Она направилась к двери, но затем повернулась с серьезным видом.
— О, все-таки завтра ты можешь кое-что сделать.
— Что, любимая? — спросил, встревожившись, детектив.
— «Гувер».
Она кивнула на пылесос в углу, передняя его панель лежала сбоку, пыльный шланг свисал рядом. Еще несколько деталей разложены на газете.
— Отнеси его.
— Я посмотрю, — пообещал Бишоп. — Просто мусор попал в мотор или еще что-нибудь.
Она возразила:
— У тебя был месяц. Теперь пришло время специалистов.
Бишоп повернулся к Джилету.
— Ты умеешь обращаться с пылесосами?
— Нет. Извини.
Детектив посмотрел на Дженни.
— Я займусь им завтра. Или послезавтра.
Понимающая улыбка.
— Адрес мастерской на желтом листке, вон там. Видишь?
Бишоп поцеловал жену.
— Доброй ночи, любимая.
Дженни исчезла в полутемном коридоре.
Коп встал и подошел к холодильнику.
— Думаю, я не заработаю еще больше неприятностей, чем у меня уже есть, если предложу арестанту пиво.
Джилет покачал головой.
— Спасибо, но я не пью.
— Нет?
— Так со всеми хакерами. Мы никогда не пьем ничего, что действует как снотворное. Зайди когда-нибудь на любой форум хакеров. Половина сообщений о том, как обмануть коммутатор «Пасифик белл» или взломать компьютеры Белого дома, вторая половина — о содержании кофеина в последних новинках среди безалкогольных напитков.
Бишоп налил себе пива. Взглянул на руку Джилета, татуировку чайки и пальмы.
— Довольно уродливо, скажу честно. Особенно птица. Почему ты ее сделал?
— Я учился в колледже в Беркли. Занимался хакингом около тридцати шести часов без остановки и потом пошел на вечеринку.
— И что? Сделал татуировку на спор?
— Нет. Заснул без нее, а проснулся с ней. Так и не узнал, кто надо мной подшутил.
— С ней ты похож на бывшего моряка.
Хакер огляделся — чтобы удостовериться, что Дженни нет рядом, и подошел к шкафчику, куда она убрала тартинки. Открыл пакет, взял четыре печенья, предложил одно Бишопу.
— Нет, спасибо.
— Ростбиф я тоже съем, — кивнул Джилет на сандвичи, приготовленные Дженни. — Просто я мечтал о печенье в тюрьме. Самая лучшая еда для хакера — полно сахара, можно покупать от случая к случаю, и они не портятся.
Он проглотил сразу два.
— Возможно, в них даже есть витамины. Не знаю. Они составляли мое основное меню, когда я занимался хакингом. Воздушные тартинки, пицца, «Маунтин-вью» и «Джолткола».
Через мгновение Джилет спросил шепотом:
— Твоя жена в порядке? Она упомянула о встрече с доктором…
Хакер заметил, как слегка задрожала рука детектива, когда он поднимал бокал с пивом.
— Ничего серьезного. Пара тестов.
Потом, будто чтобы сменить тему разговора, он сказал:
— Пойду проведаю Брэндона.
Когда детектив вернулся через несколько минут, Джилет держал пустой пакет из-под тартинок.
— Тебе не осталось.
— Ничего страшного, — засмеялся Бишоп и снова сел.
— Как сын?
— Спит. Вы с женой хотели детей?
— Нет, вначале не хотели… то есть, надо сказать, я не хотел. К тому времени, как захотел, все уже кончилось. Мы развелись.
— Значит, ты хочешь детей?
— О да.
Он пожал плечами, смахнул крошки от печенья в руку и высыпал на салфетку.
— У моего брата двое. Мальчик и девочка. Мы неплохо веселимся вместе.
— У брата? — переспросил Бишоп.
— Рикки, — пояснил Джилет. — Он живет в Монтане. Смотритель парка, хочешь — верь, хочешь — не верь. У них с Каролиной — его женой — огромный дом. Что-то вроде бревенчатой хижины, только очень большой. — Он кивнул на задний двор Бишопа. — Тебе бы понравились их овощные грядки. Каролина — прекрасный садовник.
Бишоп уставился на крышку стола.
— Я читал твое досье.
— Мое досье? — переспросил Джилет.
— Из отдела подростковой преступности. Ты забыл его уничтожить.
Хакер медленно свернул и развернул салфетку.
— Мне казалось, оно запечатано.
— Только от публики. Не от полиции.
— Зачем? — холодно спросил Джилет.
— Потому что ты сбежал из ОРКП. Я заказал копию, когда узнал, что ты исчез. Подумал, там будет информация, которая поможет тебя найти.
Детектив продолжил монотонным голосом:
— К нему прилагался отчет социального работника. О твоей семье. Или отсутствии оной… Скажи мне — почему ты всем врешь?
Джилет долгое время ничего не отвечал.
«Почему ты врешь?» — подумал он.
Врешь, потому что можешь.
Врешь, потому что в Голубом Нигде можно придумать все что угодно и никто не узнает, что ты говоришь неправду. Можно залезть на любой чат и рассказать миру, что ты живешь в роскошном доме в Санивейл, или Менло-парке, или Уолнат-Крик. И твой отец — юрист, врач или пилот, а мама — дизайнер или управляет цветочным магазином, а брат Рик — чемпион штата по легкой атлетике. И можно продолжать бесконечно, поведать миру, что вы с отцом соорудили компьютер из конструктора за шесть ночей, когда он пришел с работы домой, и именно тогда ты подсел на машины.
Какой он славный парень…
Можно сказать, что, даже несмотря на трагическую смерть матери от сердечного приступа, ты все еще в отличных отношениях с отцом. Он путешествует по миру, работая нефтяником, но всегда возвращается домой на выходные, проведать тебя и брата. А когда отец в городе, ты каждое воскресенье заходишь в гости на обед к нему и его новой жене, очень приятной женщине. Вы иногда вместе отправляетесь в его берлогу и пишете скрипты или играете в многопользовательские игры.
И представляете? Мир верит вам. Потому что в Голубом Нигде единственное, по чему люди в состоянии судить, — это байты, которые ты выбиваешь немеющими пальцами.
Мир никогда не узнает, что ты просто лжешь.
Мир никогда не узнает, что ты единственный ребенок разведенной матери, работающей три или четыре ночи подряд и гуляющей с «друзьями» — всегда мужчинами — в остальное время. И убил ее не сердечный приступ, а печень и темперамент, сдавшие почти одновременно, когда тебе исполнилось восемнадцать.
Мир никогда не узнает, что твой отец, мужчина без определенного рода деятельности, совершил единственный поступок, в чем, вероятно, и состояло его предназначение, — бросил вас с матерью, когда ты пошел в третий класс.
И домом тебе служил ряд сменяющих друг друга бунгало и трейлеров в беднейших районах Кремниевой долины, а единственным твоим сокровищем был дешевый компьютер, и вовремя оплачивался только один-единственный счет — за телефон, потому что ты сам его погашал на деньги, полученные за разнос почты. Только чтобы оставаться на связи с тем, что не давало сойти с ума от одиночества и боли: Голубым Нигде.
Ладно, Бишоп, ты меня поймал. Ни отца, ни братьев. Эгоистка и наркоманка мать. И я — Уайетт Эдвард Джилет, один в комнате со своими друзьями — «Трэш-80», «Эппл», «Кайпро», «PC», «Тошиба», «Сан-спарк стейшн»…
Наконец он поднял голову и сделал то, чего не делал никогда — даже наедине с женой: рассказал всю свою историю другому человеческому существу. Фрэнк Бишоп не двигался, только всматривался в мрачное, изможденное лицо Джилета. Когда хакер закончил, Бишоп заметил:
— Ты тренировался в социальном инжиниринге все детство.
— Да.
— Мне было восемь, когда он ушел, — продолжил Джилет, сжимая банку с колой, мозолистые пальцы отбивали дробь по холодному металлу, будто нажимая клавиши. М-н-е б-ы-л-о в-о-с-е-м-ь…
— Мой отец служил в воздушных войсках. Его распределили в Трэвис, и, уволившись, он там и остался. То есть время от времени стал там останавливаться. Большей частью он пропадал с друзьями по службе или… можешь догадаться где, когда не приходил домой по ночам. В день, когда отец бросил нас, мы в первый раз поговорили серьезно. Мать где-то гуляла, он зашел в мою комнату и сказал, что ему надо пройтись по магазинам и почему бы мне не присоединиться. Я очень удивился, потому что мы никогда ничего не делали вместе.
Джилет глубоко вздохнул, попытался успокоиться. Пальцы яростно и бесшумно стучали по банке.
М-ы-с-л-и… м-ы-с-л-и…
— Мы жили в Барлингейме, рядом с аэропортом, сели с отцом в машину и поехали в торговый центр. Он купил пару вещей в аптеке, потом повел меня обедать рядом с железнодорожной станцией. Принесли еду, но я слишком нервничал, чтобы есть. Он даже не заметил. Внезапно отец отложил вилку, посмотрел на меня и рассказал, как он несчастлив с моей матерью и как ему необходимо уйти. Я помню точные слова. Он сказал, что все его мысли перепутались и ему придется уехать, чтобы продолжить свой личностный рост.
М-ы-с-л-и…
Бишоп покачал головой.
— Он говорил с тобой как с приятелем в баре. Не как с маленьким мальчиком, не с сыном. Плохо.
