Не забуду, как через тысячи километров из Мельбурна сквозь шум стадиона и треск радиоприемника еле прорывался глуховатый баритон Вадима Синявского. Как сейчас слышу его тревожную скороговорку, что с нескольких метров наносит удар левый край Муич. На томительную паузу в репортаже накладывается обвальный грохот трибун, обычно сопровождающий трепет мяча в сетке. Сердце падает. И вдруг торжествующее продолжение: «Но у нас в воротах Яшин! В акробатическом броске он отводит мяч на угловой».
У присутствовавших создавалось впечатление, что стадион аплодирует только советскому вратарю, после игры партнеры принялись качать героя матча. Ничего удивительного, вспоминал через много лет Валентин Иванов. Вот его впечатления с трибуны, а не с поля (тренер решил сыграть заключительный аккорд спартаковской пятеркой нападающих): «Команда может быть благодарна своему вратарю, если он выручает ее в безнадежной ситуации раз или два. Яшин в том матче спас наши ворота десять, а может, пятнадцать раз. Мы потеряли счет его подвигам. Мы потеряли представление о «мертвых» мячах, все их – в верхние и нижние углы, с пяти и трех метров, пробитые откровенно сильно подъемом и закрученные – он брал или отбивал. И делал это так, словно ничего особенного тут нет, словно это занятие привычное и не очень сложное».
Прошло больше 50 лет, и серебряный призер Олимпийских игр, участник чемпионата мира 1958 года известный полузащитник Доброслав Крстич все еще не освободился от мельбурнских переживаний за поражение сборной Югославии: «Финал был равный. Нам бы пол-Яшина, и исход получился бы иной…Яшин – это какой-то феномен. Посмотрели бы вы, какие у него ручищи, как он выбрасывал мяч на 60 метров, как отбивал все, что должно было залететь ему за спину».
Как предписывал регламент, золотые медали полагались одиннадцати участникам финального матча (Симонян, дважды пытавшийся свою награду отдать герою полуфинала Стрельцову, получил категорический отказ). А в общекомандный, страновой зачет футбол, как и другие игровые виды спорта, внес только одно «золото». Но и тогда в сборной понимали, хотя не особенно распространялись вслух, что взнос Яшина в эту копилку опрокидывал всякую уравниловку. Самому же герою в голову не приходило выпячивать свой особый вклад. Да и память его обладала свойством хранить скорее не сами турниры и игры, даже из ряда вон выходящие, а ощущения, наступавшие после таких событий.
Яшин особенно гордился, что среди множества телеграмм с Родины получил в далеком Мельбурне теплое поздравление от полного тезки Льва Ивановича Фаворского, вратаря олимпийской сборной России 1912 года, а тогда, в 1956-м – известного ученого, профессора химии. Отчетливо помнил 20-дневное возвращение из Мельбурна во Владивосток на теплоходе «Грузия». И, видно, не он один, потому что прошел десяток лет, другой, третий, а пассажиры этого морского рейса, спортсмены и тренеры, представлявшие разные дисциплины, до Мельбурна мало знакомые или вовсе не знакомые, при достаточно случайных встречах бросались друг другу в объятия, вспоминали трогательные и комичные эпизоды. То же вынужденное купание при пересечениии экватора, когда, принося в жертву назначенному Нептуном штангисту Николаю Шатову безжалостно бросали в судовой бассейн всех подряд – подтянутых олимпийских чемпионов и вальяжных руководителей делегации.
Эхо домашних волнений доходило до олимпийцев в Мельбурн несколько приглушенное расстоянием. Но когда в акватории Владивостока Яшин со товарищи увидел украшенные разноцветными флажками военные корабли Тихоокеанского флота, запрудившие бухту лодки, шлюпки, катера, с которых летели в сторону «Грузии» приветственные крики и ленты серпантина, когда на пирсе показалась несметная толпа встречающих и приветствующих, он был ошеломлен и потрясен настолько, что забыть этот миг счастья не мог никогда.
Уже через несколько месяцев сборная команда Советского Союза вступила в борьбу за выход в финальную стадию чемпионата мира. Соперников по группе команды Польши и Финляндии она обыграла не так просто, как предполагалось. Поражение же от поляков в Хожуве (1:2) выровняло с ними количество набранных очков, и поздней осенью 1957 года пришлось отправляться на переигровку за первое место в группе на нейтральное поле. Стороны выбрали Лейпциг. Там польских футболистов обыграли (2:0) без особых приключений, но сама поездка без них не обошлась.
К отправлению поезда Москва – Берлин опоздали Иванов со Стрельцовым, и их отсутствие ставило сборную под удар, усугубляя потерю нескольких травмированных. Непутевым торпедовцам пришлось догонять состав на автомашине, а оставшемуся их поджидать на перроне начальнику отдела футбола Спорткомитета В.П. Антипенку – добиваться у руководства Министерства путей сообщения, чтобы состав притормозил на минуту в Можайске, где все трое вскочили в вагон.
Партнеры до воссоединения пребывали в жутком волнении, и все, что о виновниках переполоха в этот момент думали, выдал им по полной программе Симонян, а не Яшин, кому душеспасительные выволочки обычно приписывались репутацией «непримиримого» ко всяким отклонениям. Но в подобных случаях он как раз скорее замолкал в переживаниях, не считая себя вправе учить взрослых людей уму-разуму – каждый поступал в меру своей ответственности. Стрельцов смыл пятно с себя, а заодно и приятеля отличной игрой плюс забитым голом, и обрадованное начальство, готовившееся было к расправе по возвращении в Москву, махнуло рукой – победа все списала.
Подготовка к визиту на мировой чемпионат в Швецию с самого начала 1958 года шла вкривь и вкось. Нудный 40-дневный сбор в Китае настрою команды не способствовал. Последняя контрольная игра в Москве, она же первая в истории встреча с национальной командой Англии (1:1) не сулила на чемпионате нашей сборной ничего хорошего – хозяева поля играли в переполненных Лужниках крайне невыразительно, к тому же травмировался капитан команды Игорь Нетто.
Последние несколько дней перед выездом добавили неприятностей, да еще каких. Г.Д. Качалин много позже признал свою (разделенную с начальником команды В.В. Мошкаркиным) оплошность, отпустив игроков до следующего утра со сбора в Тарасовке. В полдень, когда те уже успели вернуться обратно, на спартаковскую базу, предоставленную сборной, подъехала милицейская машина и увезла Стрельцова, Татушина, Огонькова. Последних двух – из сборной навсегда. Все трое накануне отправления в Швецию были отчислены. Стрельцов возвратился в нее почти через 10 лет, после отсидки в лагере, где отбывал срок за изнасилование. Татушин и Огоньков проходили по делу как свидетели.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
