— Ты хочешь меня бросить? — замерла Волерика. И от того тона, каким прозвучал вопрос, у бывшего кормителя мгновенно вылетели из головы мысли о том, что здесь ее ждут все возможные удобства, сытость и уважение, милость богов и почет слуги, рожденной Древом. Таким тоном люди разговаривают только с предателями, которых ненавидят лютой ненавистью.
— Я говорю, что нужно быть очень осторожными, — ответил он. — Если попадемся снова, гнев Дракона будет ужасен. Сейчас уходить нельзя. Вечером все обитатели главного гнездовья собираются сюда на ночлег. Если кто-то пойдет всем навстречу, это будет подозрительно. Бежать нужно утром. Отдохни, выспись. Дай высохнуть одежде. Скажи, что голодна, — рожениц всегда кормят по первой просьбе. На рассвете будешь сыта и со свежими силами. Ты меня поняла?
Она кивнула и снова всхлипнула.
— Да что же ты плачешь? Я жив, мы вместе. Мы всегда будем вместе. Ты моя душа, Волерика, ты мое сердце, моя жизнь! Я никому тебя не отдам! Хорошо?
Женщина придвинулась и крепко его обняла:
— Не уходи!
— Скоро здесь начнут укладываться на ночь другие роженицы. Они увидят меня и поднимут тревогу. Сделаем иначе. Я уйду вниз и спрячусь в зимней варне. А-а, ты не знаешь… От детской площадки справа будет полог, за ним большие деревянные чаны. В них еду только зимой готовят, сейчас там пусто. В одном я и укроюсь. На рассвете, когда все станут выбираться наружу, выходи, поешь, потом позови меня. Все поняла?
— Да. А ты не можешь остаться?
— Если останусь, все провалится! — Он наклонился и крепко ее поцеловал: — Ты моя жизнь… Набирайся сил. Утром все кончится.
Он торопливо отполз и стал спускаться. На улице, отводя глаза, свернул к варне, тут же нырнул за полог.
Внутри действительно было тихо и пусто. Беглец потрогал внутреннюю стенку одного из громадных котлов. Тот был на ощупь чуть жирным, но совершенно сухим. Дабы случайно не попасться никому на глаза, Сахун нырнул внутрь, завернулся в ворованное одеяло и затаился…
Сон унес его в детство: беззаботность, смех, мамины глаза, игры на мелководье. Вроде бы, счастливое время — а проснулся юноша с грустью. Ведь он так и не узнал, куда однажды исчезла его мать, почему больше никогда не приходила и даже не попадалась на глаза ни около пруда, ни в других местах гнездовья.
Снаружи пахло вареным мясом и овощами. Там набивали животы слуги богов, прежде чем разойтись на работы и спокойно, размеренно выполнять свои обязанности. Им не нужно было думать о силках и ставнях, о крышах и стенах, они не беспокоились о еде и безопасности. Делай, что велено, и получай все, что нужно. В этой жизни все-таки была какая-то своя безмятежная благодать… От которой он отпихнулся собственными же руками… Может, все-таки, зря?
— Сахун, ты здесь?
— Иду, малышка! — Стряхнув с себя сонное наваждение, он перемахнул стенку котла, крепко поцеловал Волерику, небрежно свернул покрывало, чтобы сверток казался более объемистым, пояснил: — Выходи из варни, поворачивай вдоль гнездовья и иди с серьезным видом. А я сзади вроде слуги пристроюсь. Я потом подскажу, куда повернуть…
В общем потоке расходящихся на работы смертных очередной раб, почтительно несущий за хорошо одетой роженицей какой-то сверток, внимания не привлекал. Сперва беглецы добрались до поляны с остывающими, но уже пустыми котлами, от нее вслед за сборщиками хвороста двинулись по ближней к заводи тропе, потихоньку отставая. У приметной сосны Сахун отвернул, вскрыл тайник, с удовольствием облачился в тунику и штаны, опоясался ремнем с сумкой, накинул куртку. Шастать голышом за минувшие годы он настолько отвык, что чувствовал себя здесь каким-то… голым!
— За ручей уйдем, там дальше за подступами никто не следит, — уже вполне спокойно сказал он. — Нуары там только на работы со смертными ходят. На случай, если в дальних местах зверь появится. Нам лучше северной стороной этот разлив обогнуть и вдоль течения лесом пробраться. Потом на тропу выйдем, по ней куда быстрее двинемся.
Он раскинул одеяло, скатал его потуже и перебросил через плечо, чтобы освободить руки. Сверху недовольно каркнули две вороны, снялись с ветки, перелетели дальше на несколько деревьев, снова уселись, с укоризной глядя на беглецов.
— Откуда их тут столько? — удивился Сахун. — Раньше, вроде как, было меньше. Ну, пошли!
Быстрым шагом они направились вдоль берега навстречу свободе, дому и полюбившейся реке, но не успели добраться до тропы, когда за одиноким камышовым островком вдруг увидели незнакомого купающегося стража.
— Это еще что такое?! — не вылезая из воды, возмутился тот. — Милая, ты куда утопала от гнездовья с таким-то животом? Тебе рядом с повитухами сидеть надо, а не тропинки топтать. Ну-ка, назад быстро вернулась и немедленно в пруд, в пруд полезай! Тебе там сейчас самое место. А ты, скотник, тоже нашел развлечение! Твои дружки клюворылов уже давным-давно угнали, а ты тут все еще с девками ручкаешься. Гляди, все нуару вашему расскажу… Чего таращишься? Беги, догоняй! А ты, красавица, поворачивай — и в пруд. Иди, иди, не стой!
— Он ничего не понял, — шепнул Сахун, отпуская ладонь Валерики. — Пруд — это хорошо. Роженицы всегда в нем плавают, чтобы ребенка не так тяжело носить. Иди, а я прикинусь скотником. Потом лесом вернусь.
— По ночам шептаться надо! — начал злиться страж. — А сейчас на работы расходитесь! Или вы прямой приказ хотите получить?!
— Увидимся у варни, — быстро шепнул Сахун и громко добавил: — Слушаю, страж! Бегу!
Он и вправду побежал — пока его было видно с берега. Потом, оказавшись за густым молодым ельником, перешел на медленный шаг. Огляделся по сторонам — и свернул к елкам. Присел между ними, скрываясь от посторонних глаз. Вздохнул.
С одной стороны — получилось глупо. Почти сбежали — и на тебе! С другой — страж ничего не заподозрил, тревогу в гнездовье не подняли. Когда еще и Волерика в пруду покажется, все будут знать, что она на месте, спокойна и никуда не рвется. Вечером он незаметно, в толпе других смертных, вернется назад и утром можно снова попытаться сбежать. Главное — напрасно не суетиться, не привлекать внимания.
Он присел, сорвал еловую почку, зажевал. Сорвал другую.
Очень хотелось есть… Но возле гнездовья охоту не затеешь — уж очень шумное это дело. Да и костер разводить нельзя, сразу заметят. Придется потерпеть.
Сахун откинулся на спину, заложил руки за голову, глядя в глубокое голубое небо с легкими, словно взбитый тополиный пух, облачками.
Между ними на изрядной высоте вдруг промелькнул дракон. Похоже, повелитель отправился куда-то в дальний путь и еще до полудня промчится над их домом… Как бы ему хотелось перемещаться по миру с такой же легкостью! Но для смертных эта дорога, увы, закрыта.
