что это злит до зубного скрежета.
— Аддамс, не дури, — Шепард становится предельно серьёзным. — Если у тебя нет инстинкта самосохранения, то у меня да. И я не хочу, чтобы твоя чокнутая семейка меня потом четвертовала. Даже не знаю, кто хуже — твой дядя-уголовник или твой муженёк. Слышал, все творческие люди — законченные психи.
Уэнсдэй уже открывает рот, чтобы выдать с десяток веских аргументов — например, о том, что наличие ребёнка в животе вовсе не мешает держать в руках пистолет и уж точно никак не влияет на меткость стрельбы в случае необходимости — но самочувствие действительно оставляет желать лучшего. Голова всё ещё предательски кружится, а пульсация в висках вкручивается в мозг, словно кюретка для лоботомии. Несколько раз моргнув, чтобы сфокусировать рассеянный взгляд, она запускает руку в карман кожаной куртки и нащупывает ключи от машины.
— Позвони мне сразу, как что-то выяснишь, — бросает она вместо прощания и быстро покидает кабинет инспектора.
Но следовать бестолковому совету Шепарда и отправляться домой Аддамс категорически не намерена. Время едва близится к полудню, и сидеть без дела в такой ранний час — абсолютное преступление.
Особенно, учитывая, что к следующему расследованию она сможет приступить очень нескоро. Скорое появление дочери неизбежно внесёт огромные коррективы в привычный ритм жизни, а значит, нужно следовать пафосному латинскому изречению — carpe diem.{?}[Живи настоящим (лат.)]
Тем более, нет никакой гарантии, что Майк Уилсон действительно окажется в указанном месте. Возможно, за оставшиеся дни до злополучного девятнадцатого числа ей удастся выявить некую закономерность в его действиях и хоть примерно прикинуть, где может произойти следующее убийство. Решено.
Переключив передачу на движение и резко вдавив педаль газа в пол, Аддамс выворачивает руль в сторону Пятьдесят восьмого шоссе, ведущего в агентство.
Апрельская погода отвратительна — столбик термометра уже стремится к двадцати градусам Цельсия. Шумный Нью-Йорк подобен разъярённому бетонному зверю, застигнутому врасплох не по сезону сильной жарой и непомерным количеством людей.
Час-пик в самом разгаре — и едва блестящий Мазерати выезжает на Пятьдесят восьмое шоссе, Уэнсдэй приходится переместить ногу на педаль тормоза. Многокилометровая пробка тянется едва ли не до самого Манхэттена.
Нечего и думать, чтобы успеть хотя бы к часу дня.
Oh merda. Ксавье наверняка уже топчется под дверью агентства с очередной порцией какой-нибудь дряни из доставки еды — и наверняка снова устроит разбор полётов касательно её безответственного отношения к базовым потребностям организма.
Стоит подумать об этом, как в сумочке на пассажирском сиденье оживает телефон.
Включив левый поворотник и ловко перестраиваясь в соседнюю полосу, Аддамс наощупь находит звенящее устройство и не глядя принимает вызов.
— Ну ты где? — раздаётся слегка огорчённый голос Торпа на том конце трубки. — У меня всего полчаса на обед, а тебя и след простыл.
— Не жди меня, — она сверлит хмурым немигающим взглядом длинную вереницу автомобилей впереди. — Пробки.
— А как же ланч? — Ксавье вздыхает, и хотя она не может видеть его лица, но отчётливо представляет, как он потирает переносицу двумя пальцами. Механический неизменный жест, выдающий досаду. — Я взял тебе салат с ростбифом.
— Выброси, мне ехать ещё минут сорок.
— А вечером во сколько освободишься? — с неприкрытой надеждой в голосе спрашивает Торп.
— Поздно. Слишком много дел, — равнодушно отзывается Уэнсдэй, удерживая телефон плечом и немного опуская боковое стекло. Приток свежего воздуха слегка облегчает острую головную боль. — Похоже, мы вышли на настоящего убийцу.
Она снова включает поворотник и круто выворачивает руль, чтобы перестроиться в самую крайнюю левую полосу. Но белый Форд, невовремя прибавивший скорость, едва не цепляет боковым зеркалом крыло Мазерати.
У Аддамс вырывается крепкое ругательство.
Водитель Форда раздражённо и продолжительно сигналит.
Черт бы побрал проклятого недоумка.
— Води аккуратнее, пожалуйста, — уже в тысячный раз повторяет Ксавье свою давно заученную мантру. — Ладно, не буду отвлекать. Люблю тебя… Вас обеих. И постарайся не задерживаться допоздна.
— Ты раздражаешь, — сообщает Уэнсдэй и, не удостоив его прощанием, сбрасывает вызов.
Дорога до агентства занимает практически целый час — и к концу пути от окружающего монотонного гула у неё буквально плавится мозг. В какой-то момент Аддамс предпринимает попытку отыскать в сумке очередную таблетку обезболивающего, но блистер оказывается пустым. Проклятье. Только этого не хватало.
Остановив машину на парковке возле агентства, она позволяет себе мимолетную слабость — опускает голову на сцепленные в замок руки, лежащие на руле, и прикрывает глаза.
Но ничего не помогает.
Вдобавок дочь выражает своё возмущение создавшейся ситуацией при помощи нескольких довольно ощутимых пинков. Уэнсдэй выпрямляется и, машинально положив руку на живот, слегка поглаживает его сквозь плотную ткань просторного джемпера.
— Немедленно прекрати, — произносит она вслух, ощущая себя полнейшей идиоткой. — Нам нужно хорошенько поработать, понимаешь?
Кажется, Синклер неоднократно утверждала, что все дети в утробе реагируют на голос матери — и пусть это звучит как бред сумасшедшего, попробовать стоит.
Но то ли теория Энид оказывается неверна, то ли дочь унаследовала откровенно скверный характер Аддамсов — толчки только усиливаются.
Оставив бесплодные попытки договориться с упрямой Мадлен — и хотя она не дала устного согласия на это имя, но мысленно называла ребёнка именно так — Уэнсдэй выходит из машины и направляется к дверям агентства.
В привычной мрачноватой обстановке самочувствие немного улучшается. Приступ головокружения отступает, и хотя головная боль продолжает набатом стучать в висках, Аддамс ощущает небольшой прилив сил. Небрежно бросив на диван сумку и кожанку, она усаживается за стол и открывает макбук.
Следующие пару часов проходят в напряжённых размышлениях. Шестеренки в мозгу вращаются с нечеловеческой скоростью, предлагая множество закономерностей в действиях преступника — но каждый раз в идеальной, на первый взгляд, схеме обнаруживается брешь.
Словно в сложнейшем пазле не хватает одной детали, без которой картинка выглядит неполной.
Oh merda.
Возможно, решения и вовсе не существует.
Возможно, маньяк действует абсолютно хаотично и безо всякой логики.
Но отточенное годами детективное чутьё упорно твердит, что это не так.
Медленно приближаясь к стадии отчаяния, Уэнсдэй устало откидывается на спинку кресла — и взгляд невольно падает на стоящую возле дивана картонную коробку.
Улики. Множество бесполезных мелких вещей с мест разных преступлений.
Разные убийства, разные годы, разные жертвы — объединённые лишь тем, что всё это было совершено руками одного человека, безнаказанно разгуливающего на свободе.
А что, если взять одну из них и попробовать…
Нет. Она не должна этого делать.
Она ведь дала обещание Торпу.
Но ты ведь ни на секунду не поверила в его параноидальные бредни. Он вынудил тебя пообещать то, чего ты совсем не хотела.
Вот только надгробие из
