В середине июня, когда давление на Бухарест достигло своего зенита, Академию Генштаба вновь закрыли. Опять курсанты и преподаватели были посажены на специальный поезд. Пунктом нашего назначения на этот раз был Каменец-Подольский, в крайнем углу Украины около румынской границы.
Я не хочу быть критичным по отношению к Румынии, однако, как случалось во многих случаях с этим народом, моя краткая роль в этой операции была лишь комической оперой по сравнению с моей работой на финском фронте.
26 июня 1940 года меня вызвали в ставку верховного командования в Каменец-Подольском. Здесь мне вручили совершенно секретный приказ на наступление в случае, если Румыния отвергнет советский ультиматум, для вручения лично командиру 11-ой армии. В мое распоряжение был предоставлен самолет-разведчик и его пилот.
Пунктом нашего назначения была Коломыя-Польск, перед падением государства маленький городок на реке Прут, немного севернее Буковины. Когда мы улетали, стояла хорошая погода, однако, когда мы подлетали к Коломые на предгорьях Карпат, то мы были охвачены очень плотными и низколежащими облаками. Несколько часов мы летали в поиске открытого неба. Такового мы не нашли и облака, напротив, становились все более плотными. Пилот, казался, не беспокоился, но я видел несколько весьма впечатляющих пиков на карте и только молился, чтобы мы не оказались вблизи от них.
Наконец, когда пришло время, когда у нас осталось бензина лишь для обратного полета в Каменец-Подольский, пилот в шутку предложил мне использовать мой парашют и прыгнуть. Я уже подумал об этом, совсем не для какого-либо удовольствия, а как исполнительный офицер. Однако, моя карта показала, что в этих облаках мы, возможно, могли находиться над Буковиной или восточной частью Чехословакии, которую Советский Союз захватил в конце войны. Я не собирался стать военнопленным или интернированным, в особенности, с этим приказом.
В конечном счете, я возвратился, пристыженный, в Каменец-Подольский. Здесь мне дали штабной автомобиль для поездки. Затем, скоро после полуночи 27 июня, когда совершали зигзаги по извилистым дорогам, параллельным к границе Буковины, мне по радио сообщили, что мое поручение отменяется. Румыны, мне сказали, согласились с советскими требованиями.
В течение нескольких дней после этой капитуляции я находился с нашими войсками, когда Буковина была «освобождена». Наши радиопередачи много говорили об этой оккупации. Они говорили о «великой радости освобожденных людей», о «великом веселье» с которыми они встречали Красную Армию. То, что я увидел, это были мрачные и испуганные люди, и раскрывшие рты советские войска, увидевшие богатые полки с товарами в магазинах.
Когда так же, как Буковина, надлежащим образом была «освобождена» Бессарабия, нас отправили обратно в Москву и занятия в Академии Генштаба возобновились вновь. Я был рад возвращению. Я отставал от расписания, хотя я хорошо знал цену полевой работе, которая причинила перерывы, но учеба заканчивалась в августе.
Для выпуска мы должны были выполнить две главные задачи, сочинение и устное представление по военным предметам. Многие мои товарищи, курсанты, пошли по легкому пути для выбора тем. Они выбрали «Достижения Сталина в гражданской войне» и, разумеется, получили похвальные оценки. Я предпочел «Сражение на Марне» Первой мировой войны. Это была настоящая работа, а не лесть, но я также получил похвальную оценку.
Должен признаться, однако, что мое устное представление играло в партийную линию, и также было весьма своевременным. Оно было сделано перед начальником штаба Красной Армии и многими другими высокопоставленными офицерами. Комиссар Академии только что передо мной держал плохую речь по электрификации, поскольку это совпало с годовщиной скучной книги Ленина под названием «Электрификация плюс кооперация есть социализм». Речь была плохой, поскольку ее предмет был ограничен таким мирским материалом, как электрическое снабжение фабрик и кооперативов, позабыв о сделанном прогрессе со времен смерти Ленина.
Меня позвали на трибуну для обсуждения речи и сказали: «Товарищ Ахмедов, вы специализировались в области электрических предметов, давайте, послушаем ваше мнение». Я выступал в течение пяти минут. Я поддержал точку зрения нового поколения офицеров, которые предсказали возрастающий прогресс в области электричества и электрического тока. Я говорил об исследовании с магнетронами (из которых, в конечном счете, развился радар), о дистанционном управлении танками, о военных приложениях телевидения, о роли атома в будущем и о возможных кнопочных войнах будущего, о гамме новых разработок, которые вынудят модифицировать военные доктрины. В заключение я сказал: «… и все это, плюс кооперация, сделают социализм. Да здравствует Ленин». Генералы восклицали «браво», они хлопали, они приветствовали.
В главном на основе этих замечаний, но также и с учетом моей награды и моей работы во время учебы, меня выпустили с высокой оценкой в августе 1940 года и присвоили звание инженер-майор.
Часть третья
Посвящение
После окончания Академии мне предоставили несколько недель отпуска. Вместо того, чтобы отправиться на море или на какой-либо курорт, я его провел дома, вновь знакомясь со своей женой, которую я мало видел даже когда был в Москве, другими словами, просто валяясь дома и размышляя.
Наша квартира в то время была такой комфортабельной, что лучше было сидеть дома и, расслабляясь, радоваться жизни здесь, чем отправляться куда-то. Мне дали направление в исследовательский институт, куда я просил. Институт находился в Мытищах, в небольшом городке под Москвой. Мы жили в многоквартирном доме, и я с балкона мог наслаждаться видами красивых лесов вдали.
Внутренне я был доволен собой. Через пятнадцать лет после того, как покинул Куба, я смог осуществить довольно много из того, о чем мечтал. Я не взлетел на ранг полковника или даже генерала или комиссара, как этого добились некоторые мои однокурсники. Однако, я не продавал моих преподавателей, друзей и коллег, как это сделали они для того, чтобы взбираться на вершину, которая вряд ли когда бывает безопасной. Также я не был в положении других, которых я знал по армии и которые не проявляли никакого интереса к учебе или трудной работе в академиях, все еще оставаясь лейтенантами или, самое большое, капитанами, где-то в провинции. Я был лишь майором, но это было достаточно высоко в структуре для меня, чтобы наблюдать за жизнью и ладить с ней, без вовлеченности или посвященности. Так я размышлял.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
