– - Славно, Дмитро! -- воскликнул атаман.-- Бей и режь всех без пощады!
Казаки между тем уже взобрались на корабль со всех сторон и, повинуясь приказанию атамана, после краткой, но жестокой рукопашной битвы перебили всех турок, числом до двухсот человек. Атаман оставил в живых одного только молодого турка для расспросов. От него узнали, что это двухмачтовое судно из флота Реджеб-Паши шло из Царьграда в Кафу с жалованьем тамошним и аккерманским янычарам. Мешки с деньгами перевезли на казачьи чайки, также порох, оружие и съестные припасы. В корабле прорубили отверстие в подводной. части, и он пошел ко дну. Лжедимитрий просил спасти жизнь молодому турке, но атаман велел бросить его в море, примолвив:
– - Пускай идет к товарищам; ему будет скучно с нами!
К свету уже казачья флотилия была далеко от того места, где затопили корабль. Десять человек казаков было убито, несколько ранено. -
Уже прошло сорок восемь часов от выходу флотилии из устья Днепра, и вдали, в тумане, показались берега. Атаман велел Лжедимитрию развернуть карту и сообразить местоположение. От крайней оконечности Крымского полуострова флотилия, выступя в открытое море, держалась все влево, чтоб избегнуть течения в Воспор, а как земля открылась прямо, а влево не видно было берегов, то Лжедимитрий заключил, что пред ними лежит Анатолия. Вскоре они явственно увидели цепь гор, венчающую берега, и под горами верхи башен. Атаман перекрестился и сказал с благоговением:
– - Господи помилуй! -- потом, обратись к Лжедимитрию, примолвил: -- Видишь ли, приятель, что города сами идут к нам навстречу! Вот мы попали к берегу без кормщиков и корабельщиков и с помощью Божиею воротимся так же благополучно, как и прибыли сюда. Смелость города берет, и этот город будет наш!
Атаман дал знак, чтоб держаться на веслах в море до вечера. Когда солнце закатилось, казаки сильною греблею поспешили к берегу и пристали в пустом месте ниже города.
Казаки вышли на берег. Атаман, оставив в каждой лодке по два человека и отряд в двести казаков для прикрытия флотилии, разделил остальное войско на три отряда и пошел прямо к городу, держась берега. Миновав небольшой лес, они увидели деревушку, состоящую из нескольких хижин.
Атаман послал Лжедимитрия с сотнею казаков добыть языка. Лжедимитрий окружил деревушку, велел казакам вломиться в домы и перевязать всех жителей от мала до велика. Несколько человек отправили к атаману, который чрез знающего турецкий язык казака допросил пленников поодиночке.
– - Как называется этот город? -- спросил атаман одного старца.
– - Тарабазан.
– - Славно, это Трапезунд! -- воскликнул атаман.-- Много ли в нем турецкого войска?
– - Тысячи две в замке да тысяча в городе.
– - Много ли кораблей в пристани?
– - Десятка два, и все турецкие.
– - С которой стороны лучше войти в город?
– - Со стороны гор, которыми он опоясан полукружием с твердой земли. Но ворота запираются на ночь и оберегаются стражею.
– - Далеко ли до города?
– - Полчаса пути.
– - Вперед! -- воскликнул атаман.-- Ты, старик, веди нас к воротам. Если поведешь хорошо, то получишь награду, а если вздумаешь изменить, то тебе и целой деревне долой головы. Вперед, тихо, чинно!
Жители города преданы были сну. Не видно было о ней в окнах, не слышно было никакого движения на улицах. Малочисленная стража спала в избе возле ворот; часовые дремали на стенах. Вдруг раздался звук, подобно громовому удару, вспыхнуло пламя, и ворота с треском вылетели. Запорожцы высадили их петардою. В одно мгновение казаки ворвались с воплями в город, устремились в сторожевую избу, перерезали стражу и бросились прямо на главную площадь. В это самое время пламя воспылало со стороны моря.
– - Славно! -- воскликнул атаман.-- Это мой Грицко пробрался берегом к гавани и зажег корабли. Ребята, огня! Жги, режь, бей! Только стройно, чинно, не разбегаться по домам и держаться кучи. Кричи ура! Трубачи, трубите тревогу! Залп, стреляй!
Ничто не может сравниться с смятением, ужасом несчастных жителей Трапезунда в сию пагубную ночь. Город воспылал вдруг в нескольких местах; и те, которых щадило пламя, побиваемы были казаками. Они, разделясь на толпы, с воплями бегали по улицам, распространяя всюду смерть и опустошение. Начальствующий в городе паша заперся в замке, лежащем на высоте и, не зная, с каким неприятелем должен сражаться, не смел выйти на помощь городу. Запорожцы, искусные в грабеже, тотчас овладели кладовыми в гавани и на базарах; другие забирали по домам лошадей и верблюдов и укладывали на них драгоценные товары, золото и серебро; а прочие гонялись за устрашенными жителями и, где кого настигли, убивали, не разбирая ни лет, ни пола. Один сильный отряд из двух тысяч казаков, под начальством самого атамана, стоял в неподвижном строю на главной площади, возле мечети, чтоб прикрывать действия своих товарищей. Треск пламени, стоны жертв, грозные клики буйных казаков, ружейные выстрелы раздавались со всех сторон. Кровь лилась рекою, и при свете пожарного зарева казаки сносили добычу на главную площадь. Атаман, стоя впереди своей дружины, оглядывался с удовольствием на все стороны и по временам снимал шапку и крестился. Наконец он подозвал к себе Лжедимитрия и сказал:
– - Видишь ли казацкую пирушку? Мы не любим нежиться, и где раз побываем, там сам черт после нас не поживится. Веселись, душа казацкая! гибни, проклятое племя бусурманское!
– - Мне кажется, что мы напрасно убиваем жен, детей, старцев,-- сказал Ажедимитрий.-- Главное дело -- добыча, а эти несчастные не защищаются и не обороняют своего имущества.
– - Бабья речь, а не казачья! -- воскликнул атаман.-- Если бить, так бить всех. Как дашь раз порядочную острастку, так и вперед будут помнить! Страх -- оковы на врагов. Не наше дело разбирать, кто прав, кто виноват. Пусть рассчитываются на том свете!
– - Но несчастные женщины, безвинные дети! -- воскликнул Лжедимитрий.
– - Хорошо, что ты напомнил,-- возразил атаман.-- Надобно взять с собою дюжины две турчонков (66) для подарков польским панам. Гей, Потапенко, поди, скажи молодцам, чтоб собрали дюжины две здоровых мальчиков от десяти до двенадцати лет.
Между тем ночь была на исходе; атаман велел трубить отбой. По первому трубному звуку начали собираться на площадь малые отряды, обремененные добычею. Лжедимитрий более всего удивлялся тому, что при грабеже и беспорядках не видно было ни одного нетрезвого казака. Они знали, что атаман не простил бы нарушения этого закона и наказал бы немедленно смертью всякого, осмелившегося предаться пьянству в походе. Собрав вместе лошадей и верблюдов, навьюченных добычею, казаки сквозь дым, среди пылающих зданий выступили из города. В тишине шли они обратным путем к берегу при свете пожара, утомленные убийствами и грабежом. Вошедши в рощу, отделявшую город от деревушки, передовой отряд был встречен залпом из ружей.
– - Уж не паша ли вздумал попробовать казачьих сабель!-- сказал атаман. Он велел войску остановиться, растянул две сильные цепи по крылам, оставил прикрытие при добыче и сам с отборными казаками устремился вперед. Турки, воспламененные мщением и злобою, с бешенством бросились в ряды казаков. Настала кровавая сеча. Казаки, при всем своем мужестве и ловкости в боях, не могли принудить врагов к отступлению. Растянутые на обоих крылах казачьи цепи составили густые толпы и ударили на турок с боков, между тем как атаман сражался лицом к лицу. Стрельба прекратилась, и наступил рукопашный бой на саблях и кинжалах. Казаки преодолели числом, и две тысячи турок пало на месте. Пятьсот казаков лишились жизни в сей жестокой битве. Почти столько же было ранено, и в том числе атаман, Лжедимитрий и Меховецкий, сражавшиеся рядом. Казаки поспешили к своим лодкам, нагрузили добычу, разделили раненых поровну на все суда и немедленно удалились от берега. Восходящее солнце застало их в море.
Левая рука у Лжедимитрия была прострелена, у Меховецкого голова изрублена, а у атамана иссечены лицо и грудь. Обмыв раны морскою водою и перевязав холстом, намоченным в уксусе с водкою и солью, трое раненых лежали вместе возле мачты.
– - Ах, вы, бесовы дети! -- ворчал атаман.-- Постойте же, я заплачу вам за это! Доберусь я до самого Царь-града и уж потешусь порядком за теперешнее горе! Ну, да досталось же и этим собакам! Город в пепле, и целое гнездо бусурманское развеяно по ветру. Но жаль мне моих удальцов! До полутысячи положили головы. Ах, окаянные бусурманы! Уж я с вами расправлюсь.
Боль от ран увеличивала злобу Герасима Евангелика противу турок. Бросив взгляд на несчастных турецких мальчиков, которые сидели связанные на носу ладьи, атаман закричал грозно:
– - Потапенко! топи бесенят поодиночке! Сгинь и пропади, проклятое племя!
Уже суровый Потапенко, верный исполнитель воли атаманской, готов был побросать в море несчастные жертвы, но Лжедимитрий и Меховецкий стали умолять атамана о пощаде безвинных. Долго атаман не соглашался, наконец убедился мнением Лжедимитрия, что лучше воспитать этих турчонков для казацкого войска и после заставить губить прежних своих единоверцев. Этот род мщения показался атаману приличным, и он даровал жизнь пленным мальчикам.
