– Где это случилось?
– В районе Белькур, в самом центре Лиона.
Керри и Поль обменялись взглядами: еще один след вел в никуда.
Лебель не нарушал молчания. Он похлопал себя по карману, снова достал пачку и вытащил сигарету.
– Я не буду курить, просто так мне спокойней.
– Да ладно, курите, – сказала Керри, которую вежливость инспектора сделала покладистой.
– Благодарю.
Лебель закурил и что есть сил затянулся. Поль завороженно смотрел на инспектора, ожидая, когда же дым выйдет наружу, но легкие бедняги страдали таким недостатком никотина, что поглотили его без остатка. Щеки инспектора стали цвета свежей ветчины.
Лебель улыбнулся, глядя на сбитых с толку собеседников. Он был явно рад восстановить вечно попираемое достоинство французской полиции и выложил свою последнюю карту:
– Ваше бюро связалось с нами только вчера. Мы не смогли копнуть глубже, и все же…
Он скромно замолчал, чтобы усилить эффект.
– …я взял на себя труд проверить, что делала Жюльетта в те дни, которые вас интересуют.
Поль прикусил губу. Такая проверка напрашивалась сама собой.
– И что же?
– Она отсутствовала в колледже как раз четыре дня. Уехала за два дня до погрома, вернулась на следующий день после. Официальный предлог: болезнь. Справки от врача нет.
Сильнейшее волнение охватило Поля. Выходит, интуиция его не обманула, хотя он уже внутренне смирился с такой возможностью. За погромом в Польше и вправду стояла женщина, и вот теперь он узнал ее имя.
– Жюльетта, – прошептал Поль.
– Вы знаете, где она? – нетерпеливо спросила Керри. – Можно ее допросить?
– Мы знаем ее официальный адрес, – ответил Лебель хитровато, – но не то, где она теперь.
– Что вы хотите сказать?
– Только то, что прелестная Жюльетта бесследно исчезла три недели назад.
Даже не заезжая в свой отель в квартале Сен-Жермен-де-Пре, Керри и Поль отправились на такси в Институт Пастера.
Шофер-камбоджиец рассматривал их в зеркало заднего вида и настойчиво предлагал совершить экскурсию по Парижу. Всю дорогу они отнекивались, так и не улучив минуты, чтобы обсудить разговор с Лебелем.
Поль еще накануне договорился по телефону о встрече с профессором Шампелем. Профессор охотно согласился принять их на другой день. Чтобы не стеснять себя в разговоре, Поль решил на этот раз открыться Шампелю. Был, правда, риск, что профессор упрется и не захочет сотрудничать со спецслужбами, но, если он согласится им помочь, они смогут узнать гораздо больше.
Немного смущенное признание Поля не вызвало никакой реакции у пожилого профессора. Казалось, что ему абсолютно безразлично, кто перед ним: секретный агент или коллега медик. Шампель был очарован присутствием Керри, благодаря которой число благодарных слушателей его рассуждений на любимую тему удвоилось. Вот и все, что его волновало.
– Нам совершенно необходимо прояснить некоторые моменты нашего предыдущего разговора, – сказал Поль.
– Охотно. Какие же именно?
– Мы говорили о генетической стабильности вибриона холеры.
– Да, она действительно весьма примечательна.
– Но не абсолютна? Вам приходилось сталкиваться с появлением совершенно новых штаммов?
– Мне кажется, я об этом уже говорил, – ответил профессор, нахмурив брови, словно отчитывая нерадивого ученика. – С 1992 года нам известен еще один вибрион. В отличие от всех, что существовали веками, он не распознается обычными сыворотками Οι. Его обозначение – Оι39.
– Где он появился?
– В Бангладеш. Подозрения возникли сразу, потому что эпидемия 1992 года не щадила и взрослых. Между тем там, где холера эндемична, у взрослых обычно вырабатывается иммунитет. Исследования нового микроба показали, что антитела против вибриона Οι не защищают от этого нового штамма. Последствия эпидемии оказались весьма серьезными.
– Откуда он взялся, по вашему мнению?
– Он появился путем включения в обычный микроб частиц генетического материала из множества штаммов не патогенного вибриона. От этого вибрион получил дополнительную защиту: он заключен в капсулу, позволяющую ему лучше сопротивляться внешним воздействиям и передаваться контактным способом. Кроме того, он обрел способность проникать в кровь. У одного из ослабленных больных мы наблюдали даже септисемию, чего никогда не бывает при заражении обычным вибрионом.
Профессор, – вмешалась Керри, пристально глядя на Шампеля, вы можете ответственно утверждать, что эта мутация носила естественный характер?
Я понимаю ваш вопрос, мадемуазель. Действительно, может показаться странным, что микроб, остававшийся веками стабильным, вдруг мутирует. По правде говоря, я не могу ничего исключить. Возможно, что эти изменения самопроизвольны, но их могли и… спровоцировать.
– В таком случае можно предположить, что это лишь промежуточная стадия?
Шампель выглядел удивленным:
– Уточните, пожалуйста.
– Позвольте себе на минуту игру воображения, профессор. Можно ли спровоцировать новые мутации, чтобы… сделать вибрион еще более опасным?
– Генетические скрещивания со штаммами непатогенных микробов, конечно, возможны. Сегодня их известно более ста пятидесяти. У каждого свои особенности, я бы даже сказал, качества. Некоторые очень заразны, другие легко проникают в кровь и провоцируют септисемии. Как и при выведении новых пород собак или лошадей, можно выборочно делать акцент на тех или иных свойствах.
– И это может привести к созданию суперхолеры?
– Микроба с новыми свойствами, да. Более стойкого, более патогенного. Это, бесспорно, возможно, но изменить всю структуру микроба нельзя. В любом случае холера всегда останется болезнью бедных.
– Почему?
– Потому что заражение всегда будет происходить в антисанитарных условиях. Это касается всех микробов без исключения. Кроме того, эта болезнь не щадит только тех, кто ослаблен и плохо питается.
Поль устроился на самом краешке стула. Было заметно что возбуждение и круговорот мыслей физически притягивают его к профессору.
– Таким образом, – сказал он, – можно заключить, что по сути одна и та же болезнь при появлении микроба с иными иммунными свойствами может стать более заразной и патогенной, вызывая, к примеру, септисемию в сочетании с кишечным расстройством и лучше сопротивляясь антисептикам?
– Что-то вроде эффекта Бангладеш в десятой степени, – сказала Керри.
– Да, – согласился Шампель, – это вполне вероятно. Не понимаю, правда, кто бы мог захотеть, чтобы такая…
– Сколько жертв бывало при пандемиях обычной холеры?
– Последняя, шестая по счету, за тридцать лет унесла несколько сотен миллионов жизней.
– Значит, мутировавший вибрион приведет к тому же гораздо быстрее! Несколько месяцев, а может быть, и недель?
Поль вложил столько пыла в свои слова, что в голове у Шампеля зародилось сомнение. Он подозрительно обвел взглядом Поля и Керри и замолчал.
– Н-да, – сказал Поль, сознавая свою ошибку, – вы, без сомнения, заразили нас своей страстью к этой болезни, профессор.
– Очень рад, – ответил Шампель, протирая очки кончиком галстука.
Потом он водрузил их на нос и строго сказал:
– Надеюсь только, что эта страсть послужит благой цели.
Похоже, что он впервые задумался о намерениях своих собеседников.
Поль решил немедленно поставить все на свои места.
– Послушайте, профессор, – сказал он, – у нас есть основания предполагать, что некоторые, скажем так, террористические организации интересуются вибрионом холеры именно из-за избирательности ее действия.
– Единственное, за что можно благодарить и сентября, – со вздохом отозвался профессор, – так это за то, что теперь можно поверить во все, что угодно.
Он помотал головой, словно не одобряя выбор невесты дальним родственником.
– Нет ли у вас пусть даже косвенных сведений о любых исследованиях вибриона холеры в контексте биотерроризма?
– Нет. Во времена холодной войны ходили какие-то слухи, но ведь вы знаете, в долг дают только богатым: тогда русских подозревали в работах над всеми возможными мерзостями. Холера тоже упоминалась, но гораздо реже, чем оспа, чума или туляремия. Конечно же без всяких доказательств.
– А сегодня? Разве не происходит на наших глазах приватизация биологического оружия? Говорят, что любой при помощи простой скороварки…
– Верно, хотя все эти ремесленные приемы проходят только с такими простыми материями, как карбункулы и ботулизм. Напротив, изменение вибриона холеры путем рекомбинаций с другими штаммами можно осуществить только в специальных лабораториях усилиями целой команды ученых.
– В прошлый раз я говорил вам о лаборатории в польском Вроцлаве… – сказал Поль.
– Да, – перебил его Шампель, – и вы меня заинтересовали. Я решил разузнать об этом побольше и почитал специальную литературу. Об этом центре я раньше не знал, ведь они занимаются фундаментальными исследованиями, а я прикладными. Надо признать, что они работают на очень хорошем уровне.
