Петр подумал о муже этой женщине, о ее любовнике, о том, как она ложится в постель и смотрит на мужчину в ожидании. Он почти въяве видел ее печальное лицо, слышал ее вздохи. Есть женщины, которые в постели смеются, а эта — вздыхает. И в конце концов ее любовникам это начинает казаться пресным.
Он посмотрел на ее руки и увидел, что они увяли.
«Наверное, нельзя думать такое о матери», — мелькнуло у Петра, и в тот же миг он понял, что эта женщина ему не мать.
— Ты не простила его? — спросил ее Петр. — За то, что он заставил тебя оставить ребенка?
Она пожала плечами.
— На самом деле это он не простил меня.
— Но ведь ты ему не изменяла!
— Изменяла.
— Ну, он же не знал…
— Знал.
Ее быстрые уверенные ответы сбили его с толку, и он замолчал.
Она принялась пить чай как ни в чем не бывало. Петр с интересом смотрел, как она вытягивает губы трубочкой и высасывает содержимое чашки, точно птичка. «И целуется наверняка как клюет, — представил Петр. — У таких губы в момент поцелуя твердеют, а соски остаются мягкими…»
— У тебя есть дети? — спросил Петр.
Она кивнула.
— Значит, ты счастлива, — сказал Петр.
Она пожала плечами.
Петр сказал:
— Знаешь, я только сейчас понял одну вещь.
Она испуганно смотрела на него.
Он накрыл ее ладонь своей.
— Ты не настоящая моя мать. Поэтому никогда больше не печалься из-за того, что сделала.
— Я не понимаю… — произнесла она медленно.
— Это правда.
Он встал.
— Я рад, что мы увиделись, — сказал Петр. — Ты хорошая.
* * *
Антигона ждала его во дворе. Он даже надеяться не смел, что она там окажется, но она бродила по мостовой и слушала, как разношенные ботинки шлепают ее по пяткам. Эхо, обитавшее в этом дворе, старое разжиревшее эхо делало этот звук гулким.
Заслышав шаги, Антигона обернулась.
— Ты понял? — спросила она, увидев, что лицо Петра сияет.
Он кивнул ей, еще издалека, а потом добавил словами, чтобы не оставалось сомнений:
— Не она — моя мать.
Антигона расхохоталась:
— Да, ты это понял!
Петр взял ее лицо в ладони и, поскольку Антигона попыталась вырваться, ухватил ее покрепче за уши.
— Кто ты?
— А ты как думаешь? — засмеялась она и ударила его прядью волос с тяжелой папильоткой.
— Скажи!
— Сказать твои мысли?
— Ты была словом — «Антигона». Давно.
— О, я — слово! — кивнула она, заставляя его выпустить ее уши. — Я слово «Антигона», и я слово «сестра». Ты видел меня во сне?
Он молча улыбнулся ей.
Она с восхищением посмотрела на его зубы, а потом сказала:
— Я тоже. Ты был в моем сне. Но ты не был словом.
— Кем же я был?
— Кусок мяса.
— И я молчал?
— Ты молчал и был мой брат. Ты — немой, ты — никто. Называется — подменыш.
— Почему?
— Необходимость. Жертва.
— Почему? — опять спросил он.
— Это в крови, — ответила Антигона. — Понимание сроков. Женщины знают, когда пора это сделать. Если не добавлять людей, наш род прервется. Нужен был человек. Она подменила детей. Ты — подменыш.
— А тот, второй… мой двойник? — не выдержал Петр.
— Что? — удивилась Антигона. Ее черные глаза сияли, как будто в них налили по ведру света.
— Какой он? На кого он похож?
Антигона удивленно подняла брови.
— Он похож на человека. Он не похож на брата.
— Он слабый? — жадно поинтересовался Петр.
— Ты — очень сильный, — сказала Антигона.
— Он слабый! — повторил Петр.
Антигона пожала плечами:
— Он человек. Он — мешок со свежей кровью. Он не похож на брата. Ты — другой. Ты больше не кусок мяса.
— Кто же я? — допытывался Петр.
Самым важным для него было сейчас понять, каким видит его Антигона.
— Ты — кусок камня, — сказала она важно. — Идем. Мои башмаки скоро закончатся.
Он покачал головой, показывая, что не понимает смысла последней фразы.
Она показала на свои ботинки.
— Башмаки. Я должна вернуться домой до заката, иначе застряну. Ты любишь обувь? Подумай над этим. Это важно.
Она шагнула вперед, потом еще и еще — и вдруг исчезла.
Петр остался один во дворе-колодце, под окном дома, где жила его не-мать, грустная женщина без судьбы. И место это, и знакомство не несли в себе ровным счетом никакой отрады, но Петру казалось, что ему подарили нечто огромное и чрезвычайно важное.
Он раскинул руки в стороны и медленно закружился по двору. Он знал, что не-мать наблюдает за ним из окна. Она часто смотрит на людей и вещи, не понимая их смысла и не впуская их в душу, — она лишь следит за тем, как жизнь проходит мимо.
Распахнулось совершенно другое окно, не то, о котором думал Петр, и оттуда показалась растрепанная старуха.
— Пошел вон! — заорала она. — Пьянь! Бродяги! Шляются тут! Здесь приличный дом! Я милицию позову! Убирайся, тебе говорю!
И она разразилась бранью, в которой Петра больше всего удивило слово «проститутка». Он так и не понял, к кому оно было отнесено.
Не переставая кружиться и подскакивать, он пересек двор и выбежал в переулок, а оттуда в два прыжка добрался до роскошной улицы-красавицы. Здесь город встретил его, словно подвыпившего джентльмена, и с легкой иронией вопросил: «Неужто допустимо посещение подобных мест? Если бы вы, милостивый государь, вздумали пуститься в пляс на Невском, вам никто бы и слова худого не сказал, так нет, угораздило вас забраться в эдакие трущобы! За трущобы я, милостивый государь, совершенно не отвечаю».
И хоть это было сущим лицемерием — город сам развел эти трущобы и, уж конечно, нес за них полную ответственность, — Петр послушно поник головой и степенным шагом добрался до общежития.
* * *
Той ночью он не спал. Он понял о себе сразу три важные вещи: во-первых, он должен разбогатеть; во-вторых, он обожает обувь, а это верный признак скорого богатства; и в-третьих, у него есть способ добыть деньги.
«Антигона, — прошептал он под утро, когда вселенная, измученная мириадами искапризничавшихся снов, была хрупка и беззащитна и свободно пропускала слова из одного мира в другой. — Антигона. Сестра».
Второе слово было сладким, первое — гудящим. Петр никак не мог для себя решить, какое из них лучше.
* * *
Сергея Николаевича Михайлова все знакомые и даже прораб называли Михля. Он был рыжий — весь, с головы до ног. Его покрывали расползшиеся по всему телу веснушки. Его глаза были желтыми, а волосы — цвета пожара на ярком солнечном свету.
В юные годы Михля закончил институт и намеревался до конца дней своих проектировать турбины. Но тут в стране что-то случилось и стало не то чтобы совсем плохо, но как-то крайне странно с работой и вообще, — и Михля, махнув рукой на свои турбины, начал работать на стройках.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
