Комбинат при оккупантах так и не стал действовать.
* * *
В морозный солнечный день в сотне шагов от воронки гитлеровцы спешно соорудили виселицу. Из станционного сарая жандармы вывели Ворошилова, Николаева и Иванова. Шли они в окровавленных лохмотьях, с обмороженными руками и ногами, поддерживая друг друга.
Подпольщиков, собиравших разведывательную информацию для нашей армии и партизан, выдал подлый предатель. Фашисты не сразу казнили патриотов. О страшных днях, проведенных ими в гестаповском застенке, никто не знал. Но десятки людей видели: герои не дрогнули и в последний миг своей жизни.
ТАКИЕ ДОЛГИЕ МИНУТЫ
Теперь серая тень метнулась слева. Автомат толкнул в плечо, и с сосенок, там, за стволом автомата, хлопьями упал снег. Ответного выстрела не последовало. Основные силы карателей, видно, обосновались под прикрытием обрыва.
Он не знал, сколько времени ушло с того мгновения, когда, увидев цепочку гитлеровцев, бросился к деревьям и упал в снег. Он помнил только одно — первый выстрел с той стороны прозвучал раньше, чем удалось перебежать открытое место, и ему казалось, что изнурительное напряжение тянется не меньше часа…
На стене висит прямоугольник сероватой писчей бумаги. Это список принятых в институт. Пронзительная, необъятная радость. Он, Ленька Богданов, выпускник полновской школы, стал студентом Ленинградского технологического института.
Шумной гурьбой рассаживались они по креслам в блистающем люстрами кинотеатре на Невском проспекте. «Волгу-Волгу» можно смотреть десять раз! Балагур приятель Петька наизусть произносил длинные монологи потешного бюрократа Еропкина. И смеху не было конца. Но что это? Рушатся стены многоэтажных домов… Перекошенное ужасом огромное лицо женщины на экране… И снова в облаках пыли падают многоэтажные дома… Это Мадрид. Первый раз в упор, лицом к лицу, Леонид увидел фашизм.
Потом комсомольский митинг в институте. Нет, не забыть этот лес поднятых вверх крепко сжатых кулаков. «Фа-шизм не прой-дет! Не прой-дет! Но пасаран!»…
У валуна под соснами снова возникло серое пятно. Долгим свистящим эхом отдался выстрел. Автомат поставлен на одиночные…
Сейчас Леонид понимал, как трудно было командиру отряда. Что может быть труднее сказать человеку о гибели отца и матери! Молча стоял он перед Николаем Васильевичем. А тот не произнес слов утешения. Козырев знал, что дружеское участие старшего, скрытое в молчаливом пожатии руки, лучше разговора.
И он, Ленька, почувствовал это.
Поэтому не смог командир отказать в его просьбе, когда через несколько дней стала готовиться к важной операции группа добровольцев. Да эту просьбу и просьбой назвать было нельзя. Подошел тогда Леня к Николаю Васильевичу и твердо произнес:
— Я сделаю это один.
В отряде он числился бойцом подрывной диверсионной группы. Это он готовил мину, когда под откос был пущен фашистский эшелон с боеприпасами. Потом не только в отряде, но и в окрестных деревнях долго еще говорили о большой могиле, что устроили партизаны оккупантам у разъезда Замогилье.
Но Леня видел, что командир колебался. Нетрудно было догадаться, о чем размышлял Николай Васильевич: тогда рядом были товарищи по группе, было огневое прикрытие, мины, наконец, были. Теперь же он собирался действовать в одиночку да еще простыми толовыми шашками.
Хотел было командир все это ему сказать, да не смог себя заставить, когда встретился с ним взглядом. Только головой кивнул: ладно, иди, мол.
Вопросов Леня не задавал: все было ясно. По сведениям, полученным от подпольщиков станции Ямм, стало известно, что вскоре должен пройти поезд к Ленинграду с живой силой врага. Этот поезд надо было уничтожить. Такая возможность бывает нечасто.
Он верно рассчитал — у деревни Ямок под самым носом у гарнизона на станции Ямм вряд ли будет выставлена охрана. А место там для подрывника — лучше не сыщешь. В ста шагах от дороги темный бор стоит. И тут же извилистая речка Желча с густо заросшими ракитой берегами, над ней мост железнодорожный.
Все так и вышло. Охранников не было. Остальное для Лени было делом знакомым. Четко, как на занятиях, засыпал гравием блестящие желтые бруски немецких килограммовых шашек тола. В одну вставил детонатор. Прикинул расстояние до поворота полотна, отмерил бикфордова шнура на полминуты и финкой сделал аккуратный косой срез…
Вечером в отряде стало известно об успешной диверсии. Перед строем товарищей командир объявил ему благодарность и крепко обнял.
…На жестокую огневую схватку с фашистом, засевшим у валуна (прополз все-таки, гад, по кустам!), ушли последние патроны. Автомат стал ненужным. Рука сжимает теперь пистолет. Но тот серый, у валуна, больше не поднимается. Свитер под ватником уже весь пропитан кровью. Кружится голова…
С чего начался сегодняшний день? Как всегда, задание давал сам командир. С задания возвращались группой. Перебрасывались шутками. Было легко и радостно. Но вдруг нарвались на засаду. Выстрелы раздались, когда, казалось, все опасности были позади…
…Они идут. Скрипит под ногами снег. Они согнули спины и направили на него все стволы своих винтовок и автоматов. Они боятся его!
Скрипит снег. Они крадутся к нему… Комсомольцы не сдаются!
* * *
Николай Васильевич Козырев, бывший командир Полновского партизанского отряда, седой человек с задумчивым взглядом, рассказывает о последнем бое комсомольца Леонида Богданова. Рассказ прост, как боевое донесение:
Н. В. Козырев с учениками яммской школы.
— В декабре сорок второго года группа партизан нашего отряда под командованием Петра Екимова возвращалась на базу с задания. Фашисты по следам на снегу установили путь наших ребят. В Сороковом бору, вблизи заброшенного хутора Янсон, окружили их. Завязалась перестрелка. Силы были явно неравными. Погиб Хрюкин, Иванов. Карателям казалось — исход боя ясен. Но бойцы наши под плотным огнем противника рассредоточились в ельнике. Леонид Богданов прикрыл отход товарищей.
Но не здесь погиб Леня. Дав уйти товарищам, он все-таки и сам сумел вырваться из огненного кольца. Долго брел лесными тропами. Враги шли по пятам. Они настигли Богданова невдалеке от речки Белка, за которой была твердая партизанская земля.
Леня залег в ложбинке на самой опушке леса. Стрелял редко, — берег патроны. Бил точно — навечно остались зимовать в поле несколько гитлеровцев. Но вот смолкли и пистолетные выстрелы. Каратели ни с места — боялись: вдруг гранатой встретит? Когда же наконец подползли к лежащему Богданову, то увидели: партизан мертв. Последний патрон комсомолец сберег для себя.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
