Мое настроение и без того было мрачным, но вид двух мужчин, столпившихся вокруг нее и проявляющих к ней интерес, привел меня в холодную ярость.
— Элиза, — рявкнул я.
Она остановилась, ее глаза широко раскрылись, когда она, наконец, заметила меня.
— Пора уходить, — когда она не отодвинулась сразу, я мог поклясться, что на секунду ослеп. Шип в моей голове засел глубже, и разочарование затянуло меня на дно. — Прямо сейчас.
Мой тон был резким и повелительным. Слишком резким для Элизы, но я чувствовал, что вынужден это сделать. Она знала из наших сообщений, что я расстроен, но все же тянула время, не приходя ко мне, когда я в этом нуждался.
Наконец, она сказала что-то мягкое двум мужчинам, прежде чем направиться ко мне. Я выдохнул, только когда она оказалась рядом. Ее гнев был ощутим, но она сохраняла сжатые губы и профессиональное выражение лица, даже когда Марисоль присоединилась к нам на прогулке по парковке.
Я не смог скрыть свои чувства и не захотел разыгрывать вежливость, когда Марисоль имела наглость преградить Элизе дорогу, чтобы она первой добралась до пассажирской двери.
— Элиза со мной впереди, — нараспев произнес я. — Если хочешь, чтобы я отвез тебя обратно к твоей машине, садись сзади.
Марисоль резко отвернулась от двери, ее губы приоткрылись.
— Уэстон?
Я открыл для нее заднюю дверь.
— Если бы ты спросила сначала, я бы сказал тебе, что единственное свободное место у меня было заднее.
Она долго смотрела на меня, ее темно-карие глаза скользили по мне, словно пытаясь понять, насколько я серьезен. Элиза была позади меня, но я должен был позаботиться об этой проблеме, прежде чем уделить ей свое внимание.
Марисоль откинула свои черные волосы за плечо и прошла вперед, чтобы нырнуть на заднее сидение. Она скрестила руки на груди и уставилась прямо перед собой, как будто с ней никогда в жизни так не поступали.
Я закрыл за ней дверь и потянулся к Элизе.
— Пошли.
— Она могла бы занять переднее сиденье.
Я тяжело вздохнул.
— Не вешай мне лапшу на уши прямо сейчас. Ее не приглашали в мою машину, а тебя пригласили. Ты не сидишь на заднем сиденье.
Она выпятила губу, и я еле сдержался, чтобы не прикусить ее.
— Ты очень раздражающий и сварливый.
— У меня были крайне неприятные несколько часов. Пожалуйста, не усугубляй это.
Ее надутые губы мгновенно сменились озабоченностью.
— В чем дело? Я могу что-нибудь сделать?
— Нет, — я провел рукой по ее руке. — Ничего, кроме того, что ты останешься со мной в этой поездке, даже когда я веду себя как твой сварливый босс.
В ее глазах заплясали веселые огоньки.
— Я к этому привыкла, так что я могу это сделать.
Поездка обратно в отель должна была занять два часа. Вместо этого длилась сто лет. Элиза попыталась вовлечь Марисоль в разговор, но та не поддалась. Вместо этого она заговорила о наших с ней каникулах, ресторанах, в которых мы обедали, сделала грубые намеки на то, чем мы обычно занимались во время моих поездок в Калифорнию.
Я заметил, как Элиза тихо хихикала, пытаясь прикрыть это рукой. Это была единственная причина, по которой я не вспылил и не сорвался на Марисоль. Элизу это не беспокоило, поэтому я сдержался и сделал музыку погромче, положив конец дальнейшей бессмысленной болтовне.
Марисоль была удобно припаркована недалеко от отеля. Я высадил ее у машины, сказав, что увижусь с ней утром, и уехал, вздыхая с облегчением.
— Мы идем ужинать, — сказал я Элизе.
— Правда? Я очень устала.
Я послала в ее сторону свирепый взгляд.
— Заткнись.
Она тихо рассмеялась.
— Вряд ли.
Я потянулся через машину, скользя пальцами по моему новому любимому месту в изгибе ее бедра.
— Спасибо Христу за это.
Как только мы сделали заказ, Элиза откинулась на спинку своего стула, оглядывая закусочную. Легкая улыбка приподняла уголки ее рта.
— Что? — проворчал я.
Ее взгляд метнулся ко мне.
— Ты уже ворчишь на меня?
— Нет, — я запустил пальцы в волосы. — Да. Мне не нравится не знать, почему ты улыбаешься.
Это заставило ее рассмеяться.
— Если хочешь знать, я подумала, что это место не очень похоже на тебя.
Я наклонился вперед, положив руки на стол.
— Тебе не нравится?
Я привел ее в закусочную, куда пригласил ее вчера вечером. Там не было ничего особенного, но еда была более чем приличной, и это было такое место, где нас никто не побеспокоит.
— Нет, нравится. Я удивлена, что тебе нравится, вот и все, — она прикрыла рот ладонью и прошептала мне. — Не думаю, что у них есть звезды Мишлен, Уэст.
Уэст.
Жар разлился по моим венам. Она называла меня Уэстом только тогда, когда я трахал ее. Услышав это за пределами спальни, я отреагировал в духе собаки Павлова. Мне потребовалось несколько секунд, чтобы убедить свое тело, что сейчас не время и не место наклоняться к ней и скользить в нее.
— Ты невысокого мнения обо мне, не так ли?
Румянец залил ее щеки.
— Это неправда. Я пошутила. Я не думаю, что ты сноб, отнюдь. Но ты должен признать, что привык к прекрасному образу в жизни. Я вижу костюмы, которые ты носишь каждый день. И ты живешь в пентхаусе. Не притворяйся, что ты обычный парень.
— Ты не ошибаешься. Я люблю роскошь и не стану этого отрицать, но это не единственное, что я могу оценить. Если бы это было так, я бы многое упустил. Я бы прошел мимо этой закусочной, не заходя внутрь, и это было бы позором. Здесь готовят одно из лучших «Уэвос ранчерос» (прим. исп. huevos rancheros, «яйца в стиле ранчо»), которые я когда-либо пробовал.
— Тебе придется дать мне попробовать.
— Я дам тебе все, что ты захочешь, Элиза.
