Однажды, смотрю — только что Белла рядом со мной сидела, а тут раз — и ее уже нет. Спрашиваю у Юры, где она.
— Она ушла осу мыть, та только что попала в сметану, — отвечает.
Это все была Белла…
* * *
Вообще, Ахмадулина — это человек, в котором сходились одновременно и ад, и рай. При том что была потрясающим поэтом.
Я согласна с теми, кто считает ее вершиной нашей современной поэзии. Многие ставили ее в один ряд с Пастернаком, Блоком, Ахматовой, Цветаевой. Она на самом деле находится в семье небожителей. У нее было особенное видение мира.
Она ведь была единственным человеком, который не подписал письмо против Пастернака. И ее за это выгнали из Литературного института.
Ахмадулина была умнейшей женщиной. Но стоило ей выпить, как она становилась другим человеком, в нее словно бес вселялся. Юрка говорил ей: «Я сам люблю выпить, но потом лягу спать, и все. А ты начинаешь издеваться!» Белла делала это со своим невероятным умом! Всегда умела найти больное место. Жестокой была.
Укоряла Юру в том, что он преуспевает. Да еще добрые люди-писатели подробно рассказывали ей про него, а ему про нее. При том что он целиком признавал ее превосходство в литературе, ее невероятную одаренность. Считал, что у нее редкостное дарование.
Беллу же в нем притягивали его ум, эрудированность. Юра дал ей много в смысле образования, он же был очень начитанный. Восемь лет они вместе прожили.
Но в конце Нагибин сам выгнал Беллу во время очередной их ссоры. «Бери чемодан и уходи!» — сказал он ей…
* * *
Из «Дневника» Юрия Нагибина
«3 сентября 1972 г.
Приятная встреча в ЦДЛ. Антокольский пригласил меня за стол, который „держал“ Евтушенко, но сам Антокольский не дождался моего прихода, напился и уехал домой… Ахмадулина решила отметить мое появление тостом дружбы.
— Господа! — воскликнула она, встав с бокалом в руке. — Я пью за Юру!..
— Сядь, Беллочка. Я не люблю, когда ты стоишь, — прервал Евтушенко, испуганный, что Ахмадулина скажет обо мне что-то хорошее. (Испуг его был лишен всяких оснований.)
— Я должна стоять, когда говорю тост. Этой высокой вежливости научили меня вот они, — любовно-почтительный жест в сторону сына Кайсына Кулиева. — Я пью за Юру. Пусть все говорят, что он халтурщик…
— Сядь, Беллочка! — мягко потребовал Евтушенко.
— Нет, Женя, я и за тебя произносила тост стоя. Так пусть все говорят, что Юра киношный халтурщик… — Она сделала паузу, ожидая, что Женя ее опять прервет, но он внимал благосклонно, и Белла обернулась ко мне. — Да, Юра, о тебе все говорят: халтурщик, киношник… А я говорю, нет, вы не знаете Юры, он — прекрасен!.. — И она пригубила бокал.
…Б. Ахмадулина недобра, коварна, мстительна и совсем не сентиментальна, хотя великолепно умеет играть беззащитную растроганность. Актриса она блестящая, куда выше Женьки, хотя и он лицедей не из последних. Белла холодна как лед, она никого не любит, кроме — не себя даже, — а производимого ею впечатления. Они оба с Женей — на вынос, никакой серьезной и сосредоточенной внутренней жизни. Я долго думал, что в Жене есть какая-то доброта при всей его самовлюбленности, позерстве, ломании, тщеславии. Какой там! Он весь пропитан злобой. С какой низкой яростью говорил он о ничтожном, но добродушном Роберте Рождественском. Он и Вознесенского ненавидит, хотя до сих пор носится с ним, как с любимым дитятей; и мне ничего не простил. Все было маской, отчасти игрой молодости.
Жуткое и давящее впечатление осталось у меня от этого застолья».
* * *
Человека более чудовищного, чем выпившая Белла, не существовало. Она сразу начинала цепляться: «Ты — советская сволочь!» Так что ее муж Борис Мессерер (художник, последний, муж Ахмадулиной. — И.О.) — человек удивительного терпения.
Однажды я оказалась у них в мансарде на Поварской.
Пришла Белла и тут же начала цепляться к мужу: «Ты делец! Думаешь только о деньгах!»
Борис взялся руками за голову: «Это мой мучитель! Когда же это закончится?!»
Я попыталась как-то воздействовать на Беллу. Сказала ей, что это же Боря Мессерер, как она так может о нем говорить?
«Да, это ваш Боря! — ответила мне она. — Который думает только о деньгах!»
В конце она болела сильно. Чудо, что дожила до такого возраста. Она же ослепла в конце.
Чудо, что Боря сумел сохранить себя в профессии. Но мучался он с ней невероятно. Белла постоянно упрекала его. И тем не менее они прожили всю жизнь вместе.
Как-то Борис написал мне на бумажке номер своего телефона, и я по почерку поняла, какой он железный человек.
Я сама с Беллой по-настоящему познакомилась в 56-м году, как раз после освобождения из лагеря. Она была очаровательна — чудесные темно-рыжие волосы, естественный звонкий голос, ум и одаренность невероятные. Она интересовалась лагерем, тогда это была экзотика. Я много проводила с ней времени.
Не знаю, насколько она любила Юру. Она, по-моему, любить по-настоящему не могла, слишком была погружена в другое. Могла влюбиться разве что.
А для Нагибина Ахмадулина была единственной, кого он по-настоящему любил. После той детской любви к Маше Асмус.
* * *
У Юры все время были какие-то женщины, о которых он заботился. Хотя Ксения Алексеевна жутко с ними обращалась.
Всего у Юры было 6 жен.
Ксения Алексеевна говорила: «Он как шашлык нанизывает их. И никого бросить не может».
Последняя его жена была идеальной, они прожили 26 лет вместе, до самой смерти Юры.
Алла Григорьевна стала для него и медсестрой, хотя по профессии была переводчицей, и кухаркой, и секретарем, и машину водила.
Юра сильно изменился, после того как умерла мать. Он безумно любил ее. И пережить ее смерть, видимо, до конца так и не смог.
Однажды мы встретились на какой-то выставке с Беллой, и я спросила у нее, что случилось с Юрой. «С ним после смерти Ксении Алексеевны какой-то сдвиг произошел», — ответила она. Нагибин вдруг стал писать про вождей, написал книгу о том, как любил свою тещу, мать дочери Лихачева.
И тогда жена решила по-своему помочь ему — избавить от всякой памяти о матери. Не забуду, как мы с сестрой приехали к Юре на дачу в поселок Красная Пахра. Когда Ксения Алексеевна была жива, у нее там был уютный будуар с диваном, старинным трюмо. В тот раз мы ничего этого не увидели — оказалось, за счет комнаты Ксении Алексеевны жена Юры решила расширить гостиную. И вовсе избавилась от ее комнаты. Чтобы, значит, ничто не напоминало о матери.
