Эмили повернулась, взглянула на водопад и на деревья, по берегам реки, потом положила обе руки на сердце, а затем распахнула их, как бы пытаясь обнять все вокруг, и снова взглянула на него.
– Ты любишь все это? – А кто бы не полюбил это прекрасное уединенное место? Но как это – не слышать шума воды? – И тебе нравится убегать и быть здесь одной?
Должно быть, невозможность слышать погружает человека в совершенно особенный внутренний мир. Этой девочке, наверное, одиноко. Но ее улыбка казалась по-настоящему счастливой.
– Я потревожил тебя? – снова заговорил он. – Я сейчас уйду, только будь осторожнее. – С этими словами Эшли указал на камень, на котором она только что стояла.
Но она вдруг схватила его за руку и замотала головой. Вот как, он все еще кому-то нужен, пусть даже это только ребенок?
– В чем дело, маленький олененок? – спросил Эшли. Вместо ответа она потянула его за собой. Она уселась на камень, нависающий над водой, и показала ему, чтобы он сел рядом с ней. Девочка спустила ноги, болтая ими в воде, и улыбнулась Эшли.
– Это вызов? – спросил он.
Она нагнулась и зачерпнула руками воду. Эшли ждал, что она плеснет ее в него, и приготовился, чтобы не вздрогнуть, но девочка закрыла глаза и коснулась воды сначала одной щекой, а потом – другой. На ее лице было выражение блаженства.
«Может быть, ощущения становятся сильнее, когда одно из них отсутствует?» – подумал он.
Искушение было сильнее него. Эшли снял туфли и стянул чулки. Он осторожно опустил ноги в воду и почти задохнулся от холода.
– Проклятие! – воскликнул он.
Эмили смеялась, глядя на него, и звуки эти казались странными и неловкими.
Он снова поднял ноги, поставив их на край камня и обхватив руками колени. Эмили повторила его позу, прислонившись щекой к коленям. Она пристально смотрела на него.
– Ты что так смотришь, олененок? Вода очень холодная.
Она мечтательно улыбнулась. Милый ребенок. Сколько ей лет? Четырнадцать? – сказала Анна. Четырнадцать и его двадцать два. Восемь лет. Та же разница, что между ним и Люком. Неужели Люку он казался таким же ребенком? Но его брат всегда был терпелив с ним и никогда не давал ему понять, что у него есть занятия поинтереснее, нежели возиться с докучливым младшим братцем. Эшли посмотрел на девочку.
– Ты понимаешь меня, но не можешь ничего сказать. Это больно?
Ее глаза – чудесные выразительные глаза – стали грустными. Могла ли она как-то выражать свои чувства? Несколько взмахов руками? Неужели никто не позаботился о том, чтобы придумать для нее язык, на котором она могла бы разговаривать? Но даже тогда можно ли было бы понять ее глубочайшие переживания.
Эшли улыбнулся девочке.
– Ответь мне, – мягко попросил он.
Она кивнула, продолжая прижиматься щекой к коленям. Эшли протянул руку и нежно откинул локон, упавший ей на лицо. Эмили снова улыбнулась. Она протянула к нему руку, похлопав четырьмя сжатыми пальцами по большому пальцу, а затем указала ему на себя. Когда он ничего не ответил, девочка повторила этот жест.
– Ты хочешь, чтобы я поговорил с тобой? – догадался Эшли.
Она кивнула.
И он начал говорить, рассказывая о своем детстве, о том, как однажды вернулся на праздники из школы, чтобы обнаружить, что Люка нет, о том, как глупо, по-мальчишески вел себя в Лондоне, – хотя и не упомянул о женщине, бывшей причиной такого поведения, – о том, как он скучает здесь. Рассказал, что чувствует себя так, будто его предали, и в то же время виноватым.
Было большим облегчением рассказать все кому-то, даже человеку, который вряд ли понял большую часть его рассказа. Было так приятно чувствовать чью-то симпатию. Казалось, это избавляет его от одиночества.
– Я жалкое, несчастное создание, маленький олененок, – сказал он наконец, усмехнувшись.
Она медленно покачала головой.
– А ты хороший слушатель. – Он осознавал всю иронию своих слов, и все-таки это была правда.
Девочка улыбнулась в ответ на его слова.
Эшли не сказал больше ни слова. Он просто слушал успокаивающий шум бегущей воды и вглядывался в ее темную бурлящую глубину. И когда маленькая ручка скользнула в его руку, он сжал ее, принимая и отдавая тепло. Она была ребенком, нуждающимся в любви, а он был взрослым, нуждающимся в компании.
– Эшли! Что здесь, черт побери, происходит? – Холодный надменный голос резанул, как острый нож. Эшли резко обернулся и увидел брата, стоящего у деревьев в нескольких футах от них. Люк подошел ближе.
– Тебе не пришло в голову, что Анна с ума сходит от беспокойства? – жестко спросил он. – Это ты привел ее сюда? Она – ребенок и должна быть со своей няней.
Эмили почувствовала что-то неладное и обернулась. Она вскочила на ноги и запрыгала вниз по камням, как какое-нибудь дикое и грациозное животное, протягивая Люку руки. Он взял их и улыбнулся ей. Эшли вдруг осознал, что первый раз за десять лет он видит улыбку брата.
– Анна беспокоится о тебе, моя дорогая, – сказал Люк девочке.
Значит, он тоже знал, что ребенок читает по губам.
– Пойдем домой к чаю? – продолжал Люк.
Она взяла его под руку и протянула другую руку Эшли. Тот покачал головой.
– Тебе лучше пойти с нами, – твердо сказал Люк. Эшли натянул чулки и туфли и медленно поднялся на ноги.
Эмили, улыбаясь, все еще протягивала ему руку. Эшли взял ее под руку. Интересно, как много она поняла из того, что он рассказал ей?
Это была долгая дорога домой. Он должен был идти рядом с братом, и только глухонемая девочка разделяла их.
– Черт побери, Люк, – выпалил он после нескольких минут молчания, – ты не смеешь так думать обо мне! Я мот, и игрок, и пьяница, и бабник? Пусть так. Но я не соблазнитель детей!
Он гневно взглянул на брата поверх головы Эмили. Люк был так же спокоен, хладнокровен и безупречен, как всегда. Его волосы были напудрены, и к чаю он надел зеленый шелковый камзол поверх бледно-зеленого жилета.
– Черт побери, Люк, скажи что-нибудь!
– Знаю, – сказал Люк, не глядя на него. – Но ребенок на моем попечении. Она дорога моей жене. А ее недостаток не позволит ей услышать крики, если ее будут звать, и самой позвать на помощь. Теперь уже вечер, начинает темнеть. И я был очень зол, что ты не подумал о том, как волнуется Анна. Но может быть, я ждал слишком многого. В твои обязанности не входит заботиться об Эмили. Я верю, что ты вел себя с этим невинным ребенком так, как я ожидал бы от своего брата и от любого джентльмена.
Извинялся ли он? Эшли не был уверен в этом. Но слова Люка снова заставили его почувствовать себя глупым младшим братом, на которого нельзя положиться. Хуже всего то, что это была правда. Ему следовало подумать о том, что о девочке будут беспокоиться.
