– Начали! – крикнул Коска, выскакивая из круга.
Седой испустил зычный рев и, замахнувшись дубиной, ринулся в атаку. Замахнулся нешуточно. И ударил нешуточно. Трясучка успел вскинуть щит, но сила удара была такова, что на ногах он не устоял, грохнулся на задницу, и левая рука разом онемела. При этом собственным мечом он зацепил бровь… хорошо, глаз не выколол. Перекатился на четвереньки, и в тот же миг на булыжники, где он только что сидел, обрушилась дубина – аж каменная крошка брызнула во все стороны. И на ноги-то встать не успел, когда Седой вновь бросился в атаку, столь яростно, словно и впрямь замыслил смертоубийство. Уворачиваясь, Трясучка заметался по кругу, как кошка, брошенная в клетку с волками. Что-то не помнил он такого уговора… похоже, великан решил устроить этим ублюдкам представление, которое запомнится им надолго.
– Убей его! – со смехом выкрикнул кто-то.
– Крови, крови нам, болваны!
Трясучка крепче стиснул рукоять меча. Его охватило вдруг дурное предчувствие. Сильное, как никогда.
Бросание костей обычно успокаивало Балагура. Только не этой ночью. Его охватило вдруг дурное предчувствие. Сильное, как никогда. Он смотрел, как они катятся по столу, подскакивая и переворачиваясь, и пощелкивание их отдавалось в его вспотевшей коже покалыванием.
Остановились.
– Двойка и четверка, – сказал он.
– Вижу! – огрызнулся гость в маске-полумесяце. – Они меня ненавидят, эти чертовы кости! – И швырнул их на стол так, что те запрыгали.
Балагур, нахмурясь, потянулся за ними, бережно подгреб к себе.
– Пятерка и тройка. Дом выигрывает.
– Кажется, это уже становится обычным делом, – прорычал другой гость, в маске-кораблике, и друзья поддержали его недовольным ропотом.
Все они были пьяны. Пьяны и глупы. Выигрыш для дома и есть обычное дело, по этой причине в нем всегда приветствуются азартные игры. Но объяснять это гостям в обязанности Балагура не входило.
В дальнем конце зала кто-то радостно завопил – колесо фортуны выкинуло загаданное число. Кое-кто из игроков в карты снисходительно зааплодировал.
– Проклятые кости… – «Полумесяц» схватился за бокал с вином.
Балагур начал собирать фишки и аккуратно складывать их поверх собственных растущих пирамидок. Дышать было трудно, столько непривычных запахов витало в воздухе – духов, пота, вина, табачного дыма. Он вдруг осознал, что стоит с открытым ртом. И поспешно его закрыл.
Король Союза посмотрел на Монцу, потом на Витари. Красивый, величавый… и совершенно ненужный и нежеланный. Монца вдруг осознала, что стоит с открытым ртом. И поспешно его закрыла.
– Не сочти за непочтительность, – сказал он Витари, – но одной девушки мне более чем достаточно, и слабость я питаю… всегда питал… к темноволосым. – Повел рукою в сторону двери. – Надеюсь, я не обижу тебя, если попрошу нас оставить. Тебе заплатят, я прослежу за этим.
– Вы очень добры.
Витари покосилась на Монцу, и та в ответ почти незаметно пожала плечами, лихорадочно и безуспешно пытаясь сообразить, как выбраться из собственноручно сооруженной ловушки.
Оттолкнувшись от стены, Витари направилась к двери. Проходя мимо короля, нежно коснулась рукой его груди.
– Будь проклята моя рыжая мамаша…
Дверь за ней закрылась.
– Весьма… – король деликатно откашлялся, – приятная комната.
– Вам легко угодить.
Он смешливо фыркнул:
– Моя жена так не сказала бы.
– Жены редко отзываются о мужьях хорошо. Поэтому-то вы к нам и приходите.
– В данном случае не совсем так. Я получил ее благословение. Жена моя ожидает третьего ребенка и… впрочем, вряд ли тебе это интересно.
– Я выслушаю с интересом все, что вы скажете. За это мне и платят.
– Разумеется. – Король несколько нервно потер руки. – Наверное, стоит выпить.
Она кивнула в сторону шкафчика:
– Все – там.
– Хочешь чего-нибудь?
– Нет.
– Нет… ну, конечно. – Вино с бульканьем полилось из бутылки. – Ведь для тебя в этом нету никакой новизны.
– Никакой, – согласилась Монца, хотя не могла припомнить, когда в последний раз изображала шлюху и проводила время с королем.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Выбор у нее был невелик. Переспать с ним или убить его. Но ни то, ни другое не привлекало. Убийство Арио уже означало большой скандал. Об убийстве же короля и говорить нечего… пусть он и зять Орсо.
«Когда перед полководцем два темных пути, – писал Столикус, – ему следует выбрать тот, что посветлее». Вряд ли он имел в виду обстоятельства, в которых очутилась Монца, но дела это не меняло. Скользя рукою по одному из столбиков, поддерживавших полог кровати, она медленно, осторожно опустилась на малиновое покрывало. И тут взгляд ее упал на трубку.
«Когда перед полководцем два темных пути, – писал Фаранс, – ему следует найти третий».
– Вы, похоже, волнуетесь, – сказала она.
Король приблизился к изножью кровати.
– Должен признаться, я очень давно не бывал… в подобных местах.
– Есть кое-что, что поможет вам успокоиться. – И, не дожидаясь, пока он скажет «нет», Монца, повернувшись к нему спиной, принялась набивать трубку. С чем справилась быстро, поскольку делала это каждый вечер.
– Хаска? Боюсь, я…
– На нее вам тоже требуется благословение жены? – Монца вручила ему трубку.
– Нет, разумеется.
Она поднялась на ноги, взяла свечу, поднесла огонек к чашечке.
Первую затяжку он выкашлял сразу. Вторую – чуть позже. Затянувшись в третий раз, сумел удержаться от кашля, после чего выдохнул белую струйку дыма.
– Твой черед, – сказал хрипло, передавая трубку Монце и садясь на кровать.
Из чашечки еще курился дымок, щекоча ноздри.
– Я… – О, как же ей хотелось покурить, до дрожи. – Я… – И трубка уже в руке. Но не время для удовольствий. Она должна оставаться в здравом уме.
Губы короля тронула глуповатая улыбка.
– А тебя кто должен благословить? – прошептал он. – Обещаю, что не скажу… о-о-о…
Монца снова поднесла свечу к чашечке, глубоко втянула дым, почувствовала, как загорелись легкие.
– Чертовы сапоги, – забормотал король, пытаясь стащить с себя начищенную до блеска обувь. – Страшно неудобные. Платишь… сто марок… и, кажется, вправе ожидать, что… – Один сапог слетел с ноги, сверкнув как молния, ударился со стуком в стену.
Монце вдруг стало трудно стоять.
– Еще. – Она передала трубку королю. – Ну… что плохого в этом? – Уставилась на ярко вспыхнувший огонек свечи. Бурые крупинки в чашечке заискрились радужно, словно россыпь драгоценных камней, запылали оранжевым пламенем, потом ослепительно красным и, обратившись в серый пепел, погасли.
Король выпустил ей в лицо длинную струю дыма, она закрыла глаза, вдохнула его всей грудью. Дым заклубился в голове облаком.
– О-о-о…
– Что это? – Король огляделся по сторонам. – Мне кажется или…
– Да. Да… все так.
Комната светилась. Боль в ногах стала ласковым щекотанием. Все тело слегка пощипывало. Монца присела на тихо скрипнувший матрац. Никого… лишь они вдвоем с королем Союза сидят в борделе на безобразной кровати. Что может быть чудесней?
Король медленно облизнул губы.
– Моя жена. Королева, как ты знаешь. Я уже говорил это? Она – королева. И не всегда…
– Ваша жена любит женщин, – услышала Монца собственный голос. Фыркнула, брызнув слюной, утерлась. – Очень любит.
Глаза короля в прорезях маски были розовыми. Взгляд лениво блуждал по ее лицу.
– Женщин? О чем мы говорили? – Он слегка подался вперед. – Я больше… не волнуюсь… совсем. – Провел непослушной рукой по ее ноге. – Думаю… – пробормотал, снова облизывая губы, – думаю…
Глаза его закатились, и он опрокинулся на спину, разбросав руки. Медленно повернул голову, отчего маска съехала набок, и затих, посапывая.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
От него веяло таким покоем… Монце тоже захотелось прилечь. Все-то она бегает, все тревожится… Нужно отдохнуть. Она это заслужила. Но какая-то мысль все же не давала покоя… сначала она должна что-то сделать. Что?.. Монца поднялась на ноги, постояла, раскачиваясь взад и вперед.
