стал наносить удары ножом. Фриц инстинктивно защищался, хватал лезвие, резал пальцы, но с каждым ударом сопротивление слабело, глаза закатывались.
Шубин решил не добивать его. Сам умрет, не маленький. Он поднялся, сунул нож в чехол, скинул автомат с плеча и завертелся, осматриваясь.
Юрка Малинович уже расправился со своим противником, с брезгливой миной вытирал окровавленный нож о прорезиненный плащ. Ленька Пастухов стоял, расставив ноги, на дороге, держал пистолет с глушителем на вытянутой руке и почему-то не стрелял. Физиономия его была предельно озадаченной.
Из высокой травы медленно поднимался бледный как смерть вояка со знаками различия унтершарфюрера и спущенными штанами. Несложно было догадаться, чем он там занимался. Причинное место прикрывала нательная рубашка.
Фашист трясся от страха, медленно поднимал дрожащие руки и сипло бормотал:
– Найн, найн.
Пастухов колебался. Невелико удовольствие – стрелять в безоружного, да еще и в такой пикантной ситуации.
– Что, Леонид, палец со спускового крючка сорвался? – ехидно поинтересовался Глеб.
А ведь Пастухов так и не выстрелил! Надо же, какие мы изысканные!
Немец тянул в небо руки, бормотал, что стрелять вовсе не обязательно, он никому не скажет.
Глеб отобрал у Пастухова «наган», наставил на немца. В последний момент тот понял, что это все. Глаза его распахнулись до упора. Мертвое тело упало в траву, на собственные испражнения.
– Тебя смутило, что он без штанов? – осведомился Шубин, возвращая наган.
– Вроде того, – смущенно признался боец.
– Привыкай, ситуации случаются разные. Обыскать его не хочешь на предмет документов?
– Не знаю. – Красноармеец окончательно смутился. – Мы с ним не настолько близки.
Ржал, держась за живот, Юрка Малинович.
Документы из карманов фрица разведчики все же извлекли. Унтершарфюрера звали Томас Грюнде, он нес нелегкую службу в Тридцать четвертом полку войск СС. Чего-то по-настоящему ценного бумаги не сообщали.
Тела бойцы оттащили в кусты, туда же загнали мотоцикл, поставив трансмиссию в нейтральное положение. Малинович в шутку предложил покататься. Мол, надо же развеяться после череды неудач и лишений.
Шубин задумался. Может, и вправду?
Но вопрос с переодеванием уже не стоял. Форма фрицев была слишком уж измазана всякой мерзостью. А рассекать на мотоцикле по лесу в собственном облачении – то еще сумасшествие.
Пост тут немцы поставили, видимо, не случайно.
Разведчики снова застыли. В глубине леса пропела автоматная трель.
– Пошли, – распорядился Шубин.
Красноармейцы припустили по дороге размеренной рысью. Метров через двести, когда мерцать на виду стало рискованно, они ушли в лес, залегли за бугром в гуще бурелома и вскоре услышали гул автомобильного мотора.
Шубин лихорадочно отдавал распоряжения:
– Вытянуться в цепь, не вставать, приготовить гранаты!
Приближался гул мотора. Дорога была разбита, водитель постоянно притормаживал, переключал передачи. Мимо залегших разведчиков протащился пыльный двухтонник «Опель», кузов с тентом ходил ходуном. В кабине находился только водитель. Других транспортных средств поблизости не было.
За машиной плелись люди в красноармейской форме, изможденные, оборванные. Они с трудом переставляли ноги, брели с опущенными головами.
Шубин задрожал. В горле у него перехватило.
Восьмерых пленных конвоировали пятеро молодцеватых эсэсовцев с автоматами, все в летнем полевом обмундировании, на касках и в петлицах красовались руны. Один шел впереди, четверо – по бокам и сзади. Возможно, в кузове еще кто-то находился. К сожалению, проницать взглядами брезент разведчики не научились. Эсэсовец, идущий по левой обочине, бросил что-то смешное, и те, которые находились сзади, гортанно засмеялись.
– Товарищи, ложись! – взревел Шубин. – Братцы, огонь! Машину не калечить!
Все произошло стремительно. Пленники без разговоров повалились в пыль. Женщина чуть замешкалась, но все же сообразила, легла.
Разведчики отводили душу по полной программе, грохот стоял адский. Граната взорвалась в нескольких метрах от грузовика, разлетелись комья глины. Водитель дал по тормозам, сбросил сцепление, и мотор заглох.
На открытом пространстве метались эсэсовцы с искаженными лицами, истошно орали, отстреливались. Те, которые находились в хвосте, практически одновременно свалились замертво. Они являлись идеальными мишенями. Один еще дрыгал ногами, но это была агония. Рухнул обершарфюрер, находившийся во главе пешей колонны. Выпучил глаза фашист, идущий по правой обочине, схватился за живот, пробитый пулей.
Колобком выкатился на дорогу Ленька Пастухов, бросился к кабине, распахнул дверцу и ударил из автомата, прежде чем водитель предпринял какие-то действия.
Из кузова выпрыгнули рядовой и подтянутый оберштурмфюрер в залихватской фуражке. Он орал, выкрикивал команды, адресованные покойникам. Рядовой картинно рухнул на колени, вторая пуля отшвырнула его на обочину. Офицер судорожно рвал пистолет из кобуры, его физиономия стала серой от ужаса. Но отчаяние длилось недолго. Грудь фашиста прошила автоматная очередь, и в полку умерших прибыло.
Остался еще один фриц, тот, который двигался по левой обочине. Он занимал самую выгодную позицию, находился вдали от всех прочих. Упругое туловище перекатывалось в траве. Эсэсовец поднимался на колени, бил очередями, падал, отползал. Пули летели над головами людей, распростершихся в пыли. Его автомат выплюнул очередную короткую очередь и замолчал. Кончились патроны в магазине. Немец упал на бок, стал лихорадочно перезаряжать оружие.
Неведомая сил вытряхнула Шубина из канавы. Он помчался вперед, выхватывая из подсумка гранату.
– Лежать, никому не вставать! – выкрикнул старший лейтенант, вырвал чеку и перебросил гранату через дорогу.
Эсэсовец истошно орал, видел, что происходит. Треск взорвавшейся гранаты заглушил его вопли. В последний момент он бросился бежать, но осколки поразили спину, перебили позвоночник, раскроили затылок.
Снова возник на арене Ленька Пастухов. Он пробежал вдоль правого борта грузовика, подкрался к нему с тыла, приподнялся, держа автомат одной рукой, выдал очередь в кузов.
Ничего не произошло. Ленька вскарабкался на борт, отогнул брезент и с торжеством проревел:
– Нет здесь никого! Мы всех перебили, товарищ командир!
Другой столь же отрадной новости и не придумаешь!
Разведчики вихрем вынеслись из леса, бросились на дорогу.
– Вставайте, товарищи!
Люди поднимались, неуверенно улыбались.
С каким-то душещипательным воем бросилась Глебу на шею Татьяна Викторовна Стрельникова, лохматая, как лахудра, в порванной гимнастерке, из-под которой выглядывало несвежее нательное белье. Шубин оторопел от такого напора. Вот только бурных ласк не хватало ему в текущей ситуации! Женщина смеялась, размазывала слезы кулачками.
Подходили другие, избитые, окровавленные, но вроде бы целые – полковник Василенко из отдела армейской разведки, член военного совета подполковник Кравец, майор Верещагин, подполковник Игнатов. Они смеялись, тискали разведчиков, как любимых загулявших родственников. Скалился, сияя свежей дыркой в зубах, красноармеец Панин. Лез обниматься лейтенант Жмаков, вполне живой, весь охваченный эмоциями, хотя и с лепешкой запекшейся крови на виске. Генерал-майор Боев кряхтел, ноги у него разъезжались.
Глеб помог ему подняться. Тот тоже начал обниматься, схватил Шубина за плечи, отстранил от себя, начал всматриваться так, словно
