В хлопотах и заботах шло время. Подступил критический период для СССР и для той модели социализма, которую олицетворяли он и его европейские союзники. По моим оценкам, такими критическими годами были 1979-й и 1980-й. Именно тогда произошли события, которые предопределили в значительной степени драматические развязки конца 80-х – начала 90-х годов.
В первую очередь к таким событиям надо отнести вторжение в Афганистан в рождественскую неделю 1979-го. Насколько можно теперь судить по публикациям, решение политбюро о вводе в Афганистан ограниченного контингента советских войск было принято тайно. Никакой проработки на уровне экспертов-международников и специалистов по Афганистану не проводилось. Могу заверить, что в разведке, в информационно-аналитическом управлении, никто ничего не знал о готовившейся акции, хотя мы располагали всеми доступными материалами об обстановке в этой стране. Наше мнение осталось невостребованным, несмотря на то что мы уже не раз давали нашим руководителям возможность убедиться, что готовим материалы на высоком профессиональном уровне и умеем держать язык за зубами. Мы никогда не получали упреков в том, что от нас произошла утечка информации. Наши коллеги из Министерства иностранных дел тоже не были поставлены в известность, и их профессиональный опыт и знания также остались втуне. Это казалось удивительным, потому что было известно, что раньше ЦК в необходимых случаях формировал рабочие группы «ад хок» из специалистов-профессионалов всех ведомств; рабочую группу отправляли на казарменное положение в какую-нибудь загородную усадьбу и запирали там на время, необходимое для разработки позиции. Работа и ее результаты оставались в полном секрете. Приходится констатировать, что при оценке политических последствий планировавшихся акций политбюро положилось на традиционное русское авось.
Подготовка велась только в военном плане, чем занимался Генеральный штаб. Разведка причастна лишь к операции по переброске Бабрака Кармаля из Чехословакии, где он находился в конце 1979 года, в Афганистан. Уговаривать его долго не надо было, он рвался к власти и жаждал мести своим обидчикам. Все оперативные меры разведки, принятые для обеспечения успеха операции по вводу войск, носили вспомогательный характер. Знал об этом очень ограниченный круг людей.
Что послужило основанием для принятия фатального для СССР решения, как аргументировали Д. Ф. Устинов, Ю. В. Андропов, А. А. Громыко и Л. И. Брежнев свое предложение о вступлении 40-й армии в Афганистан, останется теперь надолго загадкой. Что могло толкнуть политбюро, знавшее о неблагополучном положении в стране, о прогрессирующем кризисе стран Варшавского пакта, на столь рискованный шаг?
Могу выделить три причины, которые находились в очевидном для меня спектре политических обстоятельств. Во-первых, из Афганистана шел поток очень эмоционально окрашенной информации из кругов «парчамистов» («Парчам» – «Знамя» – одно из крыльев Народно-демократической партии Афганистана), которые были отстранены от власти соперниками по партии из группы «Хальк» («Народ»), возглавляемой Хафизуллой Амином. По этим сведениям, «халькисты» развязали кровавый террор по всей стране, все тюрьмы были переполнены «парчамистами», по ночам шли массовые расстрелы, трупы хоронили в траншеях, отрытых бульдозерами, или сбрасывали в горные речки. Все оставшиеся в живых члены НДПА вынуждены были скрываться, и за ними была организована настоящая охота. В общем, складывалась картина поголовного истребления коммунистов (НДПА – это название было принято, исходя из местных условий) своими бывшими товарищами по партии, переродившимися в изуверов. Хафизулла Амин, сосредоточивший всю полноту власти в Афганистане, обвинялся решительно во всех грехах, припоминали, что он когда-то учился в США и, следовательно, мог попасть на крючок ЦРУ. Обращали внимание, что именно при нем американцы подарили Афганистану самолет ДС-10, который вообще мог садиться только в двух аэропортах страны. Далее шли намеки на то, что он может удрать из страны, как только закончит ликвидацию партии. Подбрасывались сведения о том, что он якобы переводит свои банковские счета и отправляет личные драгоценности в Токио. То, что Амин становится ярым антисоветчиком, было дежурной приправой ко всем телеграммам, которые приходили из Кабула. Можно только догадываться, сколько такой же информации шло из Афганистана напрямую по телефону, ибо между столицами действовала линия засекреченной телефонной связи. Вырисовывалась перспектива уничтожения всей НДПА, расправы над основным костяком революционного офицерства, ликвидации всех друзей Советского Союза. На заднем плане всегда звучал призыв «Спасите!».
Второй причиной могло стать личное недоверие советского руководства к Амину. Этот человек отличался неуемным властолюбием и был способен на любые действия ради сохранения власти. Он был детонатором Саурской революции в апреле 1978 года, когда отдал приказ армейским офицерам начать военное выступление против режима Дауда, развязавшего преследования коммунистов. Как только была одержана победа, он взялся за своих же товарищей по партии. «Хальк» объединял рабочий и крестьянский компоненты партии, менее образованные, более отсталые. «Парчам» состоял из студенчества, интеллигенции, чиновничества. Возглавлял его Бабрак Кармаль, назначенный после победы революции заместителем премьер-министра, ставший членом политбюро и секретарем ЦК. Формально Хафизулла Амин и Б. Кармаль находились в равном положении. Президентом Афганистана, председателем Революционного совета и премьер-министром был Тараки, которого все воспринимали как учителя, старшего товарища. Тараки был доверчив и безволен. Уступая давлению Амина, он дал согласие на отстранение Б. Кармаля от всех постов и отправку его послом в Чехословакию. Сам Амин последовательно занял посты министра иностранных дел, затем премьер-министра, а потом и военного министра по совместительству. Он практически открыто ломился к власти. Предыдущий военный министр – герой саурской революции Кадыр был арестован, подвергся пыткам и был заточен без суда и приговора в тюрьму. Амин всюду, не церемонясь и не стесняясь, насаждал своих людей.
Приход к власти в Афганистане такого деспотичного, не считающегося ни с чьим мнением человека пугал советское руководство. Оно, конечно, предпочитало иметь дело с покладистым, гибким Тараки. Не один раз советские руководители предупреждали по разным каналам Тараки о грозившей ему опасности со стороны Амина. А тут, как на грех, в начале сентября 1979 года в Гаване собралась 6-я конференция глав неприсоединившихся государств, и Тараки, естественно, получил приглашение прибыть туда. Специальным посланием из Москвы Тараки был уведомлен о том, что ему не следовало бы отлучаться из Кабула в связи со сложной внутриполитической обстановкой в Афганистане. Было даже подсказано, что можно послать кого-нибудь другого. Представился случай избавиться от грозящей опасности, но Тараки им не воспользовался. Он решил, несмотря ни на что, ехать в Гавану, где пробыл с 1 по 11 сентября.
Возвращаясь с Кубы на родину, он сделал кратковременную остановку в Москве, где его еще раз самым серьезным образом предупредили о смертельной опасности. Он молча выслушал и улетел домой, практически на верную смерть.
13 сентября вечером Амин приехал во дворец к Тараки с большой вооруженной охраной, и там между охраной дворца и приехавшими молодцами произошла перестрелка, инициаторов которой так и не удалось выявить. Амин немедленно прибыл в Министерство обороны, отдал приказ о смещении Тараки, который и был арестован. Все руководящие посты, какие только были в стране, занял Амин. Пленум ЦК НДПА проштамповал все предложенные Амином резолюции.
Сколько Кремль ни просил Амина пощадить престарелого Тараки, Амин не реагировал. Через несколько дней Тараки был убит. Рассказывают, что его задушили подушкой.
В таких условиях всякое сотрудничество с X. Амином становилось для советского руководства невозможным. Не оставалось никаких надежд и на то, что удастся создать хорошую опору для советского влияния в его окружении: Амин подбирал людей по принципу абсолютной личной преданности. Оставался один путь сохранения на желаемом уровне советско-афганских отношений – устранение Хафизуллы Амина силой.
Третья причина, пожалуй, заключалась в том, что СССР не мог допустить укрепления в Афганистане враждебного режима. Это диктовалось всеми элементарными геополитическими соображениями. За годы советской власти почти все афганские правительства проводили в отношении СССР вполне лояльную, даже дружественную политику. Это объяснялось тем, что Советская Россия, а потом СССР последовательно поддерживали независимость и суверенитет Афганистана. Но афганские правительства никогда не осуществляли реальной власти на всей своей территории, страна была конгломератом феодальных уделов, руководители которых формально признавали власть Кабула, но вели себя в рамках своих владений достаточно независимо. На севере Афганистана в течение длительного времени действовали крупные силы, поддерживавшие басмачей в Средней Азии. Вооруженные басмачи уходили под ударами Красной армии к своим соплеменникам в Афганистан, где проживает много узбеков, таджиков. Там они отдыхали, вооружались, отряды пополнялись новыми бойцами и возвращались в СССР. Этим в большой степени объяснялась живучесть басмаческого движения. Дело дошло до того, что в 1929 году Красная армия, с согласия кабульского правительства, совершила рейд по афганским базам снабжения и обеспечения басмачей, после чего движение басмачей пошло на убыль.
