и растворился в ночи. В неверном свете очага в кунацкой виднелись две фигуры на полу, завернутые в одеяла. Адел-Гирей молча указал пистолетом на того, кто лежал у дальней стены.
Вошли.
Даур пнул ногой спящего. Аслан-бей, еще не проснувшись, сразу выстрелил из пистолета. Пуля улетела в потолок. Второй выстрел ушел в стену. Я отбил ногой руку кабардинца.
Его спутник проснулся и испуганно жался к стене. Даже попытки не сделал вмешаться.
— Скажи спасибо, что жив останешься. Расскажешь всем, как поступают с предателями, — сурово сказал я ему и обратился к Аслан-бею. — Где прячут Торнау? Куда Тамбиев его увез?
Аслан-бей молчал. Сразу все понял. Не стал ни укорять Адел-Гирея за нарушение закона гостеприимства, ни напоминать Дауру о решении суда. Кто я такой, он догадался по моему вопросу.
— Русские нарушили первыми древний договор! Лишили нас всего! — он выплевывал слова, не сводя с нас глаз.
— За мою дочку! — выкрикнул Даур и выстрелил в грудь Аслан-бею.
— За отца! — раздался крик и выстрел Адел-Гирея.
— За русского офицера! — не остался я в стороне, метя в сердце.
— Свершилось! — воскликнул Даур, вынимая шашку из ножен и примеряясь к голове кабардинца.
— В доме не руби! — остановил его хозяин. — Выволочем во двор.
— Постойте! — остановил я своих подельников.
Вынул ножик для мяса. Наклонился над трупом и прочертил кровавую борозду от уха до края губ. Не прощаясь, вышел из кунацкой. Пошел быстрым шагом к Карамурзину, сторожившему лошадей.
Рассветало. Солнечный диск выкатывался из-за Кавказского хребта, разгоняя утренний туман.
— Сделано? — полуутвердительно спросил ногаец.
Я хмуро кивнул. Оседлал свою лошадь. На душе было неважно. Я впервые участвовал в подобном деле и в себе еще не разобрался. Трупов за спиной немало. Но казнь? Конечно, это была казнь, а не хладнокровное убийство троими сонного и доверившегося хозяину человека.
Карамурзин решил меня спрятать на время в своем ауле. Об этом заранее договорились.
— Вот скажи мне, Тембулат. Я не понимаю… — спросил я князя по дороге — Ведь все, что мы сделали, — это не по правилам. Убили под крышей дома. В кунацкой. Хрень какая-то выходит!
— Не знаю, что такое «хрень», а что до Адел-Гирея… Пусть этот дурачок сам разбирается со своими проблемами!
Карамурзин хорошо умел прикидываться простодушным. Наверное, точно также его далекий рыжебородый предок шел по головам к вершинам власти, чтобы уравнять на Востоке имена Цезаря, Искандера и Чингиза. Такого человека нужно иметь в друзьях, а не во врагах. Я это понял с первой встречи.
— Свидетель был? — уточнил Тамбулат.
Я кивнул.
— Это хорошо. Скоро до Тамбиева и Джансеида дойдет весть, что охота объявлена. Сами меня найдут. И я предложу им сделку.
— Выкуп будешь предлагать?
— Предложу! — согласился ногаец и хитро улыбнулся. — Главное — вытащить Федора из горных абадзехских лесов. В тех чащобах нам ловить нечего. Нужно там родиться, чтобы найти дорогу. А вот в предгорьях… Там будет проще. Выкрадем моего кунака как невесту!
— Долго мне отсиживаться за рекой?
— Пускай все уляжется. Абадзехи озвереют, как узнают про смерть Аслан-бея. Не то чтобы его любили, но как предводителя ценили. Удачливый был сукин сын.
— Ага! Удачей так и брызгал сегодня на рассвете, — хмыкнул я в ответ на слова князя.
— Кисмет! — пожал плечами будущий хаджи.
— Урум не знает Рока! — гордо возразил ему переиначенными словами Ромена Роллана.
— Это ты Аслан-бею расскажи! — засмеялся Тембулат, но потом призадумался. — Хотя… Кабардинец сам накликал свою беду.
— Смерть предателям! — злобно и хрипло отрубил я.
Тембулат кивнул. Быть может, мне. Быть может, своим мыслям.
… На другом берегу Кубани меня ждали два чумазых погонщика-пастуха. Пригнали, вроде как, отару на водопой. Переправился без проблем. Никаких казацких «секретов». Замок на черкесской границе явно не мешало бы смазать!
Отправились в аул. Устроили меня в белой круглой кибитке, украшенной красными лентами и тесьмой. Ее окружали баранкоши и гигантские стога сена. И непролазная грязь, перемешанная с навозом. Под красными перекладинами, поддерживающими крышу, устроили мне постель на войлочных коврах. Угостили кониной и чаем с молоком. И оставили одного в обществе старухи, таскавшей мне еду и не лезшей с вопросами.
Через неделю встречавшие меня ногайцы вернулись с прапорщиком Каймурзой Беймурзовым. Он, как и я, был не в мундире, а в щегольской белой черкеске.
— Джандетли болсун! Поедем к тахтамышевским ногаям на тот берег. Странный человек к ним прибежал. Голый. Сперва испугались, что шайтан. Но потом разобрались. Бормочет что-то про пленного русского офицера. Поговори с ним. Может, что и поймешь.
Добрались до нового аула без проблем с большим отрядом. Ногаи окружали меня со всех сторон. Берегли. Но к нам по дороге никто не полез ни с вопросами, ни с угрозами.
В юрте сидел изможденный русский, наряженный в хламиду с чужого плеча. Представился бежавшим из черкесского плена казаком Петром Петровым (наверняка, был из беглых крестьян, родства не помнивших). Рассказал мне такое, что мигом настроение взлетело до небес.
Голым его нашли потому, что он пытался переплыть реку, воспользовавшись деревом, чтобы выбраться на равнину. Сложил на него одежду. Но на середине реки дерево унесло. Вот он и выбрался к ногаям, тряся мудями. Нагой к ногаям — вот такой вышел каламбур.
До этого он шесть дней скитался по лесам. Шел, ориентируясь по солнцу на север. Прятался от черкесских разъездов. Питался одними грушами и ягодой, которую птицы не успели склевать.
— В ауле со мной сидел в запертом домике пленный русский офицер. Представился поручиком Федором Федоровичем Торнау…
«Есть! Ну, есть же! — возликовал я. — Нашелся!».
— … Его держат в цепях. Он уже дважды пытался бежать. Со мной не смог. Плох совсем стал. Болеет. Из всей одежды на нем лишь кошачья шуба без рукавов да подштанники. Он где-то раздобыл напильник. Помог мне от цепей избавиться. И наказал передать о себе весточку. Особо подчеркнул, чтобы не Зассу, а генералу Вельяминову.
— Объяснил, почему?
Казак подтвердил версию Карамурзина о последствиях нападения на абадзехские аулы.
— Сам-то где в плен попал? Не в том бою?
— Нет! Меня Тамбиев захватил, когда я в составе обоза ехал к Вознесенскому укреплению. На левом берегу.
— А что Тамбиев? Часто в набеги отъезжает?
— Редко. Все ждет, когда на него
