.
— Твое имя? Ты Аиганн Гольго фон Фентвег?
— Так точно. Можешь называть меня Гольго, все так делают!
Я совсем запутался. Фентвег ведь уже девятьсот лет как мертв! Из-за книг на полке выбрался другой гном. Этот был светло-голубого цвета.
— А я Кипьярд Глендинг. Для друзей просто Кип.
Кипьярд Глендинг был одним из моих любимых писателей. Он написал «Мальчик из джунглей», чем уже, на мой взгляд, завоевал себе бессмертие. Но ведь Глендинг был очень даже жив, этот двухметрового роста кабанчиковый, насколько я знал, обосновался в Книтинге.
— Так, так, — пробормотал я. — Значит, ты Кипьярд Глендинг.
— Конечно! — воскликнул худощавый гном, сложил перед грудью ручки и театрально продекламировал:
— Умей мечтать, не став рабом мечтанья,И мыслить, мысли не обожествив;Равно встречай успех и поруганье,Не забывая, что их голос лжив.
Останься тих, когда твое же словоКалечит плут, чтоб уловлять глупцов,Когда вся жизнь разрушена, и сноваТы должен все воссоздавать с основ.
Странно: и впрямь Кипьярд Глендинг. Отрывок из его «Заповеди», если память меня не подводит. Правду сказать, мне больше нравятся его стихи о Востоке и Западе, но на вкус и цвет… Что за странные, однако, карапузы?
— А тебя как зовут? — спросил я третьего. — Ты тоже носишь имя великого писателя?
— Ну, не такое уж оно известное, — застенчиво сказал, выходя из-за кипы бумаги, самый маленький, нежно-розовый гном. — Меня зовут Данцелот Слоготокарь.
Я вздрогнул как от удара кнутом. Имя моего крестного прокатилось по туннелю эхом точно голос призрака.
— «Все мы порождение земли, — процитировал малыш, — в прошлом — пыль, в будущем — плесень. В извечном ритме мы безостановочно бредем, но что это — праздничное шествие жизни или погребальное шествие смерти?»
— Данцелот?… — ошарашенно переспросил я, словно он стоял передо мной вживе. Ведь я только что услышал прочитанный без единой запинки отрывок из его книги.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
