— Не ревнует тебя к своей жене?
— Ревность — это неправильное чувство.
— Да, когда изменяют не тебе, это очень неправильное чувство. Ты сам, что ли, не ревнуешь Мэри?
— Я — другое дело, — упрямился Уильям, — я ревную от безысходности. Оттого, что она никогда не будет моей. А Джону повезло: он ее муж и обладает всеми правами.
— Кроме права сидеть с ней ночами и обсуждать прочитанное. Или гулять вдоль реки. Или покрывать ее пальчики поцелуями.
— Прекрати, Джеймс. Как только я вспоминаю эти прогулки, тут же хочу туда ехать вновь. Без Мэри мир теряет краски, тускнеет и становится неинтересным. В ней столько эмоций, столько искренних чувств.
— Советую воспользоваться таким состоянием и написать что-нибудь. Ты еще в этом году не написал ни одной пьесы. Давай поработай немного. А то тратишь со мной слова попусту. Ты же красиво порой выражаешься, Уильям. Садись и пиши. Театру нужны новые пьесы. Сколько можно играть одно и то же.
— У нас большой репертуар, — возразил Уильям, — у нас даже крадут пьесы другие театры. Так что всем хватает.
— Не упрямься. Твое увлечение Мэри должно получить воплощение на бумаге.
Уильям задумался над словами Джеймса. А ведь и правда. Необязательно посвящать ей сонеты или поэмы. Можно просто написать пьесу. О чем? О любви, конечно. Тут Уильям и не сомневался. Но что это будет? Не историческая драма, это точно. Не комедия. Почему-то писать в честь Мэри комедию не хотелось, хоть она и была бы прекрасной героиней для пьесы о, например, хозяйке гостиницы, расположенной в солнечной Италии. Нет, хотелось чего-нибудь посерьезнее. Как «Ромео и Джульетта»: любовь, страдания, невозможность быть вместе, плохой конец…
— Главной силой в пьесе будет ревность, — сообщил он Джеймсу, — действие происходит в Венеции и на Кипре.
— Кто там у тебя действующие лица? — спросил Джеймс, предвкушая для себя новую роль.
— Мавр, Дездемона и Яго.
— Мавр? Мне придется делать свою кожу черной?
— Почему ты сразу решил играть мавра? — удивился Уильям, — можешь играть главного злодея Яго.
— Могу и Дездемону, — засмеялся Джеймс, — что делает мавр?
— Отелло — муж, который из-за ревности убивает свою жену. Яго ему врет о ее неверности и все подстраивает так, что Отелло верит в эту историю. Мы обсуждали с Мэри рассказ итальянца Чинтио, написанный давно, году в 1566 примерно. Там мавр в итоге убивает жену чулком, наполненным песком. Такие удары не оставляют следов на теле. Затем он обрушивает на ее голову крышу их ветхого жилища, чтобы скрыть злодеяние. Причем убивает он жену руками предателя Яго. Мэри говорила, что ей не нравится в рассказе такая неромантическая смерть жены мавра.
— Да уж, чулок с песком и потом еще обрушившаяся крыша! Романтичного мало.
— Я думаю, в пьесе ее будет душить сам Отелло. И никакой обрушившейся крыши.
— Душить! Это точно моя роль. Пусть и придется постоянно мазаться в черный цвет, — Джеймс закатил глаза и представил себя на сцене, — значит, трагедия? — заключил он.
— Да. О любви и ревности.
— Ты не боишься, что тихий Джон превратится в мавра и тоже задушит Мэри, когда узнает о вашей взаимной привязанности?
— В мавра будешь превращаться ты. И не рисуй мне страшных картин ревности Джона. Есть люди, неспособные на сильные чувства, ни на любовь, ни на ненависть, ни на ревность. Когда я обсуждаю с Джоном стоимость земель, то превращаюсь в такого же спокойного и расчетливого человека. Мне хочется ехать в Стрэтфорд, заключать сделку и вечерами подсчитывать доход.
— Долго ты так не протянешь, — заверил Джеймс, — потому что от скуки задушишь самого себя. Или я приеду из Лондона и увезу тебя обратно в театр.
— Ты помнишь, как мне ничего не хотелось делать оттого, что рядом не было Элизабет?
— Помню. Но твое настроение переменилось. Даже в разлуке с Мэри ты пребываешь в хорошем расположении духа.
— Именно. Но, когда мое настроение снова переменится, я точно уеду в Стрэтфорд, чтобы, как и Джон, рано ложиться спать и размышлять только о получаемых доходах.
— Не верю! — воскликнул Джеймс, со всей силы огрев друга по плечу…
Глава 9
Крестный. 1606 год
Уильям и не предполагал, что на самом деле начнет прислушиваться к советам Джона Давенанта. Навещая Мэри, Уильям всегда беседовал с ее мужем, который и не догадывался, что гость приезжает исключительно к его жене, а с ним беседует из вежливости. Джон постоянно советовал Уильяму вложить деньги во что-то более стабильное, чем театр.
Однажды, когда Уильям приехал повидать семью в Стрэтфорде, ему предложили купить те самые десятинные земли, о которых он пару лет назад рассказывал Джеймсу. Тогда Уильяму и в голову не могло прийти, что он действительно будет их покупать.
Владелец земель долгое время сдавал их в аренду фермерам, но был уже стар и, собравшись переезжать в другое место, к своим детям, решил земли продать.
Уильяма в Стрэтфорде уважали: он преуспел в Лондоне, имел хороший доход, да еще и прекрасный дом в городе. Конечно, существовали и другие желающие совершить выгодную сделку, но предыдущий владелец хорошо знал отца Уильяма, и в итоге это сыграло решающую роль.
— Ты становишься деловым человеком. — Ричард Филд ужинал с Уильямом, когда тот вернулся в Лондон после покупки земли. — Молодец. Никогда не думал, что быть актером настолько выгодно.
— Выгодно не столько быть актером, сколько совладельцем театра, — поправил Уильям, — это разные вещи.
— Согласен. Но и театр мне всегда казался чем-то пустячным. Ты доказал мне обратное. И ты хорошо вкладываешь деньги, что на актера и драматурга тоже не похоже.
— Все это случайность. Мне подсказали, как лучше распорядиться доходом. Я просто послушал совет одного умного человека. И с домом, и с землей мне повезло. Да и сам вести дела я не собираюсь. Там остается тот же управляющий, что вел их при прежнем владельце. Как идут дела в типографии? — перевел Уильям разговор на другую тему.
— Нормально. Не могу, как видишь, похвастаться такими же достижениями, как и ты. Но, в общем, жизнь меня устраивает. Жду сонеты. Но ты уперся и никак не хочешь помочь другу разбогатеть.
— На моих сонетах не разбогатеешь, — засмеялся Уильям. А по спине пробежал неприятный холодок. Он вспомнил странного человека в черном плаще. К сожалению, Ричард не оставлял попыток уговорить Уильяма на публикацию. Для него, видимо, сонеты стали чем-то вроде идеи фикс, которая никак не выходила из головы. Он твердо верил в то, что сонеты принесут баснословную прибыль, что, раз за ними стоит таинственная история, она не сможет не обогатить того, кто первым их издаст.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
