Почему-то я все думал о том маленьком пустом стеклянном пузырьке, который отец подарил маме, а мама мне. Я гадал, что скажет Соркен, когда я объявлю ему, что бросаю футбол, а потом вспомнил, что Соркен умер. Так что мне не нужно беспокоиться о его реакции.
В лагере последователей Ханса Блисса наблюдалось какое-то оживление. Они разбирали свою стену скромности. Точнее расшвыривали ногами. Они сбились в одну кучу и выглядели жалко. Совершенно безнадежно. Я даже несколько им посочувствовал. Отец, Зулета-Аранго и доктор Меноз тоже были там, так что и я подошел. Отец сказал:
— У доктора Меноза есть кое-какие известия о коммуне «Друзей звезд».
— Не очень хорошие известия, — понял я.
— Да, — сказал отец. Он не казался особенно расстроенным, но это же не кто-нибудь, а мой отец. По нему никогда ничего не скажешь. — Среди последних присоединившихся был кто-то из Калексико. Переносчик гриппа. А они там, в коммуне, совсем не осторожничали. Ханс Блисс не верил, что им грозит хоть какая-то опасность. Многочисленные телесные контакты. Совместное питание. Никаких мощных лекарств. Ни одного врача. Даже врача у них не было…
— Возможно, присутствие врача ничего бы не изменило, — вставил Зулета-Аранго. — На одном из круизных лайнеров тоже были летальные исходы. И в нескольких городках в окрестностях Сан-Хосе, установивших дополнительные карантинные зоны, все равно умирают. Но теперь появились мобильные бригады врачей, оснащенные вакциной, которая, по словам доктора Меноза, победит болезнь. У нас тут все не так плохо, как в Штатах. Так что нам повезло.
— Не всем, — возразил отец. — Ханс Блисс умер.
Беременная женщина завыла. Многие плакали.
— Остатки коммуны — в плачевном состоянии. Как только здешний карантин будет снят, я поеду туда и погляжу, чем можно помочь. Если они меня пустят.
Доктор Меноз закрыл телефон-раскладушку и быстро залопотал по-испански с Зулетой-Аранго, Миике и Парди. Последователи Блисса так и стояли без движения. Они обмякли, будто из них вынули все кости. Филипп, тот парень, у которого был друг серфер и который вроде бы нравился Наоми, оглушительно высморкался.
— Мы все равно туда поедем, — заявил он моему отцу. — Им наверняка пригодится наша помощь.
— А как же я? — спросил я у отца.
— Да, — сказал он, — действительно, как же ты? Отослать тебя домой я не могу.
— А сейчас, — снова заговорил доктор Меноз, — я уполномочен отменить ваш карантин. Хоть одна хорошая новость, да? В течение часа к ангару подъедет автобус. Он доставит всех вас в Сан-Хосе, в центр для перемещенных туристов. Там вам сделают серию необходимых прививок. Мне самому объявить всем, или это предпочитаете сделать вы?
Объявление сделал Зулета-Аранго. В этом присутствовал элемент разочарования. Все уже знали, что он скажет. И произнесенные им слова оказались не тем, что нам хотелось знать. Для нас так и осталось неизвестным, что случится потом. Куда нас отправят. Что принесут нам следующие несколько недель. Когда снимут запрет на перелеты. Откуда пришла эпидемия. Все ли будет в порядке с теми, кого мы любим. Что мы увидим, вернувшись домой.
Наоми уже успела собрать сумку.
— Многие подходили и возвращали книжки твоего отца, — сказала она. — Я закончила последнюю Ким Стэнли Робинсон. По-моему, осталась еще пара сборников рассказов. Я слыхала про Блисса. Плохие дела. Мне теперь стыдно, что я обзывала его идиотом.
— Он и впрямь был идиот, — сказал я. — Поэтому и умер.
— Может, и так, — промолвила Наоми. — А что у тебя в пузырьке?
Как я уже говорил, пустая стеклянная бутылочка была первым подарком, который отец преподнес маме. Он сказал ей, что там, в бутылке, живет джинн. И что он купил ее в волшебном магазинчике. Действительно волшебном. Он сказал, что уже загадал два желания. Первое — встретить очаровательную девушку. Это и была моя мама. А второе желание — чтобы она влюбилась в него, но сама, а не из-за джинна. Чтобы она влюбилась по-настоящему. Замечаете противоречие, да? Нельзя влюбиться в парня, который говорит тебе такое. Потому что если ты влюбишься в кого-то по собственному желанию, получится, что это все равно желание заставило тебя влюбиться. Однажды я сказал об этом маме, и она заявила, что я все понимаю слишком буквально. Я сказал, что нет, вовсе нет, я просто утверждаю, что папина выдумка — довольно глупая.
Мама всегда говорила, что так и не потратила последнее желание. Этого я тоже не понимал. Почему она не воспользовалась им, когда они разводились? Или почему не сделала так, чтобы Стивен относился к младшему брату получше? Я раньше думал, что окажись бутылочка у меня, я бы пожелал, чтобы Стивен не так меня ненавидел. Чтобы любил меня. Хоть немножко. Настолько, насколько старшим братьям положено любить младших. Были у меня и другие желания. Я составлял длиннющие списки желаний, которые мог бы загадать. Например, стать лучшим в мире вратарем. Или вырасти на несколько дюймов. Ну и еще всякая ерунда, о которой даже стыдно говорить. Я мог придумывать желания хоть весь день напролет. Чтобы никогда не было дождя. Чтобы я вдруг сделался математическим гением. Чтобы родители снова жили вместе.
Я так и не загадал ни одного из тех желаний, даже про футбол, потому что не верил в них. И еще потому что это вроде как жульничество, ведь если я стану знаменитым вратарем, я всю жизнь буду терзаться вопросом: то ли я действительно лучший футболист в мире, то ли все дело в желании. Я бы мог пожелать себе подрасти, но, может, я и так вырасту. Все говорят, что вырасту. Думаю, если бы я был Паулой или одним из «Друзей звезд», я бы пожелал, чтобы Ханс Блисс оказался умнее. Чтобы он не умер. Или пожелал бы возвращения инопланетян. Не знаю, что из этого я бы пожелал.
Когда Лара пришла прощаться, я протянул ей пузырек. В этом жесте не было ничего символического.
— Что это, Дорн? — спросила она.
— Это джинн в бутылке, — сказала Наоми. — Как в сказках. Дорн говорит, еще осталось одно, последнее желание. Я сказала, что если он отдаст бутылочку мне, я пожелаю мира во всем мире, но он отдает ее тебе, веришь?
Лара встряхнула бутылочку.
— Не надо, — сказал я. — Если бы ты была невидимым джинном, запертым в бутылке на сотни лет, тебе бы понравилось, что тебя трясут?
— Я не верю в волшебство, — сказала Лара. — Но все равно это очень милый подарок, Дорн.
— Эта вещь принадлежала моей матери, — сказал я.
— Его покойной матери, — уточнила Наоми. — Это ценная семейная реликвия.
— Тогда я не могу ее принять, — сказала Лара и попыталась вернуть мне бутылочку.
Я сунул обе руки за спину.
— Ну ладно, — сказала Лара. Вид у нее был слегка раздраженный, как будто я повел себя глупо. Тут я кое-что осознал: Лара не была особенно романтичной. А я, похоже, был. Она снова заговорила: — Я сберегу ее для тебя, Дорн. И еще я хотела сказать тебе кое-что важное.
— Знаю, — буркнул я. — Ты видела, как охранник меня обставил. Во время последней игры. И теперь хочешь сказать мне, чтобы я выбрал другую карьеру.
— Нет, Дорн, — оборвала меня Лара. Похоже, она разозлилась еще сильнее. — Прекрати болтать, а? Тот охранник — не просто охранник. Он играл за сборную Коста-Рики. За команду, которая должна была поехать на Кубок мира три года назад, перед последней эпидемией.
— Что?! — изумился я.
— Его зовут Оливас, — сказала Лара. — Этим летом он ввязался в драку, и его на время выгнали из команды. Он похож на тебя, Дорн, не находишь? Тоже не слишком умен. Впрочем, неважно. Он говорит, ты хороший игрок. Одаренный.
— Если бы я чего-то стоил, он бы так просто мимо меня не бегал туда-сюда, — сказал я. Но на душе у меня чуть-чуть потеплело. Он был не просто какой-то охранник. Он был профессиональный футболист.
— Нет, Дорн, — снова поправила меня Лара, — ты хороший игрок, а он очень хороший. Вся разница только в этом, понимаешь?
— Вообще-то, — сказал я, — разница действительно есть. И я только что понял, насколько большая. Я же не знал, что он типа футбольная суперзвезда. Думал, он играет как любой средний костариканец. Я уж решил, что брошу футбол и займусь подводным плаванием или еще чем.
— Не знала, что ты так легко сдаешься, — сказала Лара. Тон у нее по-прежнему был осуждающий. Брови сдвинуты в одну ниточку, нижняя губа сердито выпячена. Так она казалась даже симпатичнее, и все потому, что она во мне разочаровалась. Интересно…
— Может, тебе стоит узнать его получше, — сказала Наоми, переводя взгляд с меня на Лару, как будто знала, о чем я думаю. — Дорну надо собирать вещи. В автобусе у вас еще будет уйма времени на разговоры. Вы ведь еще не прощаетесь навсегда. По крайней мере, пока. Лара, pele el ojo. Сюда идет твоя мама.
— Es ип chingue, — сказала Лара. — Que tigra!
