Клавдия выпила кофе, потом немного вина, постояла у окна, глядя на сверкающий в непроглядной тьме город, весь в снегу и лунном тумане, достала пакет с фотографиями и высыпала их на стол. На снимках – Вика с мужчиной кавказской внешности, Вика с высоким худым мужчиной, Вика с невысоким, элегантным, очень знакомым мужчиной. Этот мужчина похож на Кирилла. Впрочем, стоит ли себя обманывать? Это и есть Кирилл. Они с Викой обнимаются… целуются; они с Викой на борту небольшого речного судна, на диком пляже, в лесу у костра… Они смеются, счастливые, тесно прижавшись друг к другу; едят шашлык, пьют вино, танцуют… Много фотографий. Интересно, кто их сделал? Может быть, сама Вика? Она любила такие штуки. Клавдия нашла и несколько своих фотографий. Конечно, Вика устанавливала фотоаппарат, а потом занимала место перед объективом… Так все и было! Вика настолько не любила «чужих глаз», как она это называла, что купила фотоаппарат, специально приспособленный для того, чтобы снимать без посторонних, без «третьего», который лишний.
Были в конверте и фотографии других людей, снятых, скорее всего, тоже самой Викой. Ничего особенного: несколько влюбленных пар, какие-то вечеринки, загородные прогулки. И везде – подмечено и снято интимно-сокровенное, то, что обычно люди прячут и скрывают от посторонних глаз. Пара фотографий крупным планом запечатлела «голубую» любовь – два молодых человека в постели, в недвусмысленной позе. Один показался Клавдии смутно знакомым. Вроде бы… Нет! Наверное, показалось, что она где-то его видела. Может, в подземке, когда продавала газеты? Там столько народу проходило мимо за день, что любое лицо станет знакомым. В конце концов, все люди чем-то да похожи! Нет, как Клава ни старалась, так и не смогла вспомнить, где могла видеть это лицо. Скорее всего, он покупал у нее газеты. Или часто проходил по переходу.
Клавдия собрала фотографии, сложила их обратно в конверт и тщательно припрятала. Раз Вика держала их в камере хранения, у нее были на то веские причины.
Стало совсем темно. Маленькая настольная лампа с красным абажуром оставляла кухню погруженной в темноту. Клавдия думала о Кирилле и себе… о Кирилле и Вике… о телефонном звонке с предупреждением… Ей хотелось плакать. В конце концов, что было, то было. Каждый человек, живущий на этой земле, имеет прошлое. Оно просто есть, это прошлое. Но оно не должно мешать настоящему, а тем более – будущему. Вика мертва, ее больше нет, она Клавдии не соперница. Отчего же так мучительно сжимается сердце? Отчего Клава чувствует себя обманутой, преданной, как будто Кирилл изменил ей? Ведь он ничего не говорил ей о своих чувствах, ничего не обещал? Что это, ревность? Ревность к мертвой? Или вообще к любой женщине, на которую обращал или обратит внимание Кирилл? Глупость, безумие! Это ей совсем не нравится!
Неужели все-таки Кирилл убил Вику? На убийцу он не похож. Вернее, это Клавдии не хочется, чтобы он оказался убийцей. Но если это не он, то кто? Кто-то же сделал это? С какой целью? Из ревности? Судя по количеству мужчин, с которыми Вика имела интимные отношения одновременно, этот мотив мог быть вполне вероятным.
Увиденные фотографии взбудоражили Клавдию, раздразнили, пробудили ее воображение. Она представляла себе одну эротическую картинку за другой, злясь на себя, в бессилии переключиться на что-то другое, более серьезное. Все-таки Кирилл очень сексуален! Или это она испытывает к нему такое откровенное влечение? Стыд какой!
Надо отвлечься от навязчивых мыслей о Кирилле, о его прикосновениях, о том, что он – мужчина… Каков он в постели? Нет, это никуда не годится! Так можно заработать комплекс на сексуальной почве. Необходимо отвлечься! Клавдия решила действовать. А сейчас пора ложиться спать. Утром она сможет посмотреть на все по-другому.
Глава 19
Зия поливала цветы, напевая себе под нос модную песенку. Цветы сначала бурно росли, цвели и служили предметом восхищения посетителей и клиентов «Антика». Но в последнее время этот процесс приостановился. Листья декоративных растений то и дело желтели, вяли, сворачивались, сохли – словно на них обрушились разом всевозможные цветочные напасти. Антон велел Зие купить удобрения, но это мало помогало.
Почти то же происходило и с делами фирмы. Компьютерный бизнес совсем зачах; положение спасали линии по производству минеральной воды, которые продолжали приносить деньги. Кирилл, с еще не сошедшими синяками на лице, но по-прежнему привлекательный, пытался навести в делах порядок, что удавалось ему далеко не с той легкостью и блеском, что раньше. Партнеры стали несговорчивыми, капризничали, подводили, не вовремя переводили на счет деньги – словом, что-то пошло не так, как хотелось. Антон работал вдвое больше, а результаты неуклонно, хотя и не резко, ухудшались.
Муромцев нервничал, делал много лишних движений, создавал суету и хаос и начал даже покрикивать на служащих. Леонтина, его царица, обожаемая и желанная, стала его раздражать. Антон долго не мог понять, что происходит, когда во время телефонного разговора с нею едва сдержался, чтобы не нагрубить и не потребовать оставить его в покое по крайней мере в рабочее время. Выходит, бизнес был для него важнее любви. Честно говоря, он всегда совершенно искренне считал, что для него как раз все наоборот: любовь, отношения с женщиной – на первом месте, а потом уже все остальное. На практике получился несколько иной расклад.
А Кирилл, казалось, не особо огорчался по поводу сложившейся ситуации. Его гораздо больше волновали звонки неизвестных, которые вопили, шептали, завывали на все лады и требовали невесть чего. Не говоря уже о посещениях всяких оборванцев, полоумных, эксцентричных и просто агрессивно-опасных личностей, поджидающих его то у дома, то в подъезде. Некоторые каким-то образом узнали адрес «Антика» и нарушали спокойствие на фирме. Правда, подобные неприятные инциденты стали происходить значительно реже, и это радовало. Хоть что-то положительное на фоне наступившей «черной полосы»!
Антон с удивлением и все растущим беспокойством замечал в Дубровине странные, доселе невиданные перемены. Кирилл стал задумчив и даже несколько меланхоличен, что ему было вовсе не свойственно. Он подолгу смотрел в окно, на кружевные от морозного инея деревья, на покрытые снегом тротуары, ограды и скамейки, на торопящихся по своим делам прохожих в шубах и пальто, с поднятыми воротниками, на женщин с красными от холода щеками, с улыбками на ярких накрашенных губах, на поджимающих от мороза хвосты собак, прыгающих вокруг своих хозяев, на школьников, жующих шоколадное мороженое… Ему нравились эти картины зимней Москвы, которых он раньше не замечал или не придавал значения всем этим милым подробностям жизни, вызывающим теплую, затопляющую сердце волну радости, умиления и едва ли не слез.
Что-то произошло с Кириллом, что-то проснулось в его очерствевшей душе городского жителя и делового человека, практичного скептика, привыкшего смотреть на все вокруг полным иронии и цинизма взглядом. Он вдруг почувствовал себя огромным, вмещающим и это бледное морозное небо с розоватыми облачками, и эту поднимающуюся вверх дорогу с венчающим ее собором в золотых куполах, и эти верхушки елей, выступающие из-за белой соборной стены, и эту спокойную, свинцово-голубую гладь реки, уже покрытую слабым ледком, и эту величественную, каменную громаду моста, по которому они ехали…
– Смотри, красота какая, аж дух свело! – сказал он сидящему рядом Антону. И тот с раскрытыми от удивления глазами уставился на друга, показавшегося ему каким-то чужим и загадочным незнакомцем.
– Что это с тобой? – спросил он Кирилла с недоумением, переходящим в раздражение.
– Сам не знаю, – вздохнул Дубровин и счастливо улыбнулся. – Хорошо мне, брат! Так хорошо, что самому завидно! И отчего это я раньше был словно слепой? Ничего настоящего вокруг не замечал – все витал в каких-то серых лабиринтах!
Антон подозрительно покосился на Дубровина. Тот явно не в своем уме! И это состояние с каждым днем усугубляется.
– Ты бы к врачу сходил, – посоветовал Антон. – Я ему уже второй раз звоню, договариваюсь, а ты все занят!
– Это тебе к врачу надо, чудак! – рассмеялся Кирилл. – Лечить слепоту, глухоту и отсутствие радости от общения с миром! Заодно и Леонтину прихвати, ей тоже консультация «ведущего специалиста по душевным болезням» не помешает!
Муромцев что-то фыркнул сердито и замолчал.
Кирилл тоже молчал, думая о том, что испытывает постоянное желание позвонить Клавдии. Но что он ей скажет? «Привет, я соскучился! Очень хочется вас увидеть, поговорить, просто посидеть рядом, выпить вина или кофе, слушать, как потрескивают дрова в камине, как за окном гудит северный ветер, а вьюга бросает снегом в стекло…» Это он ей скажет? Любая женщина засмеялась бы в ответ на такое. Но Клавдия, может быть, и не засмеется. Может быть, она сама умеет чувствовать нечто подобное. Она его поймет. Вот Леонтина бы наверняка разозлилась, решила бы, что он над ней издевается.
