армейское начальство решило, что я уже вроде как побывал в отпуске, когда ездил к отцу. Потом, когда я вернулся в Штаты – это было на День Благодарения, – я пошел в канцелярию в Форте Худ, в Техасе, чтобы получить свой чек. И получил. Два доллара, пятьдесят центов. «Эй, – говорю я, – где остальные деньги?» А мне отвечают, что вычли их за тот мой рейс в Калифорнию. Ко всему прочему, это был мой день рождения, мне стукнул двадцать один год, так что я купил себе большую банку «Шильца» и пару мясных тянучек «Слим Джим». Вот такой у меня был пир. Но я все равно был счастлив вернуться домой.
Военный опыт Даггана подготовил его к той работе, которую он выбрал. Он пошел в полицию Нью-Йорка, в 41-й участок, в Южном Бронксе, в самую что ни на есть боевую зону. Его напарник Джон Тимони позднее дослужился до шефа департамента. Сам Дагган вышел в отставку лейтенантом. Он дважды был в браке, его последняя супруга Норин О’Ши, как и жена Томми Коллинза, была в пилотной программе подготовки женщин-патрульных. Они вместе по сей день и наслаждаются наконец заслуженным отдыхом.
Когда Чики нашел Бобби Паппаса, работа у того была, как ни посмотри, серьезная. Бобби прошел армейские курсы связиста, включая работу с радио и телетайпом, поэтому, когда его направили во Вьетнам, в 576-ю роту третьего батальона арттехснабжения в Лонг-Бинь, его сразу произвели в сержанты и поручили всю связь на территории этого склада вооружений, крупнейшего в мире. Он обеспечивал связь с подразделениями 25-й пехотной дивизии и 89-го батальона военной полиции, которые отвечали за охрану базы. Паппас рассказывает:
– У нас было тридцать две дозорные вышки, соединенные с бункером по телефону и радио, и шесть джипов с пулеметами 50-го калибра – они постоянно патрулировали периметр. Мы были на связи со всеми. Еще у нас было четыре кинолога. Собаки дали бы знать, что снаружи кто-то есть.
Даже после страшного взрыва, что видел Чики, будучи в двадцати пяти милях от базы, когда Вьетконг обстрелял ее 122-мм ракетами и убил четырех офицеров прямо в бараке, гигантские пирамиды из снарядов оставались для врага главной мишенью.
– Приходилось вызывать боевые вертолеты, – вспоминает Бобби, – а пару раз даже просить поддержку авиации с напалмом.
Паппас вернулся из Вьетнама 30 октября 1968-го.
– Они вообще тебя ни о чем не предупреждают. Бум! И ты дома. Думаю, это и разрушило брак – я ведь не видел жену с крошечной дочкой полтора года.
В США Паппас вернулся к работе в «Лонг-Айленд Лайтнинг Ко.», став руководителем проектов. После двадцати трех лет работы он вышел на пенсию, однако компания предложила ему хорошую сделку, и он остался на контрактной основе. И если с карьерой у него все складывалось отлично, то в личной жизни было наоборот.
– У меня были кошмары каждую ночь, я не мог уснуть. Стал выпивать.
Но в какой-то момент он сделал над собой усилие и перевернул все с ног на голову.
– Я бросил пить в 1979-м, когда обратился к Анонимным алкоголикам. Кроме того, я получил поддержку в Администрации по делам ветеранов, и они помогли мне преодолеть посттравматический синдром. Я двигался вперед. И наконец я встретил Эйлин.
Это его жена – Эйлин Тарпин, медсестра.
– С тех пор, как она появилась в моей жизни, – признается Паппас. – Дела пошли на лад.
Теперь они вместе нянчат внуков в своем доме в Мертл-Бич, в Южной Калифорнии. Паппас играет в гольф и рыбачит:
– Буквально только что мы с четырьмя парнями из АА наняли лодку и поехали на озеро. Поймали девятнадцать сомов, отличный день!
Что ж, можно сказать, друзья Чики, что выжили в той войне, расстались с Вьетнамом, но сам Вьетнам не покинул их. Пройдут годы, и им удастся построить новую, полную счастья жизнь, каждый новый день которой они честно заслужили.
Приложение
Инвуд, Манхэттен, Нью-Йорк Сити
Для понимания, как Чики Донохью вообще решился на свое невероятное путешествие, чтобы найти друзей на поле боя, полезно знать о том времени и о том месте, откуда все начиналось. Хорошо бы современные градостроители изучали и воссоздавали его приметы.
Чики и его приятелям повезло расти в Инвуде в 50-х и самом начале 60-х, когда эта северная оконечность острова Манхэттен была почти не тронута большим городом. Дети играли, словно дикари, свободные и беспризорные, в диком лесу, между двух рек, и на улочках между ними. Это был Нью-Йорк, но царство девственной природы начиналось в шаге от метро – волшебное место, застывшее в невинной эпохе, фронтир между цивилизацией и деревней, который Джон Ф. Макмаллен[169], уроженец Инвуда, назвал в одном из своих онлайн радио-подкастов «нашей окраиной Рая».
– Мы выросли у самого входа в Инвуд-Хилл Парк, где еще оставались старые племенные пещеры, – говорит Рик Дагган. – Мама рассказывала мне истории об индейской принцессе, что жила там, когда она сама была маленькой.
Это не сказка. Коренная американка принцесса Ноэми и правда жила в коттедже рядом с трехсотлетним тюльпанным деревом, которое считалось у делаваров священным. Сегодня здесь висит табличка, где написано, что на этом самом месте Петер Минёйт купил Манхэттен за безделушки стоимостью в 24 доллара. В школах учат, что он обманул индейцев, но недавно историки установили, что все, скорее, было наоборот, потому что Минёйт заключал сделку с вождем Сейси из племени Канарзее, которое тоже входило в семью делаваров, но самим островом не владело.
Согласно увлекательному веб-сайту Коула Томпсона myinwood.net, «Мой Инвуд», где вы найдете богатый фотоархив, принцесса Ноэми обучала местных детей индейскому ремеслу бисероплетения и собирала по шестьсот человек каждый сентябрь на племенные праздники. В соседнем коттедже в парке также жила Эми Лепренс-Вурхиз, дочь Луи Лепренса, создавшего первый в истории прототип киносъемочного аппарата. Там она работала в своей гончарной мастерской, вдохновляясь образцами индейского творчества. В свое время градостроитель Роберт Мозес[170] срубил священное тюльпанное дерево и выселил Ноэми и Эми, но дух этого места, частицей которого они стали, остался таким же сильным.
В Инвуд-Хилл Парк вы найдете нечто, нигде больше в Нью-Йорке не сохранившееся, – 196 акров первозданного леса, под кронами которого прячутся древние пещеры делаваров и солончаковое болото, где они ловили рыбу. Все это до сих пор там. На южной окраине парка простирается еще 66 акров заповедника под названием Форт-Трион Парк, где находится музей Клойстерс[171] с его гобеленами
