Я закатываю глаза.
— Очень утешающе. Спасибо тебе. Вот только боюсь, что мои видения работают как-то по-другому. И только от меня зависит, какое значение я им придам. К сожалению, у меня нет ключа к разгадке. Однако кто-то может его иметь. Мы должны посетить выставку в Египетском зале и найти этого доктора Ван Риппля. Я постараюсь как можно скорее убедить мадемуазель Лефарж.
— Согласны, — кивают Энн и Фелисити.
— Я хочу вам кое-что показать.
Фелисити открывает какую-то коробку и убирает многочисленные слои тонкой бумаги. Под бумагой скрывается воистину изысканная накидка — из темно-синего, как ночное небо, бархата, с белым меховым воротником и шелковыми лентами-завязками.
— Ох, — вздыхает Энн. — Какая ты счастливица!
Фелисити поднимает плащ и рассматривает его чуть издали.
— Отец хочет взять с собой малышку Полли в какое-то путешествие. Я возражала, и он купил мне вот это.
— А с чего бы тебе возражать? — удивляется Энн, не отводя глаз от накидки.
Мы с Фелисити переглядываемся. Мы обе понимаем, что значит желание адмирала взять в поездку юную подопечную. От ужаса я теряю дар речи.
— Я ее отдам Пиппе, — говорит Фелисити, аккуратно укладывая накидку обратно в коробку.
Энн от изумления разевает рот.
— А разве твоя матушка не рассердится?
— Пускай себе сердится, — говорит Фелисити, и ее губы сжимаются в тонкую линию. — Я скажу, что плащ испортила прачка. Мама раскричится и скажет, что я должна повнимательнее следить за своими вещами. Я скажу, что она и сама не слишком-то заботится о своих.
Коробка оказывается под креслом Фелисити.
— Ну а как насчет сегодняшней ночи? Джемма, как сферы?
Обе с надеждой глядят на меня.
— Да. Сферы.
Я отодвигаю шали, и мы осторожно смотрим на мисс Мак-Клити.
Она сидит вместе с миссис Найтуинг и мадемуазель Лефарж, они пьют чай и пребывают в неплохом настроении. Миссис Найтуинг иногда поглядывает на часы, и я догадываюсь, что она ждет не дождется той минуты, когда сможет наконец выпить свой вечерний стаканчик шерри. По крайней мере, мы можем быть уверены, что уж она-то будет спать, когда мы отправимся на поиски приключений. Но вот мисс Мак-Клити — это совсем другое дело. Она только и ждет, когда же я совершу какую-нибудь ошибку, докажу, что обладаю магией, а после видения я вдвойне ее подозреваю.
— Проклятая Мак-Клити, — зло бросает Фелисити. — Она хочет все погубить!
Энн в задумчивости покусывает нижнюю губу.
— А что, если мы наложим на нее чары? Мы можем наслать на нее такой сон, что она несколько дней не встанет с постели.
Фелисити фыркает.
— Ты с ума сошла? Она тогда точно постарается содрать с нас шкуры — а мы к ним слишком привыкли!
— Нет, — говорю я. — Малейший намек на магию, примененную к ней, сразу нас выдаст. Прямо сейчас нет никакой возможности это сделать. Она не должна ничегошеньки заподозрить. Боюсь, нам придется просто ждать, пока она не заснет естественным образом, и только потом мы сможем отправиться в сферы.
— Вид у нее совсем не сонный, — жалобно произносит Энн.
Я вижу, что мадемуазель Лефарж встает из кресла.
— Попробую-ка я… — говорю я и тоже поднимаюсь.
Я догоняю учительницу в библиотеке, где она ищет какую-то книгу.
— Bonsoir, Mademoiselle LeFarge, — с трудом выговариваю я. — Et, comment allez-vouz?
Она поправляет мое произношение, не отрывая взгляда от полок.
— Como tallay-voo.
— Да, я буду стараться.
— Я была бы счастлива, мисс Дойл, если бы вы приложили хоть какие-то усилия.
Я улыбаюсь, как шут.
— Да. Именно так.
Разговор заходит в тупик. Наверное, зря я пыталась говорить по-французски.
— Чудесный сегодня вечер, не правда ли?
— Дождь идет, — замечает мисс Лефарж.
— Да, конечно. Но дожди ведь необходимы? После них цветы так чудесно разрастаются, и…
Понимающий взгляд мадемуазель Лефарж заставляет меня умолкнуть.
— Довольно уже, мисс Дойл. Что вам на самом деле нужно?
Я вижу, что помолвка с инспектором Кентом весьма обострила детективные способности мадемуазель Лефарж.
— Я просто подумала, что вы, возможно, сможете отвезти нас вот на эту выставку.
Я разворачиваю маленькую афишку представления в Египетском зале и протягиваю учительнице. Она подносит листок поближе к лампе.
— Волшебный фонарь? Магическое представление? Да еще и завтра днем!
— Это должно быть нечто необычное! И я знаю, что вы очень любите подобные спектакли.
— Это верно…
Она со вздохом складывает листок.
— Но едва ли это поучительное зрелище.
— Ох, но…
— Боюсь, я вынуждена сказать «нет», мисс Дойл. Через какой-то месяц вы отправитесь в Лондон на светский сезон и тогда сможете ходить куда вам вздумается. И я полагаю, пока вам следует уделить как можно больше времени искусству реверанса. Это ведь будет величайший момент вашей жизни.
— Надеюсь, что нет, — бормочу я.
Она с добродушной улыбкой возвращает мне афишку, и я проклинаю свою невезучесть. И как нам теперь попасть в Египетский зал, как увидеть доктора Ван Риппля?
Я могла бы заставить ее сделать то, что мне нужно. Нет, это ужасно. А как еще добраться до доктора Ван Риппля? Ладно, всего разок, и никогда больше…
— Дорогая мадемуазель Лефарж… — говорю я и беру ее за руки.
— Мисс Дойл?! Что…
И она умолкает под воздействием магии.
— Вам очень хочется завтра днем отвезти меня, Энн и Фелисити в Египетский зал, — напевно произношу я. — Вы просто умираете от этого желания. Это будет весьма… образовательное зрелище. Обещаю.
Слышится шум, и я прерываю контакт с мадемуазель Лефарж как раз вовремя, потому что в дверях появляется мисс Мак-Клити.
— Джемма, вам пора отправляться в постель, — говорит она.
— Д-да, я как раз со-собиралась… — запинаясь, отвечаю я.
Руки у меня дрожат. Магия кипит во мне и рвется наружу. Я изо всех сил пытаюсь удержать ее под контролем.
Мадемуазель Лефарж взмахивает афишкой, как будто это письмо от ее любимого поклонника.
— Разве это не чудесно? Представление магического фонаря, завтра, в Египетском зале! Я попрошу у миссис Найтуинг разрешения отвезти туда девушек. Это должно быть весьма образовательным зрелищем.
— Магический фонарь?
Мисс Мак-Клити смеется.
— Не думаю, чтобы…
— Да вы сами взгляните — это же братья Вольфсон!
Мадемуазель сует афишку в руки мисс Мак-Клити.
— Мисс Дойл привлекла к ним мое внимание, чему я весьма рада. Я прямо сейчас поговорю с миссис Найтуинг. Прошу меня извинить.
Мы с мисс Мак-Клити остаемся наедине.
— Я пойду спать.
— Одну минуту, — останавливает меня Мак-Клити, когда я пытаюсь проскользнуть мимо нее. — Вы нездоровы, мисс Дойл?
— Н-нет, — хриплю я.
Я даже не осмеливаюсь взглянуть на нее. А вдруг она поймет? Вдруг она прочитает что-то по моему лицу? Ощутит запах магии, как запах духов?
— Но это довольно неожиданно. Я не понимаю, почему ее это так взволновало.
— Мадемуазель Лефарж лю-любит подобные вещи, ей они ин-интересны.
Я с трудом выговариваю слова. На лбу выступают капельки пота. Магия хочет на волю. Я сойду с ума, пытаясь ее обуздать…
Тянется самое длинное мгновение в моей жизни, когда мы обе просто молчим. Но наконец мисс Мак-Клити нарушает молчание.
— Хорошо. Если там есть нечто познавательное, я, может быть, тоже поеду.
Черт бы ее побрал!..
Сбежав наконец из-под взгляда Мак-Клити, я тащусь в свою комнату, и меня чуть не рвет от силы, которую я подавляю в себе. Я рывком открываю окно и сажусь на подоконник, сжавшись в комок. Легкий дождик падает на лицо, но толку в этом нет никакого. Магия взывает ко мне.
«Лети!» — требует она.
Я встаю на узком подоконнике, крепко держась за раму, и наклоняюсь. И отпускаю магию. Руки превращаются в блестящие иссиня-черные крылья ворона, и я парю в небе над школой Спенс. От этого захватывает дух. Я могла бы вечно жить внутри магической силы.
Я делаю круг над лагерем рабочих; мужчины играют в карты и боксируют. Вдали тащатся по дороге бродячие актеры, пьяные, они передают друг другу бутылку виски. Я проношусь над цыганской стоянкой, где стоит на часах Итал, а мать Елена забылась тревожным сном в своем шатре, бормоча чье-то имя.
Я вижу свет в лодочном сарае и знаю, кто там. Я приземляюсь, бесшумно, как снег, и сбрасываю воронье обличье. Сквозь грязное окно я вижу его, сидящего с книгой перед фонарем. Получу ли я то, что мне нужно?
Я врываюсь в сарай, и Картик окидывает меня взглядом; лицо у меня горит, волосы растрепаны.
— Джемма? Что случилось?
— Ты спишь, — говорю я, и его веки послушно опускаются.
Когда же он вновь открывает глаза, он пребывает в том сумеречном мире, что расположен между сном и бодрствованием.
