Орхидея, шатаясь, дошла до кровати, шлепнулась на нее и проспала до следующего утра.
На заре она проснулась, ощущая себя странно посвежевшей, несмотря на вчерашний вечер. Она оделась и вышла из отеля, побродила по улице Эландсграшт, разглядывая товары в витринах, пока не обнаружила ломбард, в котором были выставлены на продажу электрические пишущие машинки.
Она купила одну.
У нее уже было написано страниц двадцать сценария, который она намеревалась назвать «Рок, леди, рок», сюжет которого будет основан на грязном предательстве Валентиной «Голубых Орхидей».
Настойчивые телефонные звонки возвратили ее мысли к действительности.
— Чертовы гостиничные служащие, — выдохнула Орхидея, скатываясь с Пьета. — Я же сказала им — ни с кем меня не соединять сегодня. — Она злобно смотрела на телефон.
Он прозвонил еще четыре раза, и наконец Пьет протянул свою мускулистую руку, снял трубку и протянул ей.
— Ну, детка, — произнес он со своим невнятным голландским акцентом. — Я ненавижу этот звук, так что ответь…
Она с раздражением вырвала у него трубку.
— Да?
До нее донесся пронзительный гудок и долгая пауза, явно обозначавшие трансатлантический звонок.
— Черт! — воскликнула она, уже готовая повесить трубку.
— Орхидея, — донесся приглушенный голос сестры, — пожалуйста, умоляю тебя…
— Я не хочу с тобой разговаривать! — огрызнулась Орхидея.
— Пожалуйста, вернись в Нью-Йорк, чтобы мы могли поговорить, — упрашивала Валентина, — или я сяду на «Конкорд» и мы встретимся в Лондоне… пожалуйста. Я прилечу в понедельник, когда в театре выходной. Я прилечу всего на несколько часов. Орхи, так не может продолжаться. Мы же сестры. Неужели ты забыла, как в детском доме, когда только познакомились, мы…
Когда Валентина заговорила о детском доме, Орхидея сжалась. Она поняла, что Вэл пытается добраться до нее, напоминая о замечательных годах, проведенных вместе, и это начинало действовать.
Она была почти готова согласиться на встречу, когда ее взгляд упал на «Оливетти», из которой еще не был вынут лист из «Рок, леди, рок».
— Орхидея? Ты слушаешь меня? — спросила Валентина.
— Я… я не могу говорить, — с трудом выдавила из себя Орхидея и положила трубка.
Она выпрыгнула из постели, набросила на себя купальный халат, кинулась к пишущей машинке и начала неистово печатать. Подлинная история «Голубых Орхидей»… Когда люди прочтут ее, они поймут, как она страдала.
— Твоя похотливая «киска» хочет еще? — спросил Пьет, выходя из туалета.
— Убирайся отсюда, — огрызнулась Орхидея, склоняясь над клавиатурой, — разве ты не видишь, что я занята?
Голливуд. 1986Год спустя Орхидея сидела в самолете Пан Ам, направлявшемся в Лос-Анджелес, быстро перелистывая журнал «Вог». С обложки на нее смотрело потрясающе красивое улыбающееся лицо Валентины. Ее фотографии помещали на обложках почти всех европейских журналов, так что невозможно было пройти по улице, не увидев лица Вэл.
Они чертовски приукрашивают лицо на фото в этих модных журналах, сказала она себе, отбрасывая в сторону журнал. Ее сестра вовсе не была такой великолепной!
Пожилая американка, сидевшая рядом с ней, взяла номер «Вог» и открыла его на статье о Валентине, где были помещены и фотографии «Голубых Орхидей».
— О Боже, — выдохнула женщина, глядя на Орхидею. — Вы — Орхидея! Вы… из «Голубых Орхидей»! Мой внук покупает все ваши альбомы. Боже мой, не могу поверить, что действительно сижу рядом с вами!
Раздражение Орхидеи постепенно исчезло. Ее уязвленное «эго» немного утешило то, что хоть кто-то узнал ее.
— Вы возвращаетесь в Штаты, чтобы записать пластинку? — наивно спросила женщина.
— Да, — солгала Орхидея и с большой долей правды добавила: — А еще я написала сценарий, и завтра утром у меня назначена встреча с крупным голливудским агентом, который им заинтересовался.
Агент Конн Дэнсон говорил по телефону в ванной, отдавая распоряжения своему биржевому маклеру.
— Не забудьте, — на прощание сказал он, — я хочу десять тысяч за это. Может, мы организуем встречу за завтраком в следующую пятницу у Джан, сразу за «Ла Сьенегой», рядом с центром Беверли? Семь часов устроит? Я хочу более подробно поговорить об акционерном обществе с ограниченной ответственностью по торговле недвижимостью.
Он закончил разговор, повесил трубку и, зайдя в спальню, открыл один из сценариев, лежавших на тумбочке. «Маленькая драгоценность», которую он сегодня выбрал, называлась «Свирепый Бык» — о собаке, которая свирепствовала в небольшом городке, убивая всех на своем пути.
Конн сделал гримасу и бросил сценарий на пол. Взглянув на свое отражение в зеркальных стенах, он увидел себя высоким, со втянутым животом. Он совсем неплохо выглядел для своих сорока шести лет, уверил он себя. Или… ему нужно убрать слегка выпирающие жировые складки на талии. Черт! Он надеялся, что ему пока еще не нужна пластическая хирургия, но, когда она понадобится, он подпишет контракт с волнением.
Внешность — это все в Лос-Анджелесе, и его нынешняя любовница Рейвен Грегори ясно дала ему понять, чего она требует от мужчины: необходимо, чтобы он был частью властных структур Голливуда, но в то же время он должен быть первоклассным племенным жеребцом, способным работать часами, как пистолет.
Пока ему это удавалось, но были ночи, когда он ощущал беспокойство.
Все еще обнаженный, он прошел в свой кабинет и открыл верхний ящик стола. Внутри лежал маленький пластиковый мешочек с белым порошком очень хорошего качества, которым его снабжала Рейвен, бывшая актриса, которая теперь называла себя «поставщицей кокаина звездам». Рядом лежали зеркальце, маленькая серебряная ложечка и сложенная стодолларовая банкнота.
Конн смотрел на них с вожделением несколько минут, но решил подождать до вечера, когда придет Рейвен, и тогда угостить себя высокосортным кокаином. Он не был кокаинистом. Ни в коей мере. Лишь употреблял немного перед тем, как заняться любовью, и это придавало то дополнительное напряжение, которое ему так нравилось… и, возможно, было необходимо.
Полчаса спустя Конн сидел за огромным столом с беломраморным верхом в своем офисе на бульваре Беверли. Здесь все было белым: ковер, мебель, стены, столы, телефоны, шкафы, где лежали кипы сценариев и старые номера «Вэрайэти», «Голливуд репортер» и «Биллбоард», которые Конн считал неуместным хранить на виду. Он даже настоял, чтобы его секретарша Магда Бойнтон тоже носила белое, чтобы не нарушать стиль. Единственным цветным пятном в офисе была огромная картина, висевшая в его личном кабинете, на которой лицо Конна вписано в стилизованный рисунок, изображающий прыгающего леопарда. Он специально заказал ее.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
