– Плохо! – перебила меня Кора, которая, не дослушав, сделала не те выводы, на которые я рассчитывала. – Остались по крайней мере два свидетеля твоего пребывания. Ты загубила все дело, и я не стану мараться вместе с тобой! Только не говори, что тело вытаскивали из бассейна в твоем присутствии!
Так, дамочка надеется свалить на меня преступление, к которому сама же подстрекала! Вот настоящая любовь – я всегда возвращаюсь к той, что готова спихнуть меня в пропасть и больше всего боится, что я потяну ее за собой.
И я решила дать Коре проявить ко мне свои истинные чувства.
– Получилось немного не так, как мы хотели. Американка, кстати, ее имя Памела Ланчит, не утонула. Мета-дон подействовал лишь наполовину: она уснула мертвецким сном. А задушить беспомощную женщину во сне не составило особого труда. Правда, перед кончиной она проснулась, вскрикнула, забилась в конвульсиях – и… все было кончено. Вполне гуманно, тут мне не в чем себя обвинить.
Кора оторопела:
– Я раньше считала тебя обыкновенной дурой, но не ожидала, что ты настолько сумасшедшая! Значит, мертвая Памела лежит, поедаемая червями, на кровати, а ты в соседней комнате со спокойной душой уплетаешь зеленый салат?!
Игра мне наскучила. И потом, я же – вестник радости:
– За кого ты меня принимаешь? Ты, глупое животное! Читай! – Сияя, как медный таз, я помахала перед ее носом временным договором, составленным Памелой.
Наморщив лоб, Кора углубилась в документ.
– Не значит ли это, что американка жива, а мне не надо тратиться ни на какое владение, потому что вилла и так скоро станет твоей? – недоверчиво спросила она.
Я кивнула. Кора сорвалась с кровати, но тут же, охнув, схватилась за живот. Все же мы бросились друг другу в объятия с победным воплем и закружились, пританцовывая от восторга. Дверь открылась, вошла дежурная по отделению с ледяным лицом и во второй раз выставила меня.
В нашем флорентийском доме меня ждал довольно холодный прием.
– Где тебя опять носило? – проворчала Эмилия. – Что я должна говорить твоему сыну, если ты пропадаешь неизвестно куда, даже не оставив записки?
Я забормотала, что поехала купить оливковое масло, но разбила машину и уже не могла вернуться в тот же день, что, впрочем, Эмилию не убедило.
– Тогда где масло? – ворчала она.
Мои акции заботливой матери поднялись в глазах Эмилии после того, как я два часа носилась с Бэлой по дому, играя в полицейских и воров, и она смягчилась.
– Послезавтра Кору выпишут, – сообщила я, – я только что от нее. Уж очень мне хотелось ее порадовать…
– Ну и как? Она обрадовалась тому, что ты разбила «феррари»?
– Так дело вовсе не в машине! На фоне моих новостей машина – сущая ерунда… Скоро наша жизнь изменится в лучшую сторону! Видишь ли, та американка, владелица виллы, хочет вернуться в Америку, и нам все-таки удастся заполучить дом!
– Горбатого могила исправит, – прикрикнула Эмилия. – А я-то надеялась, что Кора выкинула из головы свой идефикс. А мне что делать с двумя домами? Твои новости предвещают работу, и ничего, кроме работы! Насколько я вас, голубушки, знаю, с вашей стороны помощи не дождешься. Не рассчитывай, что удастся меня запрячь! Если бы не Бэла – сейчас же собрала бы чемодан и уехала к двоюродной сестре.
– Там уже работают садовник, домоправительница и уборщица. – Я разгромила любимый аргумент Эмилии.
И ей это очень не понравилось.
– Не много ли прислуги! Вы – две молодые лентяйки! В вашем возрасте я вкалывала от зари до зари – это никому бы не повредило. Ну и хорошо, убирайтесь в свою деревню, не будете глаза мозолить!
Эмилия за словом в карман не лезет, но сердиться долго не умеет. Вечером она хлопотала по хозяйству, совершенно счастливая накануне возвращения Коры. Она прибралась, перестелила постели, расставила по всему дому цветы и приготовила любимое блюдо Коры – risotto all'agnello. [64]
И мы наконец отпраздновали воссоединение семьи: «спу манте» лилось рекой, как и старые добрые песни.
– Azzurro il pomeriggo è troppo azzurro e lungo per me [65]… – пели мы, Бэла и Марио хлопали в такт.
Я показала Коре Матисса, с которым нам придется распрощаться, потому что после визита к нотариусу он перейдет Памеле.
– Обидно отдавать, – пожалела Кора. – Настоящий шедевр! Но ведь ты его унаследуешь, если я верно поняла? Какая удача…
– Верно, но после естественной смерти Памелы!
– Умирать вообще естественнодля человека. – Кора посмотрела мне в глаза со значением.
Пожалуй, люди недооценивают искусство каменщиков. Однажды ранней весной, после того как Умберто обрезал разросшиеся ветви кустарников, что перегибались сверху и со стороны парапета внутрь террасы, я заметила необычный узор на стене. Каменная кладка представляла собой сколы голубой и серой гальки: большие и мелкие, гладкие и шершавые камешки хитро уложены так, что по стене волнами идет широкий орнамент, извиваясь, но нигде не повторяя предыдущих фрагментов. Раньше я не замечала, да и не могла заметить этой мозаичной стены, как и того, что она образует самый уютный – солнечный, укрытый от ветра – уголок усадьбы.
Умберто предложил перенести сюда, на террасу, лимонные деревца из оранжереи, и стало еще красивее. Глиняные кадки идеально смотрятся у стены: на их терракотовых боках белесые разводы – от сырой земли внутри. Старые кадки кажутся мраморными и, что для меня куда важнее, неотделимыми от террасы, этой нагретой стены, – вечными, как сами тосканские холмы. Я подружилась с маленькими зелеными деревцами в больших горшках: мы много времени проводим здесь вместе. Кое-где среди листвы желтыми фонариками притаились лимоны. Умберто опрыскивал деревца от вредителей, и мои лимоны покрылись синими пятнышками. Жаль. Хотя, собственно, почему жаль? Ничуть! Я даже рада: это очень живописно. У кого еще есть лимоны в маленьких синих пятнышках?
Прислонившись к стене, как к теплому дружескому плечу, я смотрю вниз, в долину, и вижу окрестные поля, расчерченные словно по линейке. Крестьяне привязывают молодые лозы на опору, на другой год обрезают, и в итоге виноградник выстраивается через поле длинными шеренгами. Как жучки, ползают тракторы между рядами лоз: чтобы эта каменистая земля принесла хороший урожай, фермерам приходится трудиться от зари до зари. Небо темнеет – будет дождь.
Из ветвей моего сада доносится крик кукушки, совсем рядом. Кукушка, кукушка… надеюсь, тебя не задерет кошка! Здешние кошки – настоящие звери, я постоянно натыкаюсь на остатки их пиршеств: заеденных ящериц, пожеванных мышей, птичьи крылышки… И я хватаю метелку, сметаю трупики куда подальше, чтобы не попались на глаза Бэле. Вон как он смеется! Звонкий голосок сына раздается из оранжереи: он помогает Умберто. Бэла в полном восторге от старика садовника, и тот всегда рад побыть с моим мальчиком: ведь его собственный внук давно вырос, а правнуков от Дино скоро не дождаться.
Не сходя с террасы, я тоже могу сделать для сада что-то полезное: как прилежная садовница, притягиваю к себе ветви пышного куста олеандра и отламываю сухие побеги, которые сами выпадают мне в руки из раздвоенных узлов живых ветвей, собираю увядшие цветы, больные листья, снимаю со здоровых крохотных улиток…
* * *
Пасхальные каникулы закончились, и мои первые постояльцы, две супружеские пары с берегов Рейна, вчера отбыли. Мне так и не удалось заинтересовать их историей и культурой края, зато бассейн им очень понравился. По случаю Пасхи одна из дам привезла для Бэлы большую книжку, где почти на каждой странице зайцы. Теперь я каждый вечер читаю сыну эти заячьи истории, мы уже их наизусть выучили. Плохой персонаж в сказке – лисица, но в конце она исправляется и клянется:
– Зайцев я больше не ем!
