В соседних лагерях тоже работали русские, некоторые из которых уже давно обосновались в США. Пару раз из библиотеки меня подвозил на подержанном «Вольво» один выходец из Белоруссии — парень лет двадцати пяти. Он уже несколько лет живет в Бостоне и каждое лето приезжает работать в лагерь.
Как я уже рассказывал, в первый день пути мне довелось познакомиться сразу с двумя русскими дальнобойщиками. И хотя потом соотечественников я встречал уже не так часто, все равно их в Америке на удивление много.
Вначале было очень приятно услышать родной язык далеко от дома. В Чикаго, помнится, я несколько раз встречал русских, и каждый раз не упускал случая немного поболтать с ними. Все, с кем я говорил, приехали в США уже давно, и при виде меня не выражали ни малейшего удивления. Да и я понял, что мои соотечественники в США — не такая уж редкость, и вскоре стал к этому абсолютно равнодушен: ну, русский — ну и что из этого.
Думаю, если встретить выходцев из России где-нибудь в Индии или Китае, радости с обеих сторон было бы много. Здесь же — просто ровное, хотя зачастую приветливое отношение: все равно, что встретить русских в Прибалтике. И если вначале я, слыша русскую речь, удивлялся и старался подойти и поговорить, то потом совершенно спокойно отнесся к тому, что в Лос-Анджелесе мимо меня по улице пронеслась машина, из салона которой доносилась песня «Хали-гали, пара-трупер, нам с тобою было супер!»
Те же, с кем я все-таки поговорил, были, как правило, довольны своей жизнью. Америка им нравилась во многих отношениях — и, прежде всего, хорошей зарплатой. За роскошью гнались немногие: например, Лёня в Чикаго жил, как я уже писал, в комнате в полуподвальном помещении, но не переживал по этому поводу. У него был телевизор, подержанный ноутбук, и зарплата, которая позволяла ему пойти в местный бар и провести время с друзьями. А те, кто живет в США чуть подольше, уже обзавелись и домами и машинами, и стали в каком-то смысле настоящими американцами, пусть даже и не получив до сих пор гражданства.
Но свою старую, настоящую Родину они тоже не забывают. Главное, что остается за рубежом — это русский язык и русская культура. Во многих крупных городах можно купить газету или послушать радиостанцию на русском языке. В Америке для своих бывших соотечественников регулярно устраивают концерты наши культурные деятели, так что каждый может найти себе что-то по вкусу: от Мариинского театра до группы «Ленинград». Российские гастролеры, кстати, в Америке могут неплохо заработать, ибо тамошняя публика готова заплатить за билет большие деньги.
Российское кино, конечно, не идет в кинотеатрах, но при желании можно достать и его. Когда мы ехали с Лёней в Чикаго, глубоко за полночь я заснул, а проснувшись, увидел, что он ведет машину и вполглаза смотрит на ноутбуке «Особенности национальной рыбалки». Вот уж не думал, что проезжая по штату Индиана в американском грузовике, нагруженном химикатами для чикагских заводов, я буду смотреть фильм о мытарствах русских рыбаков у финской границы.
Некоторые продолжают следить за событиями на родине, хотя из-за большого расстояния разобраться в нынешней политической обстановке в России непросто. Мнения по этому поводу есть разные, в том числе прямо противоположные. Например, в Чикаго на вокзале я встретил женщину, переехавшую когда-то из Питера в штат Мичиган. Она довольно долго расспрашивала меня о том, как там нынче в России и увидела даже некоторую целесообразность в деле ЮКОСа:
— Не знаю, я, конечно, не сильно разбираюсь во всех тонкостях этого дела, — сказала она. — Но радует уже одно то, что компания из частных рук может перейти под контроль государства.
Противоположный пример — москвич, а ныне житель Сан-Франциско, которого в свое время чуть ли не выгнали из Советского Союза. Как и всякий советский еврей, он пострадал от пресловутой «пятой графы» и стал чуть ли не диссидентом — во всяком случае, имел разногласия со многими партийными начальниками. Ему, естественно, нынешнее положение дел в России не нравилось.
— Я вижу, что этот Лилипутин пытается сделать со страной, — убежденно говорил он. — Гэбист чертов, он, чувствую, будет хуже Андропова. Хочет в России опять диктатуру установить.
В общем, на этот счет существуют самые разные точки зрения — как и в России.
До того, как прибыть в Нью-Йорк, я целый день провел в одной русской семье в городе Фэйр-Лоун, штат Нью-Джерси. Дело в том, что знакомая моего отца (учившаяся когда-то с ним в одном классе) Галина Васильевна вместе с мужем недавно переехала в США к своей дочери — та уже давно жила здесь с мужем и двумя детьми. В этой большой семье, состоящей сразу из трех поколений «русских американцев», меня встретили очень гостеприимно, за что им большое спасибо.
Живут они в одноэтажном доме на тихой и спокойной улице маленького города. В большой семье, живущей здесь, никто не сидит без дела. Даже представители самого старшего поколения, которые английский язык почти не знают, нашли какую-то работу и вполне комфортно чувствовали себя в Америке и среди американцев. Как-то я сказал, что в России много молодежи американцев терпеть не может. Муж Галины Васильевны удивился и сказал:
— Странно. По-моему, американцы — абсолютно нормальные люди. Уж если и есть здесь кто с придурью, так это бывшие русские.
Их внук, кстати, родившийся уже в Америке и единственный настоящий американец в этой семье, растет в доме, где все говорят по-русски, но одновременно знаком только с американскими реалиями. Когда бабушка читает ему русские сказки, приходится многие понятия интерпретировать по аналогии с американскими:
— Например, читаю я: «Пошла старуха на базар…», — рассказывала Галина Васильевна, — а он тут же спрашивает, что такое базар. Приходится говорить «пошла старуха в супермаркет» — ему же по-другому будет просто непонятно.
А их внучка, хотя и не родилась в США, но тоже почти является полноценной американкой. Она без проблем говорит по-русски, но, пожалуй, именно английский стал для неё родным языком. Самый яркий пример: споря о чем-то с отцом, она от волнения перешла на английский.
Русские иммигранты обычно стараются научить своих детей говорить на родном языке. Например, у нас в лагере отдыхал мальчик по имени Уриэль — сын иммигрантов из Союза. По-русски он говорил, но с очень интересным и забавным произношением — словно иностранец, изучавший его долгое время. К тому же в его речь примешивалось что-то от иврита — родители у него были советскими евреями из третьей волны иммиграции
Но все-таки обычно только два первых поколения приезжих помнят родной язык. Потом он постепенно забывается, особенно если человек не имеет контактов с исторической родиной. Но даже несмотря на это некоторые внуки и правнуки иммигрантов продолжают считать себя русскими. Один американский «пионер» сказал мне, что он «русский в третьем поколении» — при этом по-русски не знал ни слова. А вожатая — молодая студентка из Нью-Джерси — назвала себя украинкой. Она добавила, что в будущем обязательно поедет на историческую родину — как только выучит украинский язык.
Так происходит с итальянцами, немцами, ирландцами — эти народы теряют свои корни, ассимилируются в общество и становятся американцами. И у какого-нибудь далекого потомка итальянцев, бежавших некогда с Сицилии от мафиозных разборок, может остаться разве что итальянская фамилия да любовь к пицце.
Ну а для тех, кто не смог прижиться в американской среде, существуют этнические колонии почти в каждом крупном городе. В этих районах сохраняются национальные традиции, язык, кухня и даже архитектура (как в многочисленных Чайна-таунах Америки). Представители десятка народностей могут приехать в Америку и жить здесь десятилетиями, даже не зная английского. В окружении своих соотечественников он даже не понадобится: они смогут снять жилье и найти работу, где знание языка не нужно.
Разумеется, у русских тоже существуют такие обособленные колонии. Самое известное — это нью-йоркский район Брайтон-Бич (Brighton-Beach). Находится он далеко от Манхэттена, на южной окраине Бруклина. Расположен Брайтон-Бич, как следует из названия[38], рядом с пляжем у побережья Атлантического океана.
Чтобы добраться сюда из центра города, нужно около часа ехать в нью-йоркском метро. Только на Манхэттене оно запрятано глубоко под землю, в других же районах поезд может ехать на поверхности, по железнодорожным путям, проложенным на уровне второго-третьего этажей. Станция метро, с которой начинается путешествие в русский заповедник, так и называется — «Brighton Beach».
Сам район однообразен — простые кирпичные дома, тихие улицы. Только главная улица района Брайтон-Бич-Авеню (Brighton Beach Avenue) заполнена людьми и разукрашена со всех сторон вывесками и рекламными плакатами. Здесь как будто попадаешь в Россию: все надписи написаны на русском языке; товары (особенно, продукты) — как на родине. Женщина торгует пирожками по цене от 50 центов до 1 доллара. Чебурек, который я купил у неё из ностальгических чувств, тоже был как в России — не дожарен и словно наполнен тухлым кошачьим мясом.
